Когда я был маленьким, книжек с еврейскими сказками не было. И еврейские сказки мне рассказывала бабушка. Они были похожи на сказки, которые были в книжках. Но их герои были мне как-то ближе, потому что бабушка всегда рассказывала историю, как будто она самая что ни на есть настоящая, и произошла она не за тридевять земель, а в нашем местечке, и герои – бабушкины хорошие знакомые и чуть ли не наши родственники. Называла бабушка эти истории не сказками, а майсами. Поздно вечером, когда все уже укладывались спать, бабушка зажигала на кухне керосиновую лампу и продолжала еще долго что-нибудь делать: то ли перебирать крупу к завтрашнему супу, то ли на ночь замешивать тесто для хал, то ли ставить на мои одежки заплатки, то ли гладить большим чугунным утюгом, наполненным углями, вымытые и высушенные за день вещи... Каждый вечер она находила себе работу. Когда все в доме засыпали, я выбирался из кровати, тихонько приходил к бабушке и просил ее рассказать сказку.

– Сказок я не знаю, – говорила бабушка, – а майсу могу тебе рассказать.

НАПЕРСТОК, МОТОК НИТОК И ИГОЛКА

Эту историю мне рассказывала моя бабушка, а ей ее бабушка, а ее бабушке ее прабабушка... Короче, давно это было.

Жил в Краснополье портной реб Хаим-Авнер, и было у него три сына. Старшего звали Сендер, среднего Нохэм, а младшего, мизинкула, Мотылэ. Каждому отцу хочется, чтобы дети его дело продолжили. Сендеру еще бар-мицву не отпраздновали, а иголку с ниткой держать научили. А когда он подрос, говорит ему татэ:

– Все, что я умею, ты уже умеешь. Только я простой местечковый портной, а есть в нашем ремесле знаменитости. Живет в Вильне большой мастер нашего портняжного дела реб Довид Ребиндер. Всем портным портной! Отправляйся, зуналэ, к нему, поучись, доброе слово его заслужи.

И пошел Сендер в Вильню. Долго ли, коротко ли шел, где пешком, где на подводе подвезли, а пришел к реб Довиду в добрую минуту: взял его мастер в ученики. Были у реб Довида и до Сендера ученики, но прилежнее Сендера он не встречал. Солнце еще не взошло, а Сендер нитку в иголку втягивает, луна уже в окошко глядит, а Сендер угли для утюга раздувает... Так в делах год и пролетел, как один день. Стал Сендер домой собираться. Говорит ему на прощание учитель:

– Хороший из тебя, сынок, мастер получился! Понравился ты мне умением и старанием. Кланяйся от меня родителям. И прими от меня подарок, – достал он тут из резной шкатулки наперсточек маленький, пыль с него сдул, видно, давно в руках не держал, и Сендеру его подал. – Не смотри, что малая вещь. Не простой это наперсточек, а Соломона, сына Давидова, царя Израильского. Устанешь в дороге, голод одолеет, жажда замучает, тут тебе наперсточек и поможет – и напоит, и накормит. Только скажи ему: “Наперсточек, наперсточек, напои нас, накорми, как царю Соломону служи!” Тут еда да питье появятся. И сам поешь, и друзей накормишь!

Поблагодарил Сендер учителя, взял наперсточек, положил его в котомку дорожную и пошел домой. Дорога домой не близкая. Долго ли шел или коротко, да застала его в дороге ночь. А тут как раз на пути шинок. Огнями сияет, путника зазывает. Решил Сендер зайти переночевать, а назавтра дальше идти.

В шинке в то время народу немного было. Сел Сендер в уголке, вынул свой наперсточек и произнес волшебные слова. Не успел он последнее слово сказать, как ожил наперсточек, по столу покатился, скатертью расстелился. А на скатерти халы, будто только с печи, жаром пышут, гефилте фиш одним запахом с ума сводит, цимес глаз радует... Увидел это чудо хозяин шинка, к Сендеру подсел, стал расспрашивать, что и откуда. Рассказал все как есть Сендер. Загорелись глаза у хозяина шинка, глаз от наперсточка отвести не может. Ни на шаг от Сендера весь вечер не отходил, да и подменил ему наперсточек: вместо волшебного свой подложил. Проснулся утром Сендер, ничего не ведая, хозяина за ночлег поблагодарил да дальше пошел.

Сколько до этого шел, еще прошел, на родное крыльцо взошел, радость в дом принес. Вся мишпоха собралась: все историю Сендера слушают, а как дошел рассказ до наперсточка, всем захотелось яства царя Соломона отведать. Вынул Стендер наперсточек из котомки, сказал заветные слова, а наперсточек не шелохнулся. Понял Сендер, что подменили ему подарок реб Довида. Голову опустил, руки развел, про шинок вспомнил. Мишпоха поохала, посочувствовала, да про себя подумала: «Сендер, конечно, а гутэр ят, но приврать любит, еще его дед Анча любил прихвастнуть – это у них семейное!»

Погоревал Сендер, погоревал да делать нечего.

– Ничего, – говорит ему отец, – всю жизнь без наперсточка прожили и дальше жить будем! Наша мама делает гефилте фиш не хуже, чем повара царя Соломона!

...Долго ли, коротко с той поры прошло, только время на месте не стоит: подрос средний сынок Нохэм. Послал и его реб Хаим в Вильню к реб Довид-Ребиндеру.

Старался Нохэм не хуже брата: ни минуты без дела не сидел, год еще не прошел, а виленские невесты стали шить платья к хупе только у Нохэмки. Глядит на него учитель, не нарадуется: хвала ученику – мастеру почет! А как год прошел и стал Нохэм домой собираться, вынул со своей шкатулки реб Довид моток ниток и Нохэму дал:

– Твоя работа мой глаз радует, – говорит, – кланяйся от меня родителям! Хорошего сына воспитали! И прими от меня подарочек. Не смотри, что моточек маленький, не простой он, а волшебный, из сокровищницы самого Соломона. Настанет в жизни день, когда ни копейки в кармане, вспомни про моток. Тут он тебе и пригодится. Скажешь ему: “Моточек-дружочек, покатись, раскрутись, деньгами поделись!” Тут он и поделится.

Поблагодарил Нохэм учителя, положил моточек в котомку и пошел домой. Дорога домой не близкая, долго шел или коротко, но застала его, как и брата, ночь в пути. А шинок тут как тут. Хозяин у дверей стоит, путников уставших зазывает. Решил Нохэм зайти переночевать. А когда хозяин деньги вперед попросил, вынул Нохэм из сумки моток ниток, что учитель ему подарил, да произнес волшебные слова. Не успел их до конца сказать, как ожил моточек, по столу покатился, раскручиваться начал, и посыпались из него пятаки медные, рубли серебряные...

Глаза у хозяина шинка от этого чуда пламенем загорелись. Ни на шаг от Нохэма не отходит, сам его в комнату провел, сам ему постель постелил, подушку взбил, перину подложил, чтобы сладко спалось. А как Нохэм уснул, подменил ему моток. Проснулся утром Нохэм, поблагодарил хозяина за ночлег да дальше пошел.

Пришел домой, гордо вокруг посмотрел: не посрамил отца, благодарность учителя заслужил. Вся мишпоха собралась, всем интересно про виленские дела послушать. Долго Нохэм про все дела рассказывал, дошел черед и до мотка. Вся мишпоха с мест приподнялась: на моток смотрят, головами кивают, руками трогают, на зуб нитки пробуют.

– Не в нитках тут дело, – Нохэм говорит. – Не простой это моток, а царя Соломона!

Начал он тут заветные слова говорить, а моток ниток и не шелохнется. Три раза повторил слова Нохэмка, да дело с места не сдвинулось. Понял он тут, что и его шинкарь обманул. А мишпоха заохала, сочувствовать Нохэму стала, а про себя каждый подумал: «Нохэм, конечно, а гутэр бохер, но немножко приврать любит, еще его бабушка Ента-Рива, добрая память ей, любила сочинять майсы! Из одного горшка и первая ложка, и вторая!»

Погоревал Нохэм, погоревал, да горевать некогда – работать надо.

– Ничего, – говорит ему отец, – нам и простые нитки пригодятся, ко двору придутся, к сюртуку пришьются!

А время дальше бежит. Только, кажется, младшенький под столом бегал, а уже за швейной машиной сидит. Пришел и его черед идти в ученики в Вильню. Попрощался Мотылэ с родителями, с братьями, да и пошел к реб Довиду Ребиндеру.

Принял его учитель ласково:

– Братья твои лучшими учениками у меня были, думаю, и ты по той тропиночке пойдешь!

Не отстал в усердии Мотылэ от братьев. И в умении себя показал: смотрит на него учитель и дивится – мастер из мастеров растет, сам когда-то таким был! Каждый стежок глаз радует!

Скоро Мотылэ мастерством учителю вровень стал. Разрешил ему реб Довид сшить сюртук самому Варшавскому Гранд Ребе!

Как прошел год, Мотылэ и не заметил. Но пришла пора и ему домой собираться. Долго реб Довид в своей шкатулке что-то перебирал, бороду поглаживал да шептал что-то про себя, пока на подарке для Мотылэ остановился. Вынул он из шкатулки иголку, протянул ее Мотылю:

– За усердие твое и умение – поклон твоему отцу с матерью! А тебе подарок от меня. Не смотри, что малая вещь – и маленький бриллиант всегда бриллиант! Не простая это иголка, а из сокровищницы самого царя Соломона. Дорога тебе домой длинная, всякое может случиться: не дай Б-г, разбойники нападут или какой лиходей пристанет, тут тебе иголка и поможет! Только скажешь ей: ”А ну, иголка, покажи, подскачи да попляши, да злодея накажи!”, как пойдет она колоть разбойника, и целое войско с ней не управится.

Поблагодарил Мотылэ учителя, воткнул иголку в воротник рубашки, чтобы всегда под рукой была, и отправился домой. Долго шел или коротко, быстро или медленно, но и его застала ночь у шинка придорожного. Зашел он в шинок, переночевать решил. Увидал его шинкарь и сразу признал в нем брата Сендера и Нохэма – очень Мотылэ на них был похож. А как узнал, то сразу подсел к нему да начал выспрашивать, не от учителя идет и какой подарок в награду получил. Тут Мотылэ смекнул, для чего это хозяину шинка надо. Да и говорит шинкарю, мол, получил я подарок – иголку! А как с ней обращаться, шинкарю не сказал. Как шинкарь ни крутился, да волшебные слова не узнал. “Ничего, – думает, – главное иголкой завладеть, а там догадаюсь, как с ней управиться!”

Ни на шаг от Мотылэ шинкарь не отходит, сам его в комнату отвел, сам постель постелил, сам подушку взбил, спокойной ночи пожелал да за дверью притаился – ждет, когда Мотылэ заснет. А Мотылэ иголку в подушку воткнул, колет она его – спать не дает. Прождал шинкарь с час за дверью да в комнату подался, стал по вещам шарить, иголку искать. Тут Мотылэ и говорит:

– А ну, иголка, подскачи да попляши, да злодея накажи!

Не успел он последнее слово сказать, как иголка выскочила из подушки и к шинкарю комаром полетела. Принялась его колоть. Живого места не оставляет.

– Ой, ой, – заметался шинкарь, – Мотылэ, уйми свою иголку, сил больше нету!

– А отдашь наперсточек, что у моего старшего брата украл? – Мотылэ говорит.

– Отдам, отдам! – скачет по комнате шинкарь, дверь найти не может.

– А отдашь моток ниток, что у среднего моего брата взял?

– Все отдам, только прикажи скорее своей иголке угомониться!

Остановил Мотылэ иголку, она сама за воротник рубашки спряталась. Забрал он наперсточек Сендера да моток ниток Нохэма и домой пошел, наказав шинкарю больше путников не грабить.

...А дома вся мишпоха собралась, даже дядя Лейзер, который из дома два раза в год выходил, пришел. Все за столом сидят, ждут, что мизиникул расскажет. Обнял Мотылэ отца с матерью да братьев своих, к столу подошел, гостям поклонился. Потом вынул из сумки подорожной наперсточек, Сендеру его подал:

– Накорми нас, брат, яствами царскими!

Произнес Сендер волшебные слова, ожил наперсточек, мишпоха от удивления заохала, вмиг наполнился стол едой, да такой, что не каждый пробовал.

– Амайхул! – сказал дядя Лейзер. – Хорошо наш царь жил! Да славится имя его!

А Мотылэ из сумки моток ниток достал, Нохэму протянул:

– Одари, брат, гостей подарками царскими!

Взял Нохэм моток, произнес волшебные слова, и вмиг наполнилась комната звоном: всем раздал Нохэм пятаки медные, рубли серебряные...

Долго мишпоха охала, а дядя Лейзер сказал:

– Агутэ зах! Хорошо наш царь жил! Да славится имя его!

И мишпоха подумала: «Всем бы таких детей иметь, наша кровиночка, ложечка из одного цимеса, а все у них от деда Анчи, не напрасно он с войны Георгиевским кавалером пришел, да и от бабушки Енты кое-что им перепало: лучше ее никто блинцы не мог печь!»

– И я на том веселье была, – заканчивала рассказывать сказку бабушка, – вино пила, друдл с маком ела и песни пела!

ИСТОРИЯ ПРО ПИНЮ-
ДРОВОСЕКА, РЫБУ ШИБУТУ И
КОЗУ – ЗОЛОТЫЕ РОГА

– Помню, – начинала рассказывать бабушка, – за два дома от нас, не далеко от колодца, в том доме, где теперь Хайка живет, жил Пиня-дровосек. Он по домам ходил, дрова рубил, и у нас был, когда ты под стол ходил. Как сейчас помню: три скирды дров нарубил, у стенки возле сарая сложил и сверху соломой накрыл. Поглядеть на работу а михаес: сделана работа на совесть.

Всем он дрова рубил, а у самого во дворе и щепку в морозный день найти нельзя было. Был гол, как сокол. Бедняк бедняком! В доме стол да лавка. И вся красота. В мороз в драный тулуп завернется и на холодной печке лежит.

Раз перед пейсахом пошел он к колодцу за водой. А колодец тогда у нас был не с журавлем, как сейчас, а просто сруб: опускай ведро на веревке да черпай воду. Так Пиня и сделал. Опустил ведро, зачерпнул воду, наверх потянул. Вытянул ведро и глазам не верит: в ведре огромная рыба трепещется, хвостом шебаршит, воду расплескивает. Увидел Пиня рыбу, подивился и начал присматриваться, кошерная она или нет. Плавники есть, чешуя есть. Обрадовался Пиня. И как не радоваться: есть из чего гефилте фиш на Пейсах приготовить. Только это была не простая рыба, а рыба шибута, о которой каждый еврей слышал, да никто не видел. Рыба эта была у евреев до Вавилонского плена. А как евреев угнали в тот плен, и рыба с ними ушла. После плена вся рыба вернулась, а шибута не вернулась. Говорят, только с Машиахом она назад к евреям придет.

Не спрашивай майсу, как она в ведро к Пине попала, а лучше слушай, что дальше было. Хотел Пиня рыбу домой отнести, а она вдруг человеческим голосом заговорила:

– Реб Пиня, – уважительно к Пине обращается, а до того все его просто Пиней звали, не привык он к таким уважительным словам. Стоит, глазами хлопает. А рыба дальше говорит, – я рыба Шибута. Не мое еще время к людям идти. Отпусти меня, а я тебе за это все, что ты пожелаешь, сделаю.

Как услышал Пиня, что это за рыба, замахал руками:

– Вэйз мир! Что я наделал!? – испугался. – Ничего мне не надо! Плыви, куда хочешь! А я домой побегу.

Схватил он ведро с рыбою и назад в колодец опустил. Выскочила рыба из ведра, а ведро, полное воды, само вверх поднялось, по краю колодца попрыгало и у ног Пини приземлилось. Хотел Пиня схватить ведро да домой бежать, только рыба опять над колодцем появилась.

– Спасибо, – говорит, – что отпустил меня. Только не могу я тебя без подарка оставить. Прими от меня в подарок козу. Она от тебя любую беду отведет. Когда тебе плохо будет, кликни козу. Только скажешь “Коза – золотые рога, огненные копыта! Шибута тебе приказала, чтобы Пине во всем помогала!” – она перед тобою и появится.

Сказала так, хвостом вильнула и исчезла, как будто и не было ее. Вернулся Пиня домой, забрался на печку, лежит и думает: привидилась ему рыба Шибута или вправду все было. Всю ночь думал, а под утро не выдержал, закрылся с головой тулупом и прошептал:

– Коза – золотые рога, огненные копыта! Шибута тебе приказала, чтобы Пине во всем помогала!

Только он это произнес, как что-то загремело, засвистело и об пол ударилось. Сдвинул Пиня с глаз тулуп, смотрит и глазам не верит: посреди дома коза стоит: рога золотые, да не простые, а изогнулись, будто минора на голове, а из-под копыт искры летят, будто кузнец по горячему железу стучит.

– Что с тобою случилось, Пиня? – коза спрашивает.

– Ничего, – говорит Пиня, – я просто так попробовал.

– Ну раз просто так, то бывай, – коза сказала, копытом топнула, рогами повертела и в окно улетела.

А Пиня опять завернулся в тулуп.

Долго дело делается, быстро сказка сказывается, две зимы прошло, лето пришло, а Пиня, как работал дровосеком, так и работает, а про подарок рыбы Шибуты и не вспоминает. Да только пришло как-то известие в наше местечко, что ребе из Вильни дочке Мириам жениха ищет. Кричевский шадхен известие привез. Все местные женихи заволновались, приосанились, бороды чешут, пейсы подкручивают, шадхена в гости ждут. Всем понятно, что для дочки ребе жених должен быть из ихус, а не из какого-нибудь болота. Так что Пиня про это дело и подумать не может. Да тут шадхен всем женихам задачу задал. Говорит, что ребе свою дочку за того замуж отдаст, кто привезет золотое яблоко из сада царя Меера, что за тридевять земель живет, в тридесятом царстве, в другом государстве. И добавил, что все шадхены во всех местечках жениха ищут для дочки ребе. Так что наше местечко не первое и не последнее. Как услышали бохеры про золотое яблоко, то призадумались: одно дело сразу под хупу идти, другое дело за яблоком в белый свет ехать. Женихи призадумались, а Пиня вспомнил про подарок рыбы Шибуты. Зашел он за дом Янкеля, что в конце местечка стоит, у пропойской дороги. Оглянулся по сторонам, есть ли кто вокруг, и говорит:

– Коза – золотые рога, огненные копыта! Шибута тебе приказала, чтобы Пине во всем помогала!

Сказал и глаза закрыл. Зашумело, загудело, засвистело вокруг и шлепнулось о землю рядом. Открыл глаза Пиня и видит: стоит перед ним коза – золотые рога. Копытами о землю стучит и спрашивает:

– Что случилось? Какая беда напала?

– Надо мне яблоко золотое добыть для ребе из Вильни, чтобы к дочке его посвататься, – говорит Пиня. И тут же добавляет:

– Если это дело трудное для тебя, так не надо мне это яблоко. И без дочки ребе обойдусь!

– Это беда не беда, были у меня и труднее дела, – говорит коза. – Знаю я, где эта яблоня растет. И знаю, как золотое яблоко добыть. Садись на меня, вмиг домчу. Только крепче за рога держись.

Сел Пиня на козу, за рога ухватился, коза головой повертела и полетела. Внизу леса да реки мелькают, города и горы пролетают, солнце всходит и заходит, день ночью сменяется, а за ночью день приходит. Долго ли, коротко ли летел Пиня на козе, но прилетел к огромному саду царя Меера. Опустилась коза и говорит:

– Полезай, Пиня, через стену, не бойся сторожей, спят они глубоким сном – не добудится до них самому царю Мееру. Увидишь дерево с золотыми яблоками, сорви одно яблоко и ко мне возвращайся. Только смотри, серебряные листья не трогай!

Перелез Пиня через забор, яблоню с золотыми яблоками нашел, сорвал яблоко, и тут захотелось ему серебряный листочек взять. Один-одинешенек. Дотронулся он до листика, тут все листики задрожали, зазвенело дерево. Дзинь да дзинь, да еще дзинь! Проснулись сторожа, схватили Пиню и повели к царю Мееру.

Очень царь Меер на Пиню рассердился.

– Ты чего, – говорит, – в мой сад полез? Для чего яблоко сорвал?

Развел Пиня руками да всю правду рассказал: и про рыбу Шибуту, и про козу – золотые рога, и про дочку Виленского ребе.

– Ну, когда ты такой а лустикер ят, – говорит царь Меер, – то достань мне птицу-небылицу, что песни поет и сказки рассказывает. Живет она за горами, за лесами у царя Нохема. Привезешь мне птицу, дам тебе яблоко золотое! А не привезешь, то возвращайся к себе домой назад и про Мириам забудь!

Вернулся Пиня к козе расстроенный. Рассказал о своей беде.

– Говорила я тебе не трогать листья, – коза говорит. – Но беда не беда. Добудем мы птицу-небылицу. Садись на меня, полетим в иные края, в царство царя Нохема.

Сел Пиня на козу, уцепился за рога, взлетела коза, поднялась за облака. Внизу горы и леса мелькают, реки и озера бурлят, солнце всходит и заходит, ночь днем меняется, гроза шумит, вода журчит, долго ли, коротко ли летели, но в царство царя Нохема прилетели. Опустилась коза и говорит:

– Полезай Пиня через забор. Не бойся сторожей, спят они глубоким сном, сам царь Нохем их не разбудит. Подберись к окошку царской спальни. На окошке клетка стоит, а в клетке птица-небылица сидит. Клетку открой, птицу возьми и ко мне беги. Только смотри, клетку с собой не бери!

Перелез Пиня через забор, к царскому окошку подобрался. Видит, на окошке стоит клетка золотая, в ней птица-небылица сидит, песни поет, сказки рассказывает. “Буду клетку открывать, улетит птица, – Пиня подумал, – лучше ее с клеткой возьму. И мне проще будет, и царь Меер порадуется”. Только Пиня клетку с птицей с окошка сдвинул, звон по всему дворцу пошел. Дзинь-дзинь да еще дзинь. Прибежали стражники, схватили Пиню и перед царем Нохемом поставили.

Очень царь Нохем на Пиню рассердился.

– Ты чего, – говорит, – в мой дворец забрался! Для чего мою птицу-небылицу украсть хотел?

Развел Пиня руками да всю правду рассказал: и про рыбу Шибуту, и про козу – золотые рога, и про дочку Виленского ребе, и про золотое яблоко царя Меера.

– Ну, когда ты такой а ят а брэн, – говорит царь Нохем, — то добудь мне кфицас адерех – летающий ковер. Есть он у царя Шмуела, что живет за семью горами, семью морями, на острове посреди океана! Принесешь мне ковер, отдам тебе птицу-небылицу! А не принесешь, ничего не получишь!

Вытолкали стражники Пиню за ворота. Пуще прежнего печальный явился он к козе. Рассказал ей о своей беде.

– Говорила я тебе не трогать клетку, – коза говорит, – но сделанное назад не вернуть! Помогу я тебе достать летающий ковер! Садись на меня, полетим в царство царя Шмуела.

Сел Пиня на козу, схватился за рога и полетели они. Внизу леса и реки мелькают, день ночью меняется, а ночь день встречает, долго ли летели, коротко ли, а прилетели на остров, в царство царя Шмуела.

Опустилась коза возле царского дворца и говорит:

– Полезай Пиня через забор. Не бойся сторожей, спят они глубоким сном, сам царь Шмуел их не разбудит. Увидишь возле порога коврик, перевязанный золотым шнурком. Шнурок развяжи и оставь, а коврик бери и ко мне беги.

Перелез Пиня через забор. Нашел коврик у порога. Сначала хотел развязать его, как коза велела, а потом подумал, что коврик развязанный развернется, трудно будет его нести. Взял его со шнурком и побежал к забору. Да только звон пошел по дворцу. Дзинь да дзинь, да еще дзинь. Проснулась стража, схватила Пиню и к царю Шмуелу привела.

Очень царь Шмуел на Пиню рассердился.

– Ты чего, – говорит, – в мой дворец забрался?

Развел Пиня руками, всю правду рассказал: про рыбу Шибуту, про козу – золотые рога, про золотое яблоко, про птицу-небылицу и про дочку Виленского ребе.

– Ну, когда ты такой а клугчафтлехер, саму рыбу Шибуту знаешь, – говорит царь Шмуел, – хочешь дочку Виленского ребе в жены взять, то и мне помоги! Засватай мне дочку рыбы Шибуты Лэйдэлэ – а шэйне мейделэ (красивую девушку – идиш)! Тогда и получишь летающий ковер!

Вытолкали стражники Пиню за ворота. Печальней печального пришел он к козе. Рассказал о своей беде и глаза опустил. Поднять их стыдится.

– Говорила я тебе не брать шнурок, – коза говорит, – но что сделал, то сделал. Назад не воротишь. Помогу тебе и на этот раз. Не надо сейчас за моря, за горы лететь! Дочка рыбы Шибуты – это я! Послала меня мама тебе помогать!

Завертела коза рогами, застучала копытами, ударилась о землю, три раза повернулась и в красавицу обернулась. Смотрит Пиня и глазам не верит. Стоит перед ним красавица! Ни пером описать, ни словами рассказать. Черная коса, как ночная краса, глаза, как морская волна, на голове золотая корона сверкает, как минора, а туфельки каблучками стучат, искры вокруг летят. Такую шэйнгайт увидеть, не влюбиться нельзя.

– Не надо мне, – Пиня говорит, – летающий ковер, не надо мне птица-небылица, не надо мне золотое яблоко! И дочка Виленского ребе мне не надо! Если ты не против, красавица, будь мой женой!

– Чему быть, того не миновать, – красавица отвечает, – ты мне нравишься и я тебе! И матушка моя согласна, ты ей давно понравился!

Обнял ее Пиня, и полетели они, обнявшись, назад, в наше местечко. Над горами летели, над лесами летели, дни ночами менялись, ночи днями, над морями летели и над реками, солнце им светило и дождик поливал.

Долго ли, коротко ли летели, да прилетели.

Свадьба была – всем бы нашим друзьям такую! И вино было, и фаршированная рыба, и жареные индюшки, и форшмак, и флодн, и леках, и тейглах, и инберлах! Все местечко три дня гуляло. И я там была, – заканчивала бабушка сказку и добавляла: – Давно это было, я тогда под столом еще ходила, может, что я и подзабыла, а вот вкус форшмака помню.

КАК КРАСНОПОЛЬЦЫ ЦАРЯ ВСТРЕЧАЛИ

Кто в Краснополье точно приезжал: царь или не царь, сказать не могу, разное говорили.

Айзик говорил: “Сам царь Николай! Как сейчас помню, усы у него были больше, чем пейсы у реб Зисла!”

Береле возражал: “Какой Николай-Шмаколай!? Гришка Распутин приезжал! Бородища, как у козы Нохэма-дурачка!”

А Шмуел за голову хватался: ”На свои глаза видел: это Керенский был! Очки точь-в-точь, как у нашего реб Анзельма!”

Так и не скажу вам, кто это был. Да и главное ли это в нашей истории?.. Как говорил реб Мордух, какое значение имеет, с какой высоты тебе на голову падает камень. Главное – убрать вовремя голову!

А началось все с того, что примчался, как подстреленный, из Петербурга реб Ноня, Саула сын.

– Ой! – говорит. – Ой!

А если это "Ой" говорит реб Ноня, который на землемера в Петербурге учится, значит, и вправду ой-ей-ёй! Это в Краснополье даже Нохэм-дурачок знает.

Не успела мама Нони Лея-Циля курицу к Айзику-резнику отнести, а Краснополье уже проблему обсуждать начало.

– Реб Ноня своими ушами слышал: цорэс (горе – идиш)! Царь у карты империи стоял, свои царские проблемы решал, хотел пальцем в Могилев ткнуть, а попал в Краснополье! И вместо того, чтобы важные государственные дела решать, Краснопольем занялся! Будто это важнее, чем революция?! Начал он расспрашивать, что и как в том Краснополье! И какой-то министр-ворпистер говорит, так, мол, и так, Ваше Сиятельство, народу в Краснополье много, а налогов в казну оттуда приходит мало! Тут царь ногами затопал, а сапоги ему, ясное дело, не наш Хаим шил! Как топнул царь ногой, так каблук и отвалился, слава Б-гу, что он ногу себе не сломал, как реб Сруел в прошлом году! Ну, от этих сапог все и пошло! «У меня денег нет, чтобы хорошие сапоги пошить, – раскричался царь, – а краснопольцы налоги не плятят!» В общем, топнул он вторым сапогом, где каблук целый, и велел карету подать, чтобы своими царскими глазами увидеть, отчего краснопольцы налог малый платят, – реб Анзельм, брат реб Нони, руками развел и за голову схватился.

– Может, царю реб Хаим новые сапоги сошьет? – реб Борух предложил.

– А что? – реб Хаим подхватился. – Я готов: будет царь ходить, как наш ребе! Будто не земля под ногами, а чистый пух с гуся!

– А реб Ноня, как ученый человек, царю их поднесет и ученых слов добавит! – реб Борух мысль закончил.

– Шлеймазолым! (бестолковые – идиш) – реб Ноня руками замохал. – Вы что, совсем ум потеряли! Карета уже из Петербурга выехала, а вы про сапоги-шмасаги разговор ведете!

Тут реб Мордух, сын Шлоймы, слово взял, первый раз в этот день рот открыл:

– А что, – говорит, – реб Ноня умные слова говорит, сразу видно, что в Петербурге учится, не голова, а мацемел! На долгие годы ему! И вправду, ум найти труднее, чем потерять! А почему бы нам на время глупыми не стать? Какой с глупца спрос, когда он до умной мысли не дорос! А какие с глупца налоги, когда его голова не знает, куда идут ноги!?

– И вправду, – реб Зусл бороду пригладил, – что с нас, дураков, царь возьмет? Какой от дураков империи доход?

– Дураку все нипочем, он в любом деле нипри чем! – реб Иегуда добавил.

Каждый по слову сказал, реб Мордух последнюю точку поставил:

– Пока царь к нам едет, надо дурацкую славу заиметь, чтобы было, на что царю посмотреть!

Все в кагале с этими словами согласились.

Не успел царь к Могилеву подъехать, а его уже слава про краснопольских глупцов встречает.

– Ваша светлость, – губернатор могилевский царя встречает. – И куда вы собрались? Глупее краснопольцев во всей империи евреев нет! Шляпы сеют, чтобы лапсердак вырос! В дождь на улицу все выходят, чтобы лицо помыть! Мне письмо прислали, чтобы я своим указом весь год солнце над Краснопольем держал!

– А вчера, Ваша светлость, – губернаторша рассказывает, – вечером из окна смотрю: возле фонаря человек что-то ищет! Послала урядника узнать, в чем дело. А это, оказывается, аптекарь из Краснополья рубль ищет, что потерял! “А что, – спрашиваю, – он прямо у фонаря и потерял?” “Нет, – отвечает урядник, а сам со смеха едва не падает. – Он за два квартала отсюда потерял, да там темно, а тут светло у фонаря: вот он здесь и ищет!”

Наслушался царь историй про краснопольцев, голова заболела, но от своей затеи не отказался: коней в Могилеве сменили, дальше поехали.

Долго ли ехал или мало, только вдруг карета остановилась: стоит посреди дороги человек, плеткой дорогу бьет и приговаривает:

– Разве ты не знаешь, что сам царь-государь ехать здесь будет! А ну, выпрямляйся! Посмотри на себя – ты же кривая, как дом Ривы-Двойры!

– Эй! – царь голову из кареты высунул. – Ты что это делаешь?

– Работа у меня государственная: царю по этой дороге ехать, а она горбатая, как Семка, Бенемкин сын, и кривая, как жизнь реб Хаима! Вот и присудил кагал всыпать этой дороге сто розог, чтобы стала прямая, как иголка Ноты-сапожника, и мягкая, как перина у Зевина!

– Ну и дурак! – не выдержал царь. – Откуда будешь?

– Из Краснополья я, Шмуел Рабинович! Мой дом крайний, его сразу узнать можно: коза на крыше стоит.

– На крыше? – царь переспросил.

– А где ей быть? – Шмуел пожал плечами. – Трава на крыше выросла, и с чего бы это, сам не знаю. Ну я и затянул козу на крышу: не лезть же мне косить туда – еще свалиться можно!

Ничего не ответил царь, только кучеру рукой махнул, чтобы дальше ехал.

Да не проехал царь и версту, как опять на еврея наткнулся: стоит по колено в воде, на берег удочку забросил.

– Ты что это делаешь? – любопытство царя разобрало.

– Рыбу для царя ловлю, – еврей отвечает. – Маша, жена реб Анзельма, царю гефилте фиш готовить будет! А такой гефилте фиш, как Маша готовит, никто не делает: пальчики царь оближет, еще попросит, а может, даже ее к себе во дворец кухаркой возьмет! Она еще может форшмак делать, про который я говорить не могу – его видеть надо!

– А чего ты на берег удочку забросил, а сам в воде стоишь? – царь допытывается.

– Так у нас, в Краснополье, все так ловят, – Мордух отвечает: это, конечно, был собственной персоной он. – Мы рыбу в обман вводим: она думает, что мы ее в воде схватим, и на берег бежит, ну а мы тут ее поджидаем! Второй день жду!

Ойкнул царь, лекарство заморское глотать начал.

– А кто у вас налоги царю собирает? – спросил царь, когда немного отошел от приступа. – Надеюсь, умнее тебя человек!

– Да у нас все умные, – Мордух отвечает. – Кого ни спроси, каждый скажет, что голову не для красоты на плечах носит! А налоги у нас Яков-Лейзер собирает! Только его сейчас дома нет: он в Ясенку побежал тучу к своему огороду пригнать: версты четыре туда, версты четыре назад – к вечеру будет!

– Какую тучу?! – царь из кареты чуть не выскочил.

– Обыкновенную, дождевую! Не всю, конечно, тучу, а ту, что в мешок войдет. Правда, мешок он взял у мельника – не мешок, а амбар! Нельзя нам без дождя! Надо огород полить: третий день дождь не идет, а царь вот-вот приехать должен. Он на нас гневается, что налог малый платим, а где нам больше взять... Думали, думали и придумали: собрали все деньги, что есть, да посеяли у Якова-Лейзера на огороде: земля у него – один чернозем! В прошлом году помидоры с капусту выросли! Думаем, рубль в сотню взойдет! Вот царю радость будет! Только бы Яков тучку притянул! По дороге не разлил!

Не выдержал царь, из кареты выскочил:

– Кончай рыбу ловить, – закричал, – беги быстрее в Ясенку за Яковом! Я – царь, скажи ему, обещаю, что не буду брать большего налога, чем вы даете, только быстрее из земли деньги выньте, не дай Б-г, дождь пойдет! По миру царя пустите!

Развернул карету и назад в Петербург поехал. Говорят, за дорогу бочку заморских микстур выпил.

А краснопольцы к своим делам вернулись: нелегкая работа глупыми быть!

МАЛЕНЬКИЙ СЛОВАРИК
ИДИШ – РУССКИЙ

Майса – история

Мизинкул – младшенький

Зуналэ – сынок

Бар-мицва – 13-летие

Гефилте фиш – фаршированная рыба

Гутэр бохер – хороший парень

Амайхул! – очень вкусно

А гутэ зах – хорошая вещь

Цимес – сладкое блюдо из морковки

Михаес – приятно, хорошо

Мацемел – мука из мацы

Вэйз мир! – Боже мой!

Пэйсах – Пасха

Шадхен – профессиональный сват

Бохер – парень

Ихус – родовитость

А лустикер ят – разбитной парень

А ят а брэн – парень-огонь

Клугчафтлехер – умный

Кфицас адерех – еврейский ковер-самолет

Шлеймазолым – сумасшедшие

Шэйнэ мэйдалэ – красивая девочка

Шэйнгайт – красавица

Флодун – пирожки

Леках – пирог

Тейглах – шарики из теста, сваренные в меду

Инбирлах – имбирное печенье

Друдл – рулет

Цорэс – беда