Счастливой поездки

...В Сенно ...Вот бы и мне... Я Вам, если можно, маленькое поручение дам. ...Там на улице Пролетарской (бывшей Бедноты), в самом тупичке, упирающемся в мост через речушку, протекавшую сразу за домом, слева от моста (если стоять к нему лицом), домик стоит, самый крайний, уже перестроенный наверное, и не раз... Там лет сто назад предки мои жили... Может, разве что, погреб все тот же сохранился... В тот мой приезд я в том доме не застал никого. Было бы интересно узнать имя владельца. Пусть не боятся – ни­каких претензий нет. Прадед мой Менахем-Мендел Аронин, когда в Питер перебрался в 30­-х годах, домишко продал.... Да и клад в том погребе не закопал... Был он страшно бедным, как и все на той улице... Просто было бы интересно списаться, может, даже подружиться... Земля ведь тоже людей роднит – в каждом месте свои флюиды... Так и с домом. Рядом, на противоположной стороне улицы, чуть дальше от тупичка, колодец был. Я из него даже воду пил, наверное, ту самую, что и мои предки... Словом, все меня интересует оттуда: и фотографии, и какие-нибудь засушенные (или даже живые!) травки, или семена тамошних диких цветов и деревьев – вдруг они у меня здесь прорастут? Даже горсть земли... Было бы здорово прямо с сенненской почты конвертик получить – будет штампик «Сенно». Все расходы незамедлительно компенсирую – сообщите, пожалуйста, ваш почтовый адрес. В тот мой приезд на все Сенно оставались две еврейские семьи – Фетельсон и Хейфец... Вряд ли старики эти, которые моих предков помнили, все еще живы... Спросите у родителей – может, они их знали... Есть ли там другие евреи? Кладбище уже тогда было заброшено.. А братская могила евреев, расстрелянных в 1941 году? Все мне интересно... Буду с нетерпением ждать весточек от Вас. Мои координаты... Счастливой Вам поездки и возвращения. Алек.

Как однажды мы были богатыми

Я собираю семейные истории, как самое драгоценное, что осталось из того, затерянного в годах мира.

Эта семенйая история от дяди Исаака. История о том, как однажды мы были богатыми.

Не подумайте, это не о легендарном нашем предке – Первосвященнике Храма – Шимоне Праведном, и даже не о нашей американской родне, это хоть и трудно поверить, опять о местечке Сенно... 

Дядя Исаак – младший, десятый, брат моей бабушки Эстер. Последний из уже ушедшего поколения моих дедов, поныне здравствующий среди нас... Вот он на фотографии в матросской бескозырочке и с ленточкой «Ильич». Год, примерно, 1927-й... Справа от него – наш прадед реб Менахем-Мендел Аронин, слева – Маша (в девичестве Эпштейн, тоже из Сенно) – мать Исаака и вторая жена Менахема-Менделя. На Маше он женился спустя довольно много времени после смерти прабабушки нашей, Леи...

Старшие дети к тому времени уже разъехались кто-куда, и в доме оставались лишь близняшки Дина и Паня. Дядя Исаак, а вернее Леви-Ицхак, стал единственным ребенком от этого второго брака моего прадеда.

Так вот однажды мы были очень богатыми. Правда, совсем недолго. Жили мы тогда на улице Бедноты, в самом ее тупичке. Дело вскоре после революции: нищета, голод. Дом полон детей, а работы для отца – Менахема-Менделя – нет. Какая же для шойхета работа, когда есть нечего, ведь не то что скотина, но и куры-то в местечке перевелись. Меламед? Так кто ж, по тем временам, в дом такого пустить осмелится. Моэл? Обрезания – и то боялись делать! Да и много ли на этом заработаешь... Так вот. Возвращается как-то раз Менахем-Мендель домой, думу думает, где бы денег одолжить или где бы что продать, чтоб от голоду не помереть. Идет себе, печалится, и вдруг на повороте – как раз, где дорога от базарной площади вниз к озеру спускается, падает ему прямо к ногам огромный саквояж или чемодан. Чуть Менахема-Менделя не пришиб. Прямо с неба рухнул. Испугался он, смотрит по сторонам: никого. Ни телеги, ни прохожих... Наверх, на небо посмотрел: никого. Наклонился чемодан потрогать, глянул: замок на чемодане том раскрылся, а в нем чего только нет... И золото, и деньги, и драгоценностей не счесть.

Господь Праведный, да что же это?! Понял Менахем-Мендель: знак это и чудо. Согласитесь, не каждый день богатство такое прямо с неба под ноги падает. Ну, к примеру, к банкиру бы или, по крайней мере, лавочнику – понятное дело, но ему, Менахему-Менделю?! Неспроста это! Схватил он чемодан и за угол в сторону дома. А тут-то за углом, все и прояснилось: у входа в дом тот – солдатня толпится, не то ЧК, не то продразверстка, понаехали – с обыском, значит... Дом-то барский был, знатный. В общем, хозяин через заднее окно барахлишко свое ценное и выкинул – от гостей незваных подальше. Так к нам этот чемодан и попал.

– А дальше-то что? – вцепился я в дядю Исаака, – что Менахем-Мендель с богатством этим сделал?

– Понятно, что... Назавтра же пошел папа и хозяину того дома и все отдал. Разве он чужое что-нибудь возьмет. Отца ведь весь город знал.

– Ну, а награду? Ну, хоть что-нибудь он себе оставил?

– Вряд ли. Мы как жили, так и оставались в бедноте.

Странное дело: история эта перелетела через поколения и теперь приземлилась у меня. Я подумал, что отдельный человек или целый народ, обладавший некогда, пусть даже совсем недолго, неслыханным богатством, никогда об этом не забудет и всегда будет отличаться от тех, кто всю свою жизнь провел в нищете. И еще: какой же все-таки талант надо иметь, чтобы так точно знать, где свое, а где чужое... Пусть это будет даже свалившийся с неба золотой чемодан!

Спустя  немного лет после описанной здесь истории, в холодном декабре 1941-го, отказавшись от эвакуации, реб Менахем-Мендель умрет от голода в блокадном Ленинграде...

«Слушай, кушай шоколад!
Жорж Борман»

Бабушка моя, рассказывая о детстве в Сенно, частенько вспоминала этот огромный плакат, установленный на крыше бакалейной лавки. Он запомнился и мне по столь живому ее рассказу, как декорация на провинциальной сцене, на фоне которой происходили все эти незабываемые истории бабушкиного детства. На плакате была изображена румяная и улыбчивая девочка с огромным бантом на голове, в роскошном платье с рюшечками и кружевным воротничком. Она показывала всем свою заветную шоколадку и словно дразнила ей местечковую голытьбу: «Слушай, кушай шоколад...»

В глазах моей вечно голодной маленькой бабушки эта кукольная девочка и ее недосягаемое лакомство были выражением высшего счастья и совершенства. Много лет спустя, уже, когда бабушки не стало, я отправился однажды искать «вчерашний» день и, узнавая никогда не виданные прежде, но такие знакомые мне уголки старого Сенно, тщетно надеялся повстречать на базарной площади мою давнишнюю знакомую – нарисованную нарядную сладкоежку, но, конечно, не судьба...

Так и осталась бы она в памяти, среди бабушкиных рассказов, вместе с этим загадочным Жоржем Борманом, но взбрело мне в голову порадовать детишек шоколадом. Наверное, за бабушку отомстить захотелось. Другой фирмы, правда, «Элит», но много купил. А вечером проверить решил, не обманула ли нас с бабушкой память. В интернет, в поисковую систему заглянул:

– Есть! Земляк! Дружище! Жорж Борман! Шоколад! Жаль, что имени той девочки я не знаю. Непременно бы разыскал: «Слушай, кушай шоколад!»

Семь ступенек

После революции… 20-е годы… Питер. Невский проспект. НЭП. Еврейская благотворительная столовая «Семь ступенек». Местные богачи-нэпмены подкармливают голодных еврейских студентов, нахлынувших из былой черты оседлости. Среди голодных студентов моя бабушка Эстер, скрывшая свое раввинское происхождение и незаконно проникнувшая в учительский институт. (А такие, как и прочие дети «эксплуататоров» и «работников культа».., хоть и были, подчас, сущими бедняками, назывались лишенцами и были ограничены в правах: учебы в институтах, голосования и т.д.)

Не раз вспоминала моя бабушка эту столовую на Невском... Как водила туда своих русских голодных подружек... и как для конспирации называла их типично еврейскими именами «Ривка, Сарра...», и как боялась разоблачения, хотя, конечно же, документы в столовой не проверяли ни у кого... И толстая нэпменша в мехах и кольцах на пухлых пальцах (видимо, попечительница столовой, хоть и кормившая их, но, разумеется, классовый враг), обязательно присутствовала в бабушкиных рассказах... Как обходила она столики и спрашивала всех: «Ну, как (вос), деточки (мейделах), вам вку-у-сно (гишма-а-ак)?» А им было всегда и все «гишмак». Время было такое. А обеды, согласно дежурству, разносили по столикам сами же студенты. Предание гласит, что именно там как раз и познакомились моя бабушка и дедушка. Дедушка Женя (Зелик-Иегошуа), студент-медик, будучи в тот день официантом, предложил бабушке «самую хорошую пулечку» (курочку)... Правда, поженились они еще не скоро...

Дедушка ухаживал за бабушкой несколько лет, перетерпел всех ее ухажеров, пока наконец не добился ее руки. Хупу поставили в Витебске, подальше от любопытных взглядов. Там, вероятно, у бабушкиного отца реб Менахема-Менделя, оставались какие-то знакомые или родня, которые в тайне и организовали эту хупу.

А вот и их кетуба (брачное свидетельство), сохранившееся в нашем доме. «...Во второй день после субботы, первого числа месяца тевет 5687 года от сотворения мира... в городе Витебске... (6-е декабря 1927 года...) На исходе 5-й свечи Хануки, хасидского праздника и бабушкиного дня рождения..., р. Иегошуа-Зелик сын р. Азриеля... берет в жены Эстер дочь р. Менахема-Менделя а-Коэна... по закону Моше (Моисея)... Свидетели... Подписи...»

..А это их первая совместная фотография того периода, с непременной дарственной надписью на обороте. Отцу – на идише, сестрам – уже по-русски.  Обязательная реликвия в старых семейных альбомах нашей родни уходящих поколений...

Александр Шейнин (Аронин)