Мой глубоко информированный друг из Союза писателей Лев Сонин, когда я только заговорила с ним об этом предмете, выдал тут же: «Ну да, еврейские мужчины, оно конечно... Помню, мой папа всегда шел на шаг впереди мамы». И тут я вспомнила, что ведь и я всю жизнь вприпрыжку догоняла своего мужа и часто не могла догнать, потому что он всегда стремился вырваться вперед. Оказаться первым везде: в семье, в деле, перед истиной, даже перед Всевышним – вот она, главная особенность еврейских мужчин, и не только особенность, может, даже Божье предназначение. Возможно, без этой особенности еврейских мужчин, точно так же, как без некоторых особенностей еврейских женщин, евреи уже давно исчезли бы с лица земли, как это сделали десятки, а может быть, сотни вполне достойных народов.

В детстве я не была вписана в еврейский мир. Ни в детстве, ни в юности – так вышло по жизни. Беженство, потом поездки с военным отцом по закрытым стройкам, где евреи были считанные, уход отца и запредельная бедность – все это начисто выключало меня из еврейской жизни. Я дружила с русскими девочками, за мной ухаживали русские парни и делали мне предложения, но я упорно отказывалась, сама не знаю почему. Они говорили мне красивые слова о любви, возносили меня до небес, один даже ездил со мной в тридцатиградусный мороз на Эльмаш, чтоб я могла проведать мою старую-старую бабушку. Первый и единственный еврей, сделавший мне предложение, стал моим мужем. И он совсем мало говорил мне о любви и никуда меня не возносил, то есть, как и положено еврею, он не делал из меня кумира. Я уже не говорю о моей бедной бабушке, к которой он мог бы поехать тогда, только слегка рехнувшись. Просто мне было с ним интересно, из него били ключом юмор и остроумие, но главное – на меня впервые в жизни повеяло чем-то знакомым, даже родным. Эти интонации я уже где-то слышала эта жестикуляция рук была странным образом похожа на мою. Простите за лирическое отступление.

Однако эту важную мысль о стремлении евреев к первенству везде, где только можно, надо еще подтвердить, потому что мой муж – это еще не все евреи, отнюдь, как сказал однажды на четверть евреизированный Гайдар, и одним этим словом испортил себе всю кашу, которую заваривал так долго и трудно. Так вот, в ранней молодости мне пришлось побывать совсем случайно в развеселой новогодней компании, где все юноши были как на подбор евреи, а девушки, напротив, были смешанные. Многое я позабыла с тех пор, но вот то, как выхвалялся каждый из тех еврейских парней перед остальными, как красиво держал сигарету, брал книгу, рассуждал о поэзии и шутил, шутил, перебивая остальных, не забывая при этом хоть немного приопустить другого, – этого я не забыла.

Уже вот и совсем недавно, ну, лет пять назад, на каком-то еврейском празднике подошла я к трем выразительным евреям, подошла потому, что один из них был Народный артист России Казимир Серебреник, на свидания с которым я бегала в юности в филармонию на последние студенческие копейки и с которым я немножечко подружилась в последние годы. Подошла и давай его нахваливать, так, для души, ну и для приятности, а главное – говорю сущую правду. Не прошло и минуты моей бескорыстно-хвалебной речи, как эти два оставшихся еврея меня останавливают такими словами: «Ну-ну, хватит, хватит его облизывать!» И каждый начал с восторгом говорить о себе. Нет, я не говорю, что еврейские мужчины никогда и никого не хвалят. Хвалят, когда нужно и кого нужно, однако же не бескорыстно, а функционально, стало быть, по обстоятельствам. А вот искренне и по-настоящему, без фиги в кармане, они хвалят только себя самих, не считая своих чад и редко жен.

И если меня спросят русские люди, и чего это евреи все время выхваляются, то я отвечу им так: «А кто еще похвалит бедного еврея? Вы похвалите? – Молчание. – А другой русский? – Молчание. – А другой еврей? Тут я вам сама отвечу: ни за что!» Поэтому еврей берет это дело в свои руки, чтобы ни от кого не зависеть. А похвала нужна каждому, тем более, если этот каждый – еврей. Униженный да будет возвышен больше других! А про себя я еще подумаю – вот такими лепила евреев тысячелетия и такими их вылепила жизнь – самый великий скульптор на свете.

Ей-богу, евреи бывают великолепны вот с этими своими еврейскими свойствами. Потому что двигаться так, как двигаются евреи, достигать таких высот, каких достигают они, вопреки всем и всему, – это надо уметь! Вы скажете: «Для себя же стараются!» Ну да, стараются для себя, а потом оказывается, что великие и даже невеликие еврейские открытия, изобретения, картины, оперы, кинофильмы и во главе всего книги идут в мире нарасхват, как горячие пирожки на вокзале. И многие народы хорошо ими попользовались и продолжают пользоваться. И это замечательно! От нас не убудет. Чем больше требуется, тем больше делаем и отдаем всем, кто желает. Мать с отцом тоже родят ребенка для себя, а потом он вырастает – и становится Моцартом, или Пушкиным, или Эйнштейном!

И не только уметь, а иметь надо – носить в себе, ну пусть не вечный, пусть полувечный двигатель – semi perpetuum mobile. Ты должен быть в постоянной готовности к движению, даже когда ты задремал и как будто бы выключен. Еврей не может себе позволить заснуть (смысл здесь скорее переносный) крепко и надолго. Даже при слабом и дальнем звуке трубы он должен выйти на зов – и вести, и вести свой корабль среди бушующих волн, готовых смести его непрерывно, потому что он чужой. А чужих не любят нигде и никогда! А еще оттого, что двигается слишком много и слишком быстро, вызывая здоровую зависть окружающих. Чужой, да еще такой живчик, – это уже не просто зависть, это зависть в квадрате и, может быть, даже в кубе.

Вот почему, а не от любви к сладостям, как уверяла меня когда-то знакомая врачиха, еврейские мужчины так сильно и так рано подвержены инфарктам и инсультам, хотя и от сладостей тоже, ведь горечь надо чем-то заесть. Такого сильного жизненного вихря, вкупе со столь сильной завистью ближних, которые ощущаешь как ветер или грозу, потому что на самом деле зависть столь же материальна, как они, не выдерживает что-то главное в человеке – то ли голова, то ли сердце.

Не бегайте так быстро! Остановитесь Вы на минутку! Разве я не говорила этого Юрию Эммануиловичу Соркину – врачу и писателю, собирателю и краеведу – уже после инфаркта и инсульта, продолжавшему бег наравне с молодыми? Ведь знал, что нельзя, как врач знал, а натуру обуздать не мог. И упал замертво прямо на улице, на бегу – на похороны к другому такому же бегуну. И разве я не говорила этого Владимиру Викторовичу Розенблату, профессору медицины, успевшему с почти не видящими мир глазами так много, что иному зрячему хватило бы на целых пять жизней, – в науке, в литературном творчестве, в музыке, в спорте, даже в бизнесе и в любви – любовь кладу напоследок, как самое важное. Это же говорю я теперешним – с тяжеленными портфелями, заполненными читательской почтой, вечно что-то не успевающим, но, в конце концов, успевающим сделать так много. «Эй, вы, – кричу я им, – мужики, полегче на поворотах!» Да разве они послушаются! Это же еврейские мужчины – и они все знают сами.

Что, правда, так это то, что за много веков своего горемыканья евреи таки придумали себе неплохие штуки, заменяющие отдых и бутылку водки и обеспечивающие адекватный эффект. И это, в первую очередь, нет, лучше в первую голову, поскольку очередь слегка устарела, а голова у евреев никогда не выходила и не выйдет из моды, в общем, бикитцер (короче – идиш), это, конечно, книга. Книга в собирательном смысле, потому что еврей собирает, держит в руках, читает, берет взаймы и не отдает книгу всю сознательную жизнь, от пяти и до восьмидесяти пяти и дальше, сколько Бог даст пожить.

Однако же лет так в шестьдесят почти что у каждого еврейского мужчины появляется необоримое желание написать что-нибудь самому, даже если писать не о чем, а также нет денег и даже способностей к писанию. Непременно надо ему написать книгу, или две книги, или много книг – по возможностям, скорее физическим и материальным, потому что книгу еще и издать надо, а это стоит денег. И этот пишущий еврей как-то умудряется и тут перехитрить судьбу, и еврейские книги текут с типографских конвейеров все нарастающим потоком. Достоинство это или же недостаток еврейских мужчин – сказать трудно.

А вот что действительно украшает наших мужчин необыкновенно, от раскидистых кудрей и до лысины, так это, сами понимаете, еврейский юмор, который, конечно, достояние всей нации, и даже других наций тоже, однако же создается он по преимуществу еврейскими мужчинами. Юмор – классная вещь и лучшее лекарство от любой печали. С другой стороны, и занестись в мыслях слишком уж высоко, когда уже и земли не видать, и людишек на ней, юмор тоже не даст, то есть юмор имеет, конечно, прикладные цели, и еврейский тоже. Но это же еще и искусство, и спорт, и черт знает что еще, конечно, если этот юмор настоящий еврейский, а то ведь в наше-то рекламное время такое тебе всучат в упаковке еврейского юмора, что плакать захочется, а не смеяться.

А третья вещь, которая помогает еврею не только выжить, а прожить жизнь, чаще всего довольно долгую, очень даже неплохо, – это еврейская женщина, сначала мама, потом жена плюс мама. Как говорилось в одном бородатом анекдоте, еврейская жена – не роскошь, а средство передвижения. Средство передвижения – это частный случай, а вот то, что еврейская жена – это средство продвижения, – это да! И она, в самом деле, не роскошь, а необходимость – это уж точно. Даже еврей не может, хоть он может почти что всё, существовать с фигой в кармане все 24 часа в сутки, все 30 дней в месяце и все 12 месяцев в году. Еврей – тоже человек, и ему, как и всем, тоже нужна разрядка! Знаете, снять с себя мундир (очень часто руководящий) вместе с перчатками и маской и остаться вдруг таким, какой ты есть на самом деле: со своими бзиками и занудством, страхами и нетерпением. Перед кем можно так круто выпятить грудь, так блеснуть умением все устроить как надо и, наконец, с кем можно перемыть кости – и, стало быть, встать выше – всему начальству на свете, начиная с общегосударственного и кончая своим собственным, начальством жены, учителями детей в школе? Да еще если в этом процессе участвуют дети! Какой кайф, подумайте – создать единодушную и единомыслящую команду в мире, где всяк норовит укусить тебя побольнее! И поговорить всласть, до колик в сердце, о нем – об антисемитизме. Попробуйте проделать это с русской женой. Ничего у вас не выйдет. К русской жене, вместе с ее многопьющей и малоговорящей (об антисемитизме в особенности) родней будете приспосабливаться вы. И мундирчик свой вы так до конца и не снимете, и масочку тоже. Вот почему владельцы русских жен первыми устремились в Израиль, а мы-то думали, что инициатива идет от жен. И это тоже, но говорю вам точно, что это не главное. А суть вот она – еврейские мужчины хотят наконец-то взять реванш!

Вообще говоря, почти все еврейские мужчины конформированы, то есть подогнаны под общие мерки весьма сильно. В России они умеют пить и материться, копать землю и строить баньку часто не хуже русского мужика. Именно они, а не женщины, которые гораздо больше принадлежат семье, дому и, создавая их, греются об их тепло, выдвинуты в почти всегда угрожающий внешний мир, и они почитают своей святой обязанностью заработать в этом мире столько, сколько хватило бы на процветание их семьи и дома, и даже немножечко больше, потому что в голове еврея, даже если на земле, где он живет, цветут розы и сияет солнце, и все соседи улыбаются ему, и дают «а брэйтн гут морген» (как говорила моя бабушка Хаймэра), всегда присутствует такая странная мысль, что розы увянут, солнце переместится на другую часть планеты, а соседи вдруг скажут «жид».

Раз уж речь зашла о моей бабушке, так послушайте, какую смешную песенку пела мне бабушка в детстве, имеющую непосредственное отношение к тому серьезному предмету, о котором здесь идет речь, а именно – к еврейским мужчинам (о других мужчинах моя бабушка петь не могла, поскольку они просто отсутствовали):

Мужчиной быть ей-богу превосходно –
они не дают отчета никому,
они творят, что их душе угодно,
и подчиняются лишь Богу одному.

Дальше в бабушкиной песне-балладе следовало перечисление мужских грехов, а кончалась песня тонким ироническим замечанием:

Брить бороду, конечно, неприятно,
но зато хорошо усы носить.

Эту ироническую балладу в пользу еврейских мужчин, но и со справедливой критикой в их адрес сочинила в начале XX века одна местечковая еврейская женщина. И это могла быть моя бабушка! Вот открытие! Почему я так думаю? Потому что и мелодия, и слова этой довольно смешной песни все время менялись, и еще потому, что больше я такого не слыхала нигде и никогда. Так, значит, очень возможно, моя бабушка Хаймэра была поющим поэтом, или бардом, и мне теперь незачем гадать, откуда во мне это навязчивое желание сочинять. Но не в этом дело.

Есть среди евреев такие великолепные экземпляры, которые, внешне прогибаясь под мир, даже под каждого, от кого зависит его, еврея, жизнь, проживают с фигой в кармане всю эту жизнь – на работе, на улице, даже дома – несут в себе свой неукротимый еврейский нрав, внутренне не прогибаясь ни под кого. Таких уважаю.

И тех, кто несет свой еврейский крест тихо и достойно, – уважаю тоже и еще люблю.

И тех, кто всегда лезет на рожон и громко протестует, если его пытаются втиснуть в Прокрустово ложе, – уважаю вдвойне.

Юмористов и анекдотчиков, прикрывающих слезы соленой шуткой, ой как понимаю и очень ценю.

Еврейских стариков, часто оставленных детьми доживать свой век в одиночестве, но в родных пенатах, плетущихся в мороз с палочкой в синагогу или на еврейский концерт, – я вас очень люблю и глубоко уважаю.

Даже тех, кто звонит тебе в субботу вечером или же в разгар воскресенья, когда ты уже размяк и находишься в состоянии глубокого отключения, и грубо тыкает тебя в какое-то нужное чаще всего им, не тебе, дело, чего никогда не сделает даже очень недобрый русский человек, – я вас тоже уважаю – за вечное движение.

И вас, бедные мученики, редкое племя, потому что таких, как вы, просто не может быть много, выворачивающихся наизнанку, чаще всего без личной корысти, а также без фиги в кармане, живущих на полном серьезе, ради того, чтобы поднять авторитет не только свой собственный, но и своего народа тоже, и прикрывающих собой проступки или даже грехи других евреев, – я вас жалею, понимаю и очень люблю.

ЕВРЕЙСКИЕ ЖЕНЩИНЫ

Я не исследователь, я поэт, я расскажу вам так, как чувствую я еврейских матерей и жен. Я уже писала, что в своем беженском послевоенном детстве я почти не видела евреев. Мои родители, пробежавшие под бомбами 50 километров с двумя детьми на руках и потом проехавшие пол-России в последнем эшелоне с ранеными и с одним узлом на пятерых, опять под бомбами и страхом смерти, – это, конечно, были не те довоенные евреи небольших белорусских городов. Это были уже совсем другие люди. И все-таки это были евреи. Их отмечала скрытая от чужих людей тайная гордость, не явная, как у главного народа, а именно тайная, как знак принадлежности чему-то избранному и высокому. «Аид из нит кун ганэф (евреи не воруют)», – говорила мама. «Аид из нит кун газлэн (евреи не грабят)», – говорила бабушка, пряча подальше свой требник. Так говорили, что я верила, что это действительно так. А тетя Стэра вдруг среди беседы, сразу подняв голову и чуть понизив голос, возвещала, что где-то есть 23, а может быть, 24 тома великих евреев. И опять я верила, что да, наверное, целых 24. Это же сколько великих людей у такого малого народа! И было ощущение чуда, даже более сильное от того, что его надо было скрывать.

Если русская мама не передала ребенку гордость своего народа, это еще не беда. За нее это сделают прекрасные книги (тысячи книг о русской душе, русском лесе, русском характере), великолепные песни о русском поле и русских березах, наконец, учителя. Еврейская мама одна со своим ребенком и со своей гордостью. И если ее ребенок приходит бледный и заикающийся с улицы или из детского сада и сообщает об оскорблении, которое он еще даже не понимает, мама первая берет на себя удар. Она кричит и грозится наказать обидчиков, обычно не выходя из комнаты. Ей приходится защищать не только своего лопоухого Иосика. В его лице она защищает целый народ. Еврейская женщина делает это с южной страстью и европейской изощренностью ума, так что получается здорово. И ребенок запоминает уроки надолго. А потом эта же мама приносит ребенку книгу и говорит: «Вот, Иосик, если ты будешь много читать и станешь умным, все твои обидчики замолчат, потому что ты будешь умный и сильный, а они останутся маленькими и глупыми». И Иосик начинает читать. О, эти еврейские библиотеки! Все прекрасные книги в нашем городе подешевели от распродажи многочисленных еврейских библиотек. И потом, когда Иосик подрос, мама говорила: «Тебе надо учиться дальше. Тебе нужен Университет. Тебе нужны книги и репетиторы. Придется продать мою шубу». О, эти еврейские мамины шубы! Сколько молодых людей получили на них образование! Потому и любят еврейских матерей особо. Помните анекдот, что у еврея, как и у всех других мужчин, есть жена и любовница, но француз любит любовницу, немец любит жену, а еврей любит маму. Нет, она совсем даже не святая, еврейская мама. Она бывает скандальна и толста, и она часто бывает не права, как и все другие! Но именно она, еврейская мама, каждая в свое время, передала сыну гордость своего народа (уж в каком поколении!) и дала ему выход из тупика. Разве я говорю, что не любит маму русский, или француз, или бурят? Но в любви еврея к своей маме есть что-то божественное и мистическое.

Вы вправе спросить: «А где же еврейский папа?» Он здесь, рядом. Где же ему еще быть? Он как форпост во внешний мир. Он много работает и много терпит, много бегает и часто унижается, чтобы все получилось так, как хочет еврейская мама. Без вечно куда-то спешащего и озабоченного еврейского папы не было бы гордой еврейской мамы. А папин ум, а папино чувство юмора – это тема для отдельного разговора, так же, как капризные еврейские дочки...

Вот вам маленький этюд о еврейских женщинах и чуть-чуть – о мужчинах. Может быть, женщины Израиля уже другие. Не была – не знаю. Но я знаю и люблю таких.

Слава Рабинович

 

Рабинович Слава Мееровна (урожденная Ратнер). Родилась в Полоцке. Окончила Свердловский институт иностранных языков. Работала переводчиком в НИИ и на предприятиях Свердловска. С 1991 года преподает в Уральском технологическом университете.

Автор перевода поэмы Генри Лонгфелло «Песнь о Гайавате», книги стихов великого американского поэта Эмили Дикинсон.

Издала семь поэтических книг. Последние годы пишет эссе и рассказы. Совместно с сыном, профессором филологии Уральского госуниверситета Валерием Рабиновичем, написала книгу «Еврейские страсти».

Член Союза российских писателей. Живет в Екатеринбурге.