О Нине (Нехаме) Самуиловне Степанской – ученом, педагоге, музыканте, общественном деятеле, человеке – писать легко и одновременно невероятно сложно. Такое противоречие возникает всякий раз, когда пишешь о неординарных людях, которых, вроде, знал на протяжении многих лет, а потом осознаешь: не хватает слов, чтобы рассказать о них.

Нину можно было знать всю жизнь или всего неделю: «срез» личности раскрывался всегда с одинаковой очевидностью. Такие люди подобны гениальным произведениям, к которым постоянно хочется возвращаться, каждый раз открывая в них для себя что-то новое. Жизнь таких людей подобна блестящему концертному выступлению: каждый фрагмент его заставляет переживать восторг, поднимает слушателя на новый уровень.

Когда, после ее ухода в лучший мир, в школе, которой она отдала много лет жизни, собрались коллеги и ученики почтить память словом и музыкой, многие из пришедших признавались: им сложно высказаться публично. Воспоминания о Нине Самуиловне оказались слишком личными, хотя для некоторых совместная работа или учеба продолжалась лишь считанные годы.

В Нине Самуиловне удивительным образом соединялись масштаб ее таланта и скромность, колоссальная сила воли и предельная хрупкость, умение отстоять принцип, абсолютная интеллигентность и щепетильность. В отличие от очень многих из нас она умела находить соломоново решение. В отличие от очень многих из нас она была предельно скромна, несмотря на свой авторитет и заслуги. Она сохраняла к себе уважительное отношение со стороны даже тех коллег, кто между собой не очень ладил, и обладала редким талантом, присущим лишь сильной и мудрой личности, – объединять людей.

Нину Самуиловну, с ее пытливым умом и открытостью, жизнь по инерции не устраивала. В далеко не самых простых бытовых и жизненных условиях ей хватило силы воли преодолеть эту инерцию. В последнее десятилетие жизни она стала активно выступать на конференциях, публиковать новаторские статьи (у нее осталась незавершенная монография «Музыкальная культура евреев-литваков»), основала класс еврейской музыки и стала преподавать любимый предмет студентам и аспирантам в разных странах, сумела привлечь к своим идеям и научным разработкам интерес международного академического сообщества, оказавшись в авангарде мировой науки. Она часто предвидела ход событий, была человеком, остро чувствовавшим время, – исключительное качество для ученого и педагога.

Родителям Нины Линковской (ее девичья фамилия) Самуилу Захаровичу и Полине Липовне  выпало жить в то непростое время, когда вопрос о физическом выживании зачастую отодвигал на второй план мечты. Самуил Захарович в молодости, после войны, учился игре на аккордеоне в витебской музыкальной школе, но вынужден был бросить любимое занятие и пойти работать на завод. Полина Липовна тоже очень любила музыку, замечательно пела, но и ей не суждено было стать музыкантом. Поэтому, как только они рассмотрели тягу к музыке у старшей дочери Нины, родившейся после их переезда в Минск, отдали учиться в музыкальную школу. Дома не было фортепиано: семья попросту не могла себе позволить купить инструмент. Отец выкраивал свободные часы, чтобы отвести Нину в школу позаниматься. Как гласит пословица, нет талантливых детей, есть талантливые родители.

Юная Нина обратила на себя внимание детскими сочинениями, о которых было упомянуто в «Вечернем Минске». Она продолжила учебу в средней специальной музыкальной школе при Белорусской государственной консерватории (ныне – Музыкальный колледж при Белорусской государственной академии музыки).

В воспоминаниях выдающегося музыковеда-теоретика и педагога Маргариты Сергеевны Миненковой, через школу которой прошли многие белорусские музыковеды и композиторы, есть слова о юной талантливой ученице: «Нина Линковская (сейчас Степанская), тихая, застенчивая. Закончив восемь классов общеобразовательной школы, вынуждена была поступать повторно в восьмой класс нашей школы, так как на теоретическом отделении в восьмом классе изучается теория музыки. Разглядев в девочке незаурядные способности, я предложила директору школы Израилю Григорьевичу Герману зачислить Нину в девятый класс, а теорию музыки я взяла на себя, то есть так построила работу, что ученица незаметно восполнила пробел с теорией музыки. Директор очень доверял мне и поэтому разрешил. Таким образом, Нина не потеряла год напрасно, а 9, 10, 11 классы закончила блестяще».

Годы учебы в консерватории для Нины Линковской были в целом типичными для талантливого еврейского студента в Советском Союзе. Будучи одной из лучших студенток на потоке, она регулярно сталкивалась с проявлениями антисемитизма. Нина стала вести «еврейский дневник», на страницах которого оставляла заметки об унижениях и несправедливостях, с которыми ей пришлось столкнуться. Как лучшей студентке группы музыковедов, на пятом курсе ей была выделена именная стипендия. Узнав радостную новость, премированная студентка уехала в командировку в Москву. По возвращении домой ее ошарашили известием о том, что уже назначенную стипендию сняли. На ее изумленный вопрос: «Почему?» прозвучало вкрадчивое: «Ну, вы же понимаете...» Она поняла.

Учебу в аспирантуре Нина Самуиловна продолжила в Московской консерватории в классе профессора Вячеслава Вячеславовича Медушевского, которого студенты ласково называли «ВячВяч». Темой ее работы была «Мелодия в условиях инструментальной фактуры». После успешного окончания аспирантуры она вернулась в Минск и начала преподавать в своей родной средней специальной музыкальной школе при Белорусской государственной консерватории и в консерватории.

Кандидатскую диссертацию ей долго не удавалось защитить из-за организационных препон. Сперва закрыли совет по защите в Минске. Затем композитор Арво Пярт, которому была посвящена значительная часть работы, эмигрировал на Запад. Пришлось переписывать целую главу, так как об эмигрантах в то время было не принято вспоминать и уж тем более – изучать их творчество. В конце концов, защиту назначили на 1986 год в Вильнюсе, где комиссия, к счастью, была достаточно беспристрастной. Ее возглавлял будущий первый президент Литовской Республики профессор Литовской консерватории Витаутас Ландсбергис.

Накапливая год за годом опыт и совершенствуя педагогическое мастерство, Нина Самуиловна Степанская с самого начала своей преподавательской деятельности привлекла внимание коллег как талантливый лектор. Несмотря на свой тихий голос и отнюдь не исполинский рост, она буквально завораживала аудиторию от начала и до конца лекции. Ее однокурсница и подруга фольклорист Галина Кутырева-Чубаля вспоминает: «Как-то из-за дверей я услышала, как Нина ведет урок своим сверхкамерным голоском. При встрече попробовала сделать внушение, мол, Нина, тебе надо работать над голосом, ведь тебя же не будут слушать (а то и слышать) дети! – Нина в ответ благосклонно, чуть морщась, улыбалась и как бы соглашалась. Годы спустя жизнь показала, что тихий голос здесь не помеха. Как ее слушали!»

Нина Самуиловна была подлинным ученым: ею всю жизнь двигало любопытство и увлеченность предметом исследования и преподавания. Она всю жизнь училась, в том числе и у своих учеников. Будучи человеком компанейским и исключительно дружелюбным, она никогда не участвовала в распрях, сплетнях и подковерных интригах, коих хватало вокруг. Выслушивала разные стороны, если не было другого выхода, и продолжала заниматься своим делом.

В профессиональном, да и в бытовом, повседневном общении, Нина Самуиловна была аристократом духа. И в школе, и в любом другом коллективе, где ей доводилось работать даже короткое время, она быстро завоевывала репутацию человека мудрого, глубокого, рассудительного, в высшей степени корректного по отношению к другим.

Будучи яркой и талантливой сама, Нина Самуиловна легко распознавала талант в другом. Одного из ее учеников – Дмитрия Ренанского, занимавшегося у Степанской частным образом, в музыкальном училище считали профнепригодным. Согласно советской традиции, которой продолжали следовать в Беларуси, музыкознание было закреплено не за университетом, а за консерваторией. Если музыковед не умел писать диктанты или играть на фортепиано, ему отказывалось в квалификации. Нина Самуиловна, отстаивая позицию индивидуального подхода к студенту, будучи убежденной в том, что в человеке нужно развивать то, к чему у него есть призвание, рассмотрела в Мите мыслителя и эрудита. Она несколько раз приглашала его на занятия к своим консерваторским студентам-музыковедам почитать лекции о современной европейской музыке. Это были лекции начитанного и самостоятельно мыслящего музыковеда. Впоследствии Митя уехал в Россию, где стал одним из наиболее заметных музыкальных критиков и авторов интернет-портала OpenSpace.ru, освещающего современное искусство и академическую музыку в частности.

Подбирая какое-то одно слово, которое могло бы дать представление о Н.С. Степанской как о личности, не находится ничего более емкого и точного, чем цельность, или родственное ему целостность. Это качество было ее жизненной программой. Именно это качество послужило тем лекалом, по которому кроились ее разнообразные творческие проекты.

В средней специальной музыкальной школе при Белорусской государственной консерватории она создала программу, по которой занимались несколько наиболее одаренных детей – воспитанников Ариадны Николаевны Гужаловской по классу специального фортепиано. Суть экспериментального метода заключалась в одновременном обучении юных музыкантов, начиная с четвертого класса, истории и теории музыки, включая эпохальные и индивидуальные композиторские стили, гармонию, сольфеджио, контрапункт и анализ музыкальных форм. Такой целостный метод обучения способствовал успешному и довольно раннему формированию и развитию разносторонней личности.

Эти дети стали впоследствии неординарными музыкантами, зачинателями нового на сцене, в своей собственной музыке. Но и те ученики, которые не попали в упомянутую программу, а просто учились у Нины Самуиловны (в лицее она преподавала почти все специальные дисциплины у инструменталистов, хоровиков, музыковедов), достигли очень многого.

Своей мудростью и светом она щедро делилась не только с учениками и коллегами, но и двумя детьми, сыном и дочерью. Мне неоднократно доводилось бывать у Нины Самуиловны дома, мы сдружились с ее детьми – Аллой и Женей (Элиэзером). Будучи искренне вовлечена в еврейскую жизнь, она привела в еврейство и своих детей.

Невероятно трепетно и заботливо Нина Самуиловна относилась к родителям. С первого дня знакомства с Полиной Липовной и Самуилом Захаровичем мне стали очевидны корни ее интеллигентности, щепетильности.

Вспоминая Нину Самуиловну как мать и дочь, приходит на ум известная поговорка о том, что талантливый человек талантлив во всем.

* * *

Новая глава в жизни Нины Самуиловны Степанской началась в начале 90-х, когда она приступила к исследованиям в области еврейской музыки. Человеком, во многом вдохновившим и подтолкнувшим ее к этим исследованиям, стала профессор Инна Дмитриевна Назина – выдающийся этномузыколог, известная своими исследованиями белорусской традиционной инструментальной музыки. По воспоминаниям И.Д. Назиной, профессор в Московской консерватории Михаил Яковлевич Гринблат высказал ей как-то свои соображения о важности изучения еврейской музыки, посетовав на то, что в Советском Союзе это было невозможно осуществлять, и в то же время, выразив уверенность, что наступит день, когда такая возможность представится.

Сама И.Д. Назина во время экспедиций по деревням и местечкам Беларуси записывала народных музыкантов, игравших, в том числе, и еврейский репертуар либо наигрыши, посвященные еврейской тематике. Эти записи представляют собой особый интерес в контексте сосуществования двух культурно-генетически различных этносов на одной территории на протяжении веков. Впоследствии мы с Ниной Самуиловной не раз бывали дома у Инны Дмитриевны, обсуждали за чашкой чая наши идеи и планы.

Среди коллег, публично поддерживавших, болевших за Нину Самуиловну и ее учеников, нельзя не упомянуть выдающихся белорусских музыковедов – этномузыкологов, историков музыки – Тамару Семеновну Якименко, Зинаиду Яковлевну Можейко, Ольгу Владимировну Дадиомову. Каждой из них, посвятивших жизнь исследованию белорусской музыкальной традиции, была очевидна важность воссоздания картины единого цивилизационного пространства в Беларуси, которое исторически составляли белорусская и еврейская культуры, наряду с польской, русской и татарской.

Будучи оторванной от корней в социальном, религиозном, философском плане на протяжении более сорока лет, Нина Степанская органично вернулась в еврейство. Изучение еврейской музыки было для нее естественным продолжением обретенного еврейского образа жизни, или – наоборот. Казалось, давно утерянные части пазла наконец нашлись и встали на свое законное место, – как это произошло у целого поколения (или двух поколений) советских евреев.

Неудивительно, что еврейская музыка стала для Н.С. Степанской той областью, в которой она наиболее ярко и полно раскрылась как глубокий мыслитель, пытливый исследователь, талантливый ученый и наставник. В условиях отсутствия локальных академических центров, специализировавшихся в этой области, а также почти полного отсутствия литературы в начале 90-х, начинать было непросто.

Нина Самуиловна занялась не только собиранием по крупицам существовавших на тот момент научных источников, но и изучением иврита и идиша.

Хотя я был ее учеником, изучением еврейской музыки мы, в сущности, занимались вместе. Это была желанная и любимая, но новая и неизведанная ранее территория. Подспорьем служил лишь прежний опыт в гуманитарной науке в целом и в музыковедении в частности. Создав фактологическую и методологическую основу, Нина  Самуиловна сосредоточилась на создании целостного и детального портрета литвацкой еврейской общины, на протяжении шестисот лет существовавшей на территории нынешних Беларуси, Литвы, Латвии и восточной Польши.

С 2001 года, когда я уже учился под руководством Нины Самуиловны в аспирантуре Белорусской государственной академии музыки, мы стали систематически предпринимать с ней совместные экспедиции по Беларуси, записывая воспоминания людей о прежнем еврейском быте, традициях, месте музыки в них. Параллельно мы начали работу в белорусских, литовских, российских архивах – в поисках источников, способных воссоздать целостную и многогранную картину музыкальной жизни евреев северо-восточной Европы.

Если поездки на конференции чаще всего оплачивались организаторами, а работу в иногородних архивах удавалось оформлять как командировки от Академии музыки, то для осуществления первых экспедиций Нине Самуиловне приходилось применять смекалку. Как правило, она предлагала прочитать лекцию по музыке ХХ века или провести семинар для учителей в каком-нибудь региональном музыкальном училище или филиале Белорусской государственной академии музыки. С ее авторитетом ученого и педагога это не составляло особых трудностей. Приглашающая сторона компенсировала проезд и выплачивала гонорар, которого хватало на местные расходы. Так мы съездили в Лиду, Гродно, еще несколько городов Беларуси. Впоследствии нам удалось получить грант от лондонского фонда «Ханадив» (ныне – «Фонд Ротшильда»), что позволило ездить в экспедиции в любое удобное время.

Нина Самуиловна обладала удивительным даром общения. Это невероятно помогало в нашей работе с людьми, особенно в экспедициях. Пока я раскладывал и включал аппаратуру, она успевала расположить к себе собеседника. В не меньшей степени ее общительность и открытость помогала в «ориентации на местности». Порой условия работы были не самыми благоприятными: то мест в гостинице не хватало, то люди отказывались беседовать. Но даже в безнадежных, на первый взгляд, случаях Нине Самуиловне всегда удавалось растопить лед недоверия, найти решение там, где его, казалось, не было.

В те же годы Н.С. Степанская активно влилась в сообщество академической иудаики. Она стала принимать участие в Международных конференциях, организованных Московским центром преподавания еврейской цивилизации в вузах «Сэфер» под руководством Р.М. Капланова (1949–2007) и В.В. Мочаловой; преподавать на семинарах («школах») по иудаике для молодых ученых и учителей, организованных «Сэфером», Институтом славяноведения Российской Академии наук, Межуниверситетским центром еврейского образования, образовательным центром «Новая еврейская школа» и многими другими институтами в бывшем СССР, странах Балтии и Израиле. Большой резонанс в научном сообществе вызвал ее доклад о мелодике еврейской (идишской) бытовой песни, прочитанный на Международном конгрессе по иудаике в Еврейском университете в Иерусалиме в 2005 году.

Ряд минских студентов и аспирантов Нины Самуиловны также увлеклись исследованиями еврейской музыки в разных ее аспектах. Несомненно, решающее значение в этом сыграл личностный фактор, та многогранная деятельность, которую столь талантливо осуществляла Степанская и в консерватории, и в еврейской общине, и в международном академическом пространстве. Ее студенты принимали участие в московских, петербургских, вильнюсских, иерусалимских конференциях, чтениях, школах.

Особую символичность обрел факультативный курс Нины Самуиловны по еврейской музыке в стенах Белорусской академии музыки – в тех самых стенах, где за тридцать лет до этого она сполна испытывала унижение и дискриминацию на национальной почве.

Она разработала и читала на протяжении нескольких лет курс по истории еврейской музыки в ныне несуществующем Международном гуманитарном институте им. Марка Шагала, являвшемся подразделением Белорусского государственного университета.

Многие познакомились с Ниной Степанской в стенах Минского еврейского общинного дома, где она инициировала музыкальный лекторий, который вскоре благодаря нашим совместным усилиям и замечательной пианистке Алле Данциг перерос клуб еврейской музыки. Заседания клуба посещала разнообразная публика: от участников самодеятельного хора до активистов еврейских молодежных организаций, студентов и профессоров Академии музыки и Университета культуры. После более чем годичного перерыва музыкальные встречи продолжались при поддержке белорусского отделения Еврейского агентства для Израиля.

В 2000-х годах Нина Степанская, Алла Данциг и я при поддержке «Джойнта», а затем «Сохнута» устроили несколько «школ» – однодневных семинаров по еврейской музыке, куда приезжали музыканты из разных городов Беларуси. Один из участников этих семинаров витебский музыкант Михаил Рубин вспоминает: «Видел Степанскую только раз, на второй Школе, в ноябре 2004-го. Все минчане показались немножко понтовыми и взбалмошными, а в ней сразу был виден какой-то глубинный такт. И еще улыбка добрая и человечная».

Анатолий Шперх, учитель из Санкт-Петербурга, преподававший с Ниной Самуиловной в одной «Школе» по иудаике центра «Сэфер» написал: «Я мало знал Н.С. Степанскую и теперь не могу простить себе, что не успел, не смог, не посчитал нужным, сославшись на занятость, подружиться, пообщаться, просто посидеть рядом. Ибо она – из тех людей, с которыми достаточно просто обменяться взглядом. И – все. Ее лучистый солнечный взгляд делает тебя иным. Лучшим».

Когда Нина Самуиловна заболела, она, будучи человеком потрясающей воли, продолжала работу и после операции, между сеансами химиотерапии. Ее статьи, написанные в этот период, обозначили новую перспективу в исследованиях еврейской музыки. Впервые ею была глубинно проанализирована ритмическая и мелодическая структура идишских песен, были сделаны важные наблюдения над временной природой этого жанра.

В один из перерывов между лечением с ней встретился приехавший в Минск на фестиваль еврейской музыки Майкл Альперт, виднейшая фигура в современной ашкеназской еврейской музыке и этномузыкологии. Мы просидели вместе всего пару часов: Майкл вскоре должен был улетать. Я провожал его в аэропорт, и мы говорили с ним о прошедшем фестивале, о планах на будущее. Но, когда заговорили о Нине Самуиловне, Майкл не смог сдержать слез.

Она подготовила доклад к очередной Международной конференции по иудаике в Москве, однако приехать на нее не смогла. После годовой ремиссии болезнь снова возвращалась. Доклад был прочитан мною и вызвал большой интерес в академическом сообществе.

В то трудное время ученики Нины Степанской – даже те, кто давным-давно уехал в другие страны, сплотились вокруг учителя. Доставали лекарства, которые сложно было найти, присылали с четырех континентов гостинцы, материальную помощь, письма. Кто был в Минске или смог приехать, навещали в больнице и дома. Когда Майкл Альперт пригласил меня на Международный семинар-фестиваль еврейской музыки «КлезКанада» под Монреалем, я рассказал о Нине Самуиловне, о наших совместных исследованиях (у меня был смонтирован видеоматериал, который давал наглядное представление о работе). Люди не остались безучастными к судьбе ученого, собрав и передав ей материальную помощь, которая была действительно необходима для покупки дорогостоящих препаратов. Но даже когда лекарства не оказывали ожидавшегося действия, отношение людей было лекарством само по себе. Это отношение помогало Нине Самуиловне держаться.

Когда стало понятно, что в Беларуси ей помочь больше ничем нельзя, в начале февраля 2007 года Нина Самуиловна уехала в Израиль. Ей очень непросто дался переезд. Она писала, как ее сердце разрывалось от тоски по всем друзьям и близким, кого она оставляла в Беларуси. В Израиле она поселилась в Холоне, пригороде Тель-Авива, у своей младшей сестры Лили, но значительную часть отпущенных ей после переезда четырех месяцев провела в больнице. За то время Н.С. Степанскую навестили видные израильские и американские музыковеды и этнографы. Уолтер Зев Фельдман, Сюзанна Вайх-Шахак, Эдвин Серусси, Юдит Фридиши и другие выдающиеся ученые и музыканты по сей день с огромной теплотой вспоминают о тех встречах, как об уникальном опыте общения – человеческого и интеллектуального. Даже на фоне постоянно ухудшавшегося состояния и болей она продолжала работать над монографией о музыкальной культуре литваков. Когда Нина Самуиловна поняла, что не в состоянии продолжать работу, она переслала мне рабочий файл с символическим именем «Оно».

По трагическому стечению обстоятельств, за неделю до ухода Н.С. Степанской в Минске не стало ее мамы Полины Липовны. Я разговаривал с Ниной Самуиловной в тот день по телефону и не смог себя заставить сказать о случившемся. Я пообещал, что продолжу наши с ней исследования, что труд последних пятнадцати лет ее жизни не повиснет в воздухе. Это обещание, если и не облегчило физических страданий, определенно принесло душевное умиротворение. О несгибаемой силе воли этой хрупкой женщины свидетельствуют одни из ее последних слов: «Я буду жить!».

И она действительно живет – в словах, творчестве, делах, памяти многих и многих людей, которые ее знали, любили, уважали и были озарены ее светом.

Нина Самуиловна хорошо знала поэзию. Одной из ее любимых в последние годы жизни стала пушкинская строка – «Печаль моя светла».

Ее еврейское имя – Нехама – в переводе значит «утешение». Известная латинская поговорка гласит: “Nomen est omen”, «имя – это предначертание». За свои короткие 53 года она исполнила его. Свою миссию она выполняла тихо, ничего не делала напоказ. Была крайне самокритичной. При своих колоссальных знаниях в разных областях музыки, литературы, философии постоянно «комплексовала», как она говорила, оттого, что знала недостаточно языков. Была человеком крайне деликатным и щепетильным: сложно было от нее услышать резкое слово, тогда как иные рубили с плеча. Всегда стремилась докопаться до сути вещей. До самой глубинной их сути. Для иного покажется почти невозможным, занимаясь практически с нуля еврейской музыкой, достичь за какие-то неполные десять лет мирового признания. Она – смогла, движимая не амбициями и тщеславием, а любопытством ученого и личной любовью к предмету. И смогла бы неизмеримо больше, если бы ей было отведено больше жизненного времени. Иногда эта некрикливость, скромность, несуетность позволяла многим – не со зла, а по привычке, забывать о ней в потоке торжественных речей, не упоминать в книгах, где обязаны были это сделать. И вспоминали нередко лишь тогда, когда что-то было нужно: написать рецензию, отзыв, выступить в защиту или на защите. Она никогда не становилась в позу: если могла – делала. Делала действительно хорошо, была талантлива даже в мелочах.

* * *

Солнечным весенним днем 11 апреля 2008 года коллеги, ученики, друзья собрались в Музыкальной гостиной Колледжа при Белорусской академии музыки, где училась и долгие годы преподавала Нина Самуиловна Степанская. Собрались в ее день рождения, чтобы отдать дань памяти, вспомнить этого удивительного человека, музыканта, педагога.

Атмосфера в Музыкальной гостиной Колледжа была почти семейной. Приехали одноклассники, кто-то даже издалека специально ради этого вечера; пришли ученики, коллеги, друзья, знакомые. Рассказы-воспоминания чередовались с музыкальными приношениями, показом фотографий. Звучал и голос Нины Самуиловны в записи – с ее последней публичной лекции о Петербургской еврейской композиторской школе, прочитанной в декабре 2006-го на заседании клуба еврейской музыки. На стендах, стоявших вдоль Музыкальной гостиной, были вывешены посвящения, присланные коллегами и учениками из-за рубежа:

«Все то, что Нина Самуиловна вложила в меня, ту мудрость, не столько даже музыкальную, а по жизни, продолжает жить во мне и влиять на меня и освещать мой путь» (Илья Майзус, ученик теоретического отделения Музыкального лицея, выпуск 1992 г., композитор, Нью-Йорк).

«Дорогая Нина! Рана от твоего ухода еще долго не заживет. У тебя было так много всего, чем делиться. У тебя был талант делиться, отдавать. Ты держалась до самого конца с энергией, оптимизмом и любовью. Ты ушла с портфелем, заполненным наполовину законченными работами. Память о твоей сломанной жизни подобна вопросительному знаку, парящему над нашими будничными заботами. Вопрос этот не имеет ответа. Почему? Почему?

Покойся с миром. Юдит». (Профессор Юдит Фридиши, Университет Бар-Илан, Рамат Ган, Израиль).

Мне сложно сказать, как бы сложилась моя собственная жизнь, если бы не пятнадцать лет общения, ученичества, дружбы, сотворчества, соратничества с удивительным, светлейшим человеком, – Ниной Самуиловной Степанской.

Если попытаться определить главное, чему я научился у нее, – это системный подход к жизни и миру. Из этого следует и осознание, и принятие этической максимы и ответственности в науке, как и во всем остальном, и важность оставаться собой при любых перипетиях судьбы. В трудные, стрессовые моменты я отчетливо слышу ее голос: «Все получится, не кисни, соберись и делай». И я собираюсь и делаю. И все получается.

Нина Самуиловна (и тут я позволю себе употребить настоящее время) – из тех редких людей, по ком я сверяю свои слова и поступки. – Что бы она сказала или подумала? Не стыдно ли было бы мне перед ней за то, что и как я делаю?

В течение тех пятнадцати лет, что мне посчастливилось знать Нину Самуиловну, передо мной раскрылся смысл еврейского напутствия-пожелания, многократно слышанного в детстве от дедушки: «Зай а меньч» – Будь Человеком.

Дмитрий (Зисл) Слепович,
Нью-Йорк, США

 

Дмитрий (Зисл) Слепович – музыковед (кандидат искусствоведения), кларнетист, саксофонист, пианист, композитор, художественный руководитель ансамблей «Minsker Kapelye» (Минск – Нью-Йорк) и «Litvakus» (Нью-Йорк). Ученик Н.С. Степанской, совместно с которой проводил исследования музыкальной традиции литваков. В 2006 г. защитил кандидатскую диссертацию по теме «Клезмерское музицирование как феномен восточноевропейских еврейских общин». Преподавал на кафедрах истории музыки и белорусской музыки в Белорусской государственной академии музыки и Республиканском музыкальном колледже при БГАМ. В 2008 г. переехал жить в Нью-Йорк, где активно сотрудничает с Национальным идишским театром – «Фолксбине», участвует в различных амплуа в постановках других театров (в том числе «Harvard Yiddish Players», «Theatre for a New Audience», «Castillo Theatre»), для которых также пишет музыку; преподает язык и культуру идиш в Нью-йоркском университете The New School. Снимался и работал музыкальным консультантом в фильмах «В июне 41-го» («The Burning Land») и «Вызов» («Defiance»). Преподает еврейскую музыку на академических и клезмерских семинарах в США, Европе, СНГ.