Итак, с чего же начать? Да, пожалуй, с истории моей фамилии. Мой дедушка по отцу, Гусин Ефим Матвеевич (так звали его по жизни), да будет благословенна его память, родился в 1908 году в местечке Луполове, в районе известной у нас в Могилеве улицы Чаусской, где в те времена жили в большинстве своем евреи. Там же родились и обе мои бабушки, да будет благословенна их память, Гусина (девичья фамилия Напах) Галина Абрамовна (1910–1998) и Рысина Лея Лейбовна (1911–1990) – по маминой линии. Так вот, дедушка, помню, говорил, что фамилия наша происходит от местечка Гусина, ныне это Смоленская область, на границе с Беларусью. Видимо, кто-то из наших предков, волею обстоятельств, оказался в Луполове, тогда еще не входившем в городскую черту Могилева.

Мой дедушка на протяжении многих лет собственноручно вел дневник. Подчеркиваю – «на протяжении многих лет» и «собственноручно». Потому что от рождения он был правша, но писал левой рукой. Левшой его сделала война: в 1944 году в Польше танк, на котором он воевал (знаменитая «тридцатьчетверка»), был подбит. Кость правой руки возле кисти была прострелена. И хотя рука осталась при нем, писать он уже не мог. Более того, правая кисть не чувствовала даже лютых морозов – он не надевал на нее варежку или перчатку. А теперь представьте себе, правши, каковыми большинство из нас является, какую силу воли нужно было приложить, чтобы заставить себя писать всю оставшуюся жизнь левой рукой! И тем больнее я ощущаю то, что дневник …пропал!

Я с детства, сколько себя помню, любил рисовать. И одним из первых был нарисован мною танк «Т-34», на котором воевал мой дед Фома. Дедушка, когда умер мой отец, сопровождал меня при поступлении в только что открывшуюся городскую детскую художественную школу – это был первый набор учеников. Он же, спустя пять лет, не оставался в стороне и при моем поступлении в строительный техникум (ныне колледж) на архитектурное отделение, которое я окончил с отличием…

Хочу добавить еще несколько штрихов, фактов, из истории двух семей – Гусиных и Рысиных.

Как Вы, дорогой читатель, поняли из уже сказанного, мой дедушка Фома родился евреем и, разумеется, был обрезан на восьмой день. Но в годы своей юности он был беспризорником. Скитаясь, оказался в Киеве, на Подоле, а затем в Одессе. Там, когда его спрашивали, кто он и откуда, он отвечал, что из Белоруссии. Так и был впоследствии записан в пресловутом 5-м пункте серпастого и молоткастого – белорусом. И эта серия «белорусов» (по отцу) продолжалась все три поколения, включая меня и моих двоюродных. Но все эти последние поколения Гусины всегда помнили, кто они на самом деле. И когда приходило время создавать семьи, то выбирали себе жен и выходили замуж за евреев.

У моих дедушки Фомы и бабушки Гали родилось до и после войны восемь детей. Но, к несчастью, по воле небес, им пришлось пережить смерть четырех из них, в том числе и моего отца.

Обе семьи – Гусиных и Рысиных – пережили Холокост благодаря тому, что успели эвакуироваться. Первые – в Куйбышев (ныне Самара), откуда мой дед ушел на фронт, вторые – буквально последним эшелоном в далекий Чимкент. А одна из Рысиных, мамина тетя, Гинда Лейбовна, да будет благословенна ее память, оказалась в Свердловске (Екатеринбурге), так как служила фельдшером в могилевской тюрьме НКВД, заключенных которой в первые же дни войны этапом отправили на Урал. Она даже не смогла попрощаться с семьей, ибо находилась на казарменном положении. И только в 1944 году они смогли найти друг друга и воссоединиться в Свердловске. А в 1948 году вернулись в родной Могилев. Вернулись после войны в разрушенный город и Гусины.

Мой путь тшувы (возвращения – именно так можно перевести это слово с иврита) длился долго. Впрочем, правильнее было бы сказать, что у него есть начало, но нет конца. Хотя и начало его во временном пространстве определить четко невозможно. Все шло как-то незаметно, через испытания, неожиданные повороты и открытия, которые давала мне жизнь. Я бы сейчас сказал – от неосознанного к осознанному, от неопределенности будущего к определенности. Тем, что не очень прочная нить, связывающая меня с еврейством, не оборвалась окончательно, я обязан многим своим родным, но более всего моей бабушке Лизе, маминой маме. Это сейчас я называю этот путь возвращением. А ведь лет пятнадцать или более назад я не понимал, что со мной происходит. Оставшись без работы, осенью 1995 года я начал учить иврит. Сначала у Светы Кузнецовой, через полгода уехавшей в Германию. Затем у Игоря Изак­сона. Проходил семинары по ивриту в разных городах и странах. Стал многое узнавать не только о языке, но и о моем народе, его истории, традициях. Появилась страсть к приобретению и «проглатыванию» различной еврейской литературы. Возможно, это и есть тот период, середина 90-х, когда началось мое возвращение к Торе. Хотя тогда до соблюдения ее законов мне оставалось еще много лет. У каждого, кто делает тшуву, свой путь к Торе, свои сложности. У кого-то это происходит быстро, у кого-то нет. У меня был второй вариант. И думаю, он предпочтительнее первого. Эволюция предпочтительней революции, она позволяет сделать свой выбор обдуманно, основательно. Вот и я прошел через многое, в том числе и через работу преподавателя иврита, истории и традиций. Эта работа мне многое дала. Учась и сравнивая, задумываясь над многими вопросами нашего бытия, дважды побывав в Израиле, я все-таки пришел к пониманию, что нужно менять образ жизни, что так, как я жил до этого, жить нельзя. И я пришел к Торе. Летом 2004 года я сделал брит. Примерно тогда же стал соблюдать Шаббат. Сложнее было с переходом на кашрут в домашних условиях. Тут были некоторые сложности. Но, слава Б-гу, уже несколько лет, как это перестало быть для меня и моей мамы проблемой. Первые свои молитвы я совершал еще в ХаБаДской общине в 2000 году. А с лета 2005 года моя еврейская жизнь связана с иудейской религиозной общиной «Ковчег». Так Вс-ний привел меня на этот непотопляемый корабль, плывущий по безбрежному морю Торы.

По образованию я архитектор и сумел оставить некоторый след в этой профессии. Наиболее памятным и значимым для меня в этой сфере было участие в проекте мемориала на Буйническом поле, посвященного обороне моего родного города летом 1941 года. Это было в первой половине 90-х годов.

Помню, несколько лет назад, вскоре после образования нашей общины, Шимон Глазштейн, габай «Ковчега», зная о моей способности к рисованию, предложил сделать что-то для общины. Тогда же примерно и возникла у нас идея сделать серию рисунков синагог, сохранившихся в Беларуси. Но до ее осуществления прошло еще некоторое время. Готовился к выходу в свет первый номер «Могилевского еврейского альманаха», а в нем статья о евреях Быхова. И было решено проиллюстрировать ее рисунком сохранившейся там синагоги. Поначалу предлагалось сделать рисунок с любой фотографии. Но я не люблю «суррогат», «фанеру», предпочитаю рисовать с натуры. И меня поняли. Снарядили экспедицию в моем лице со всем необходимым, и через какое-то время рисунок был готов. Так было положено начало задуманной серии. Пока в ней всего пять рисунков. И география пока ограничена Могилевской областью.

О появлении рисунка развалин одной из Боб­руйских синагог, на улице Чонгарской, стоит немного рассказать. Это было летом 2008 года. Раву Мордехаю Райхинштейну нужно было ехать по каким-то делам из Могилева в Гомель. Решили ехать через Бобруйск, специально, чтобы подбросить туда меня на объект для рисования. Выехали мы позже намеченного, и водитель спешил. Ехал с превышением скорости. И мы были уже почти в Бобруйске (оставалось несколько километров), как навстречу нам появилась машина ГАИ. Нас тормознули. Началось полагающееся в таких случаях разбирательство, закончившееся штрафом. На этом история с этим рисунком не закончилась. Мало того, что мы выехали поздно, так еще и на дороге время потеряли. Когда рисовал, было ветрено, из-за чего едва сдерживал лист бумаги, да и дождь накрапывал. Пришлось держать в одной руке зонтик, в другой – карандаш. Закончить рисунок в тот день я так и не смог. Подходили ко мне любопытные, что тоже отвлекало. Но от одного из таких, хозяина дома, у забора которого я сидел напротив синагоги, узнал кое-что интересное. Например, что после войны в подвалах синагоги кучковалась банда, наводившая страх на всю округу. А до войны, кажется, здание использовали как мукомольню. Мне пришлось примерно через год вновь поехать в Бобруйск. От местного автовокзала до старой синагоги меня подбросили на своей машине друзья. Тогда тоже ветер хулиганил! Но все-таки я закончил рисунок! Бег с препятствиями завершился благополучно. Работа, на которую требовалось несколько часов, растянулась на целый год!

Надеюсь продолжить эту серию. Ведь каждое такое здание – немой свидетель нашей истории, радости и страданий, стены их помнят наших мудрецов Торы. К тому же, некоторые из них могут пополнить печальный список исчезнувших с лица земли строений.

Сейчас у меня много времени уходит на изуче­ние софрута – древнейшего ремесла. Его история начинается с Моше-рабейну, которого, думаю, можно назвать первым сойфером, переписчиком священных текстов. Хотя он-то как раз не переписывал, а записывал то, что ему велел Вс-й, когда наш народ стоял у горы Синай. С тех пор и существует традиция переписки Торы, мезузот, тфилин, и многих других вещей, без которых наш народ мог бы потерять себя на столь долгом пути.

Уриэль ГУСИН,
г. Могилев, Беларусь