ЧАУСЫ

Чаусы, Чаусы... белый снежок...
ножку, пожалуйста, сунь в сапожок.
Белую нитку проденет портной
в ушко игольное звездочки той,
вышьет на скатерти жаркую свечку –
грейся, бродяжка,
в еврейском местечке.

Чаусы, Чаусы... мамины руки
теплую шубку сошьют по науке.
Слышишь, за печкой умолкнул сверчок,
так вынимай же невечный смычок.
месяц в окошке, живи и надейся.
Спой нам, бродяжка, мотив иудейский.

Чаусы, Чаусы... только не плачь.
Что же нам делать с тобою, скрипач?
Пальцы метают стежок за стежком,
дом заметает наш белым снежком.
Видишь, часы головою кивают –
что ты, бродяжка, ведь так не бывает.

1983

ЦФАТ

Есть город – обитель блажных чудаков,
Дом – ангелам пешим,
Рай крыш черепичных, кривых чердаков
И синих скворешен.

Там львы человечьи живут на ветвях
Небесного сада,
И райские птицы щебечут впотьмах
На улицах Цфата.

Ах, слабое сердце так сладко сберечь
Податливой глиной!
Зальется слезами еврейская речь
За шторкой пугливой.

Ах, вот вы, родные, подались куда
Из ям европейских –
Нелепые шляпы – беда не беда! –
Упрямые пейсы.

Не зря вышивался рисунок цветной,
Глаза голубели.
Безоблачный месяц, как детский святой,
Уснул в колыбели.

Он, ручки раскинув, блаженно кривит
Овечью улыбку.
И пляшут на площади, словно Давид,
Хасиды под скрипку.

1996

ШВЕЙНАЯ МАШИНКА

...И мама молодая
на карточке семейной
под желтым абажуром
над кройкой ворожит
за вечным разговором
своей машинки швейной.

Кругом – конца не видно –
какая ночь лежит.
И бабушка живая,
уже навеки вместе,
навечно пришивает
заплатку старику.

Текут всю ночь рекою
за окнами созвездья,
и в старенькой машинке
ложится нить в строку.
Их смерть поодиночке
повыдернула сетью,
а я их вновь живыми
в раю воображу –
не то чтобы погромы
и газовые клети,
жужжание иголки
я в памяти ношу.

Они теперь на небе
жилище обживают,
под желтым абажуром
садятся нетесно.
Наверно, по привычке
соседей обшивают –
конечно, пригодилось
земное ремесло.

Рассыпались одежды,
болячки отболели,
и косточки зарыты –
ни рва, ни борозды...
Лишь пара фотографий
в альбоме уцелели,
да швейная машинка
в чулане у сестры.

1990

ВЕЩИ ДЕТСТВА

Вещи детства, как звезды в реке,
Мне во мраке их светится горстка –
Голубая иголка в руке,
Золотая головка наперстка.

Взмахи ножниц вперед и назад,
Все отважнее вглубь проникая,
Режут крыльями тьму наугад,
На коленях у мамы сверкая.

Золотится их маленький рой,
Тают тени из меда и воска.
Словно сердце в глуши мировой,
Бьется храброе мамино войско.

Что я видел, проснувшись в ночи
На испуганной, жаркой кроватке?
Абажура косые лучи,
Темноты величавые складки.

Помню трепет пружинки в часах,
Шорох снега на улице вьюжной
И живые огни в небесах
Над душою моей безоружной.

1997

SCHLOF SCHEIN MEIN VOGELE

Однажды на юге, где вечное лето,
Случайно в вечернем саду
Пластинку услышу – мелодию гетто –
И вдруг вслед за нею уйду.

Скорей засыпай, моя милая птичка.
Вчерашняя боль, не боли.
Мне вымерший голос, сгорая как спичка,
Звучит из-под теплой земли.

На улочке пыльной – начало двадцатых,
Спокойно жужжит граммофон.
Но смотрят уже с фотографий усатых
Все те, кто нас выживет вон.

Поет вместо мамы чужая певичка,
Что завтра все будет sehr gut.
И ты не печалься, усни, моя птичка, –
Пластинку твою не сожгут.

2007

ЖИЗНЬ ПРОШЛА КАК СОН

Платья бабушка кроила
На любой живой фасон.
Часто маме говорила:
«Жизнь прошла как будто сон.
Жизнь прошла как сон.
Жизнь прошла как сон».

Ни соринки, ни ворсинки.
У машинки имя Зингер,
А у бабушки Харсон.
Были праздничные платья,
Был покрой их невесом.
Вот и все, что буду знать я, –
Шила бабушка Харсон.
Жизнь прошла как сон.
Жизнь прошла как сон.

Суетилась и болела,
Имя Гиндина ей Белла,
А по дедушке – Харсон.
Мама в сумерках кроила
Шелк, и ситец, и сукно.
Тоже часто говорила,
Глядя в зимнее окно:
«Жизнь прошла как сон,
Жизнь прошла как сон,
Пролетела как снежинки».
И жужжала на машинке
Дальше швейным колесом.

2008

ИЗ ИМеН И ВЕЩЕЙ

После всей мировой оперетты,
После муки земной, синема –
Остаются входные билеты,
А вошедших – в наличьи нема.

Вместо всей этой вымершей публики
На полях исторических драм
Завалящие фантики-рублики
Шелестят, не имущие срам.

Рассчитает свою бухгалтерию
Аушвиц, закадычный камрад,
Да и пустит на дело материю,
Но – с разбором, не всю, не подряд.

Из имен и вещей – ради воздуха –
Он заставит музыку кроить,
И дышать, и молитву творить,
И идти по крови, аки посуху.

2008

יד ושם

Две незаметные звезды
на небе небольшом.
Вновь нет как нет на них узды,
и снова не решен
Наш окончательный вопрос.
Раз нет земли – он в небо врос.
Их, две пылинки,
подмели железною метлой.
Их, две снежинки, в ком сгребли,
присыпали золой.
Сожгли их, превратили в дым.
А все им мало, золотым.
Им даже в небе места нет –
так эти до поры
Себе построили тот свет
на краешке горы,
Ночное гетто, звезд шатер.
И путь туда сквозь печь, шустер.
Для колыбельной нету уст,
вот сердце и не спит.
Не знаю, где тот высший глузд,
с которого я сбит.
И почему так нежен взгляд,
И рай звучит как вашим яд...

2010