Форман Бенжамин (Фурман Вениамин Давыдович) родился в1939 году в Калинковичах. Племянник Семена Лельчука.

Работал на заводах, в Минском проектно-конструкторском и технологическом институте в должностях ведущего инженера, заместителя заведующего планово-производственного отдела.

В декабре 1990 года вместе с семьей репат­риировался в Израиль. Женат. Имеет двоих детей, троих внуков и внучку. С апреля 2004 года проживает в Канаде, в городе Торонто.

Собирает материалы о жизни и творчестве Семена Лельчука и его друзей.

 

Родное местечко

Поэт Семен Абрамович Лельчук (Шимен Авраам-Лейб Лельчук) родился 15 сентября 1918 года в местечке Калинковичи в бедной еврейской семье.

Его отец Авраам-Лейб Лельчук работал секретарем Калинковичского городского совета, а потом главным бухгалтером школы животноводов. Родным языком семьи был идиш, но он прекрасно знал и древнееврейский язык. Авраам-Лейб не был религиозным человеком, но в семье всегда соблюдались еврейские традиции. Дедушка Семена прекрасно знал Тору. И к нему нередко обращались с вопросами, касавшимися толкования тех или иных моментов священных книг.

В семье Лельчуков было четверо детей. Старший из них Семен (тогда его в семье называли Шимен) учился в средней школе. Успешно окончил 7 классов и поехал в Минск, поступил на рабфак, затем в Минский педагогический институт. У Семена были две сестры – Оля (Элька) и Мера, а также младший брат Илья (Эле).

Мать Семена – Хиена была домохозяйка. Решительная и властная женщина, она управляла не только домом, но и пыталась командовать всеми, с кем встречалась и разговаривала. В доме и на улице ее всегда называли «прокурором». При решении спорных вопросов она обычно выслушивала обе стороны и давала нужный совет.

Вот как описывает встречу с семьей поэта известный еврейский писатель Гирш Релес.

«После войны мне удалось отыскать отца Семена Лельчука. Из эвакуации он вернулся в Калинковичи, где проживал до войны. Некоторое время я поддерживал с ним связь, потом наша переписка оборвалась.

И вот летом 1975 года, будучи в командировке в Калинковичах, решил отыскать родных Лельчука. Адреса у меня не было, но я был уверен, что жители городка хорошо знают друг друга и совсем нетрудно будет узнать, где живут родные погибшего поэта.

В воскресное утро иду по асфальтированной улице. Как мне рассказали, совсем недавно здесь был лес и непроходимое болото. Навстречу шагает невысокий мужчина в капроновой шляпе.

– Не знаете ли вы, где проживает Абрам Лельчук?

Он обвел меня внимательным взглядом и произнес:

– Приказал долго жить.

От этой новости мне сразу стало не по себе.

– Вот уже скоро два года, как его нет. Прекрасный человек был. Однако откуда Вы его знали?

– Я дружил с его сыном, что погиб на войне, с Семеном.

– С поэтом Семеном Лельчуком? – оживленно спрашивает он меня и, не дождавшись ответа, продолжил: – Здесь проживает родная сестра Семена. В старом районе. Хотите, могу провести вас туда. Фурман ее фамилия. Вдова, бедняжка. Муж ее много лет работал секретарем местного совета – четверых детей воспитали и вывели в люди. Вот уже несколько лет, как умер.

Входим в открытый двор… Встречаемся с невысокой, полной женщиной, по лицу видно, что немало ей пришлось перенести горя в жизни.

– Знакомьтесь, – обращается ко мне провожатый, – вот это и есть сестра Семена. Ее зовут Мерой.

Я назвал свою фамилию – Релес.

– Знаю Вас, – говорит она. – Вы в Минске встречались с моим братом, а после войны переписывались с отцом.

– Семен был первенцем в нашей семье, – рассказывает Мера, – на пять лет старше меня. Помню, как он нянчился со мною, все мои капризы выполнял. А когда я подросла, то по-прежнему хорошо относился ко мне. Стихи начал писать в детстве. Потом, когда уже стал студентом, каждое лето приезжал на каникулы в Калинковичи. Днем, бывало, сидит в садике, все читает и пишет. Часто его навещали друзья. Вечером редко куда ходил. Досуг проводил в кругу домашних…

Когда окончил институт и собирался в армию, приехал прощаться с нами.

Перед самым отъездом отзывает меня в сторону, подает увесистую папку и говорит: «Здесь мои рукописи. Храни их. Время напряженное, и кто знает, что может произойти». У меня навернулись слезы на глаза. Заметив это, Семен похлопал меня по плечу и начал подбадривать: «Мы еще когда-нибудь с тобой в радости вспомним этот разговор».

Я всю жизнь не могу себе простить, что не уберегла тот сверток. Ведь сами виноваты. Все уже эвакуировались, а мы сидели до последней минуты. Ничего не успели захватить. Выходит, я не выполнила его просьбу. Совесть мучает. Столько лет прошло, а я никак не могу себе простить. Мне удалось только разыскать несколько фотографий и письмо из армии двоюродному брату, который служил на Балтийском флоте.

Она подходит к столу, открывает ящик, вынимает из альбома несколько фотографий и показывает мне.

Студенческие годы
поэта

Из воспоминаний Нафтали Фарбера – однокурсника и друга поэта.

«В 1935–1939 годах мы учились на литфаке Минского педагогического института имени Горького на одном курсе и в одной учебной группе с Семеном Лельчуком. Из начинающих поэтов, кроме Лельчука, были среди нас П. Плоткин. З. Барсук, Ц. Ботвинник. Учился с нами и Березкин, впоследствии известный критик.

Жили мы в общежитии. Первые два года – в бараках за железнодорожным вокзалом.

На третьем курсе – в двухэтажном деревянном доме по улице Энгельса. Последний год – в подвальном помещении института. Институт там же, где и теперь: в университетском городке напротив Дома Правительства…

Суровое было время. Питались скудно. Чего было вдоволь, на удовольствие нынешней молодежи, так это воблы. Хлеба не хватало. На фотографиях тех лет узнаю на друзьях костюм Кацмана, мое кашнэ, галстук еще чей-то.

По поводу фото, где Семен Лельчук снят в обществе трех молодых людей. Ни у кого из нас такой фотографии не сохранилось. Пини Плоткин помнит, что на фотографии Семен Лельчук, Я. Кацман (наш спортсмен из Могилева, после войны проживал в Ленинграде), Х. Марголис и Н. Фарбер – компания студентов-однокурсников. Смутно припоминаю, как мы фотографировались и шутили, что Плоткин где-то бродит по улицам Минска в поисках рифмы, не попал бы под трамвай.

Семен Лельчук был среди нас, как сейчас говорят, лидером. И в стихах опередил других.

Мужественное волевое лицо. Над широким носом задумчивые с грустинкой глаза, вьющиеся волосы, зачесанные кверху, веселый, склонный к юмору взгляд.

Дружили, мечтали, любили. Лельчука связывало большое чувство с однокурсницей Шпитальник из Бобруйска.

Жили радостями и тревогами своего времени. Постоянно ощущали надвигающуюся грозную схватку с фашизмом. Готовились, занимались спортом, с гордостью прикалывали значок «Ворошиловский стрелок».

Лейтмотив творчества Семена Лельчука – любовь к родному Полесью. Говорил о Полесье, о своих Калинковичах, а лицо светилось.

Вот как вспоминает Гирш Релес в рассказе «В его родном уголке» о любви поэта Семена Лельчука к своему родному краю.

– Я хорошо знал молодого талантливого еврейского поэта Семена Лельчука, который отдал жизнь за Родину в борьбе с фашистами.

Вот как состоялось наше первое знакомство. Осенью 1936 года встречает меня как-то в студенческой столовой начинающий поэт Пини Плоткин и говорит:

– Хочешь послушать интересные стихи? Сейчас подойдет сюда парень, родом из Полесья. Настоящий поэт. Стоит за талонами.

Вскоре к нам подошел парень, выше среднего роста, в костюме из самотканой шерсти. На ногах ботинки на резиновой подошве. Лицо продолговатое, загорелое, нос широкий, губы толстые.

– Лельчук, – пробубнил он и неуклюже подал мне костлявую, но крепкую руку…

Мы сели.

– Почитай что-нибудь из своих стихов, – попросил Плоткин.

– Нашел место, – буркнул Семен.

Однако, когда узнал, что я отношусь к пишущей братии, не очень охотно, но согласился. Он читал стихотворение о Соже. Я как бы вместе с ним восхищался природой края, где никогда не бывал, и был в восторге от строк, которые слышал из его уст.

Цитирую в подстрочном переводе с еврейского.

И я задумчиво стоял...
Над Сожем, в высоте.
Птицы и аэропланы
Уже, проснувшись, летали.
Рыбак нес связку
Сверкающих рыб.
И бабочки играли
Над дремлющим камышом.

А спустя пару лет, когда я встречался с ним в Минске, он выглядел совсем иначе, чем при первом знакомстве. На нем был бостоновый костюм темно-синего цвета, желтые туфли. Такая комбинация тогда была в моде. Выглядел элегантно.

– Будь знаком, – представил он мне черноокую девушку, модно одетую.

Это была студентка Рая Шпитальник, которой он посвятил много лирических стихов.

 Бросилось в глаза, что Лельчук изменился не только внешне. Куда делась его робость? В компании он держал себя непринужденно. Был находчив в ответах. Любил повеселиться. Потом мы несколько раз встречались на литературных вечерах.

Друзья поэта

Сразу после школы, в 1935 году, Лельчук поступил на еврейское отделение Минского пединститута. Через два года учебы, когда начали исчезать преподаватели и закрываться еврейские школы, филологов-идишистов переориентировали на русскую словесность.

Из воспоминаний Нафтали Фарбера. «Мы учились в институте в 1935–1939 годах. Годы-то какие!.. Еврейское отделение литфака Минского педагогического института имени Горького называли «Евсекцией». Это громкое название сохранилось за нами и после 1937 года, когда еврейские школы закрыли и нас переориентировали на русский язык. После войны, когда каждый искал оставшихся в живых, говорили:

– «Евсекция», где учились Лельчук и Березкин. И было понятно.

На литфаке было немало талантливых студентов. У нас на «Евсекции» учились поэты Семен Лельчук, Зяма Барсук, Пиня Плоткин. Они были членами литературной молодежной группы, печатались в журнале «Штерн», публиковались в поэтических сборниках.

О творчестве Лельчука дал высокий отзыв известнейший поэт Изя Харик.

С Лельчуком и Плоткиным меня связывала многолетняя дружба. Лельчук – из Калинковичей, Плоткин – из Бобруйска, а я – из Рогачева. мы все институтские друзья. Проживали вместе в одной комнате в общежитии. Дети бедных родителей. У нас были свои тайны. В своей комнате мы делили горе, когда отец Лельчука «по недоразумению» был объявлен «врагом народа», а потом репрессирован. Мои друзья знали, что папа мой в годы НЭПа был «лишенцем», а я в анкетах утаил этот факт...

Осенью 1939 года, буквально назавтра, после последнего госэкзамена, Лельчук, Плоткин, я и другие были направлены на действительную службу в Рабоче-Крестьянскую Красную Армию на Урал. Вскоре мы расстались с Лельчуком, которого определили в пехотное училище в другой город. Совсем незадолго перед вой­ной Лельчук прислал на мое имя небольшую юношескую поэму на идише. Она озаглавлена «Воспоминание – к годовщине нашей разлуки». Поэтическое сказание о нашем студенческом житье-бытие в Минске, о дружбе, которая светит ему, воину, в схватке с врагом.

В сборнике «Лидэр-замлунг» (Минск, 1940) стихи Семена Лельчука соседствуют с произведениями Плоткина, Гуревича и Боруховича...

К сожалению, многие стихи Лельчука до сих пор не переведены на русский язык. А могли бы стать достоянием широкого круга читателей. В большом стихотворении «Песня о журавле», напечатанном в журнале «Советиш Геймланд» № 3, 1963 г. поэт говорит о родном Полесье и полешуках. Любуется журавлем, неторопливо, влюбленно, как добрый знаток природы и поэтический кудесник.

Лельчук был преимущественно лирик. Когда Семену исполнилось двадцать лет, он написал лирическое стихотворение «Первый снег», уже в шестидесятые годы оно было опубликовано в журнале «Советиш Геймланд». Нежные строки любви, радости жизни. Читаешь, и тебя охватывает тихая сладкая радость бытия. Что-то от Блока. Удивительны его стихи о хлебе.

Семен Лельчук принадлежал к числу тех счастливчиков, которые поднимались на Парнас без особых препятствий. Критика с похвалой отзывалась о его поэзии, печатался он часто.

В номере израильской газеты «Вести» от 6 февраля 2001 года по просьбе Нафтали Фарбера, многочисленных родственников, много лет мечтавших увидеть стихи поэта-фронтовика напечатанными на Земле Обетованной, редакция откликнулась на просьбу.

Эти стихи нельзя назвать совершенными. Но ценность их в том, что от них веет свежим ветром забытого, увы, канувшего в Лету, духа советского еврейского студенчества, думавшего, учившегося и творившего на идише.

Стихотворение в подстрочном переводе Нафтали Фарбера.

ВОСПОМИНАНИЕ
(к годовщине нашей разлуки)

Огненный листопад,
Ветер, несущий с собой дождь,
Будоражит сердце
Воспоминанием о городе
И зовет туда –
К многоэтажной выси,
К тысячеоконному взгляду,
К переплетенью улиц,
К бегу рельсов,
К зажженным рекламам,
К осеннему театру,
К последним дням сезона в цирке.

***

В мой блиндаж вдруг заходит
Воспоминание вожделенное.
И встает в сердце солнце,
И вырастает
Счастье,
И –
Крепче сжимаю
Я автомат.
Еще к земле прижат
Решающий бросок к победе –
В первый и последний бой.
А рядом наша молодость
Сияет,
И слышу пожелание друзей:
– Доживем до победы!

Его любимая «Песня пра Сож», переведенная на белорусский язык.

Река родная Сож

(отрывок)

Он не гордится широтой и глубиной,
хоть есть места
игривые и быстрые.
Сплелись над тихою спокойною водой
цари-дубы
и ивы серебристые.
Над ним боры
Толпятся шумною семьей,
и запахи вокруг
плывут смолистые.
И сильный стан его,
Подсвеченный зарей,
и берегов песчинки
светят искрами.
Счастливый, поит Сож
деревни, города,
и на груди челны
колышет узкие,
и льется волнами прозрачная вода
через просторы белорусские.

Перевод с идиша Давида Симановича.

Жаворонок

Он повис на нитке золотой
Между небом синим и землей.

Снег осел, чернея у оград,
И сосульки, как штыки, висят.

Слышишь, где-то песня родилась,
Меж зимою и весной рождая связь.

И вокруг уже весенний вид –
Слышишь, он, невидимый, звенит.

Над полями, над шатром лесов –
Песня серебристая без слов.

Перевод с идиша Давида Симановича.

Последнее письмо из Риги

После финской кампании Лельчука направили учиться в пехотное училище. Началась война с фашистской Германией, и Семена отправили на фронт. Его последнее письмо было получено родными поэта уже из Риги. Оно написано на почтовой открытке с видом Кремля и Красной площади. На обороте:

«Здравствуйте, мои дорогие!
Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек.
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек.
Целую, Ваш сын Семен».

Вот и все. Больше не было от Лельчука никаких вестей.

Сохранилось последнее его стихотворение.

Поверь, победой кончится война
И станет эта нива зелена.
Расскажет всем тогда цветок любой,
Как здесь сражался и погиб герой.

(фрагмент из стихотворения
в переводе  В. Мощенко).

Я неоднократно обращался к руководству Архива Министерства Обороны СССР в надежде выяснить что-либо о судьбе лейтенанта Семена Лельчука. Ничего конкретного в ответах не было написано. Мне сообщали, что 23 июня 1941 года лейтенант Лельчук Семен Абрамович прибыл в распоряжение резерва командующего Прибалтийским Военным Округом. И дальше – ни в документах ПрибВ­О, ни в документах военных госпиталей, ни в документах лагерей для перемещенных лиц, ни в других, – нигде Лельчук С. А. «не значится».

Дата гибели воина и поэта Семена Лельчука достоверно не известна. Белорусский литературный справочник датирует этот трагический момент 1943 годом.

Осталась только память

К большому сожалению, в нашей семье очень мало сохранилось из наследия Семена Лельчука. А как бы хотелось сегодня его многочисленной родне, проживающей в Беларуси, Израиле, Америке, Канаде, прочесть и увидеть своими глазами рукописи талантливого родственника – брата, племянника, друга, соседа.

 О душевном состоянии Семена Лельчука говорят его стихи и сохранившееся письмо, написанное 7 ноября 1940 года.

«Здравствуй, дорогой моряк!

Поздравляю тебя с праздником Социалистической Революции. Желаю тебе наилучших успехов, много счастья, радости и здоровья…

С тобой я могу вспомнить доброе старое время, помечтать о столь многообещающем будущем.

Я, конечно, хорошо помню наше веселое детство, все проделки и проказы маленьких шалунов, наш веселый городок, школу, клуб и нашу жизнь, связанную со всем этим.

Эта была золотая пора, самая беззаботная, радостная пора жизни. Но нам, конечно, нечего жалеть прошедшего детства. Мы смотрим смело и с уверенностью вперед. Мы знаем цену нашему сегодняшнему дню. Нам предоставлено право учиться. Мы с тобой теперь готовимся стать специалистами на важнейших участках строительства. Нам придется, может быть, сегодня-завтра вступить в бой за нашу Родину. К этому мы готовимся. Наша жизнь связана со многими тяжестями и лишениями…

О своих успехах. Я окончил первый курс на отлично и хорошо. Сейчас нахожусь на втором курсе. Здесь успел вступить в кандидаты ВКП(б). Являюсь членом бюро батальона и агитатором. Ты ведь знаешь, я со школьной скамьи занимаюсь общественной работой. Ее и по сей день не покидаю. Имею ряд благодарностей за отличную учебу, стрельбу из пулемета, общественную работу. Часто выступаю с докладами и лекциями в школах и учреждениях нашего города. Кроме всего этого, не перестаю писать стихи. Посылаю в Минск, где их печатают в журналах. Недавно из печати вышел сборник стихотворений четырех молодых поэтов. Среди них и мое имя. Вот так я учусь, работаю и даже творю. Дома у нас все хорошо, все живы, здоровы. Они рады за тебя. Привет от домашних. Ты им пиши. Крепко обнимаю моряка. До следующего письма. Семен».

Это письмо было написано двоюродному брату поэта Илье Голоду. В 1950 году Илья Голод переслал его родному брату поэта – Илье Лельчуку, дополнив своими строками.

«Здравствуй, дорогой брат Илья!

Получив твое письмо, я решил отослать тебе письмо твоего брата Семена, которое он мне написал еще задолго до вторжения немцев в Россию. Я думаю, что настал момент, когда можно тебе передать это письмо. В этом письме твой брат описал свою жизнь и показал, как надо учиться и жить. Если у тебя ничего не осталось от твоего брата, то возьми это письмо. Оно написано мне, но одновременно и тебе. ...Следуй его примеру и смело продвигайся вперед. Папе и маме я не хотел послать это письмо, так как они бы много плакали.

Письмо я сохранял около 10 лет, с тех пор, когда я еще был курсантом Военно-Медицинской академии. А сейчас я могу переслать его тебе.

Твой брат был и остается героем советского дня того времени. И нам, его младшим братьям, надо брать с него пример. Очень рад за тебя, что ты решил окончить десятилетку (вернее, получить аттестат зрелости). Эта идея прекрасна, так как, окончив 10 классов, ты сможешь учиться дальше по военной специальности, т.е. учиться в военной академии. Только учись! Все возможности у тебя есть.

О себе. Учусь и воспитываю детей. Старшая девочка уже большая (ей в этом году уже будет четыре года). Сыну скоро исполнится семь месяцев. В скором будущем будет зимняя сессия и переход на следующий курс. Дома у меня все в порядке. Жена с трудом справляется с детьми. На этом кончаю. Пиши часто и подробно.

Целую тебя, твой брат Илья».

С тех пор братья не виделись 35 лет.

Встретились они только в день открытия музея «К штыку приравняем перо» памяти 28 погибших поэтов-фронтовиков Белоруссии в годы Великой Отечественной войны.

Оба брата – подполковники, один – военный врач, другой – танкист. Танкист отслужил в армии – 31 год, военврач – 35 лет.  Танкист – сейчас проживает в Израиле, а врач недавно умер.

Память о поэтах-фронтовиках

Эту заметку «Учительская газета» опубликовала 5 мая 1985 года.

«Важное событие произошло днями в школе № 150 г. Минска. Здесь в торжественной обстановке открылся литературный музей «К штыку приравняем перо», посвященный поэтам и писателям Белоруссии, которые погибли в годы Великой Отечественной войны. В музей пришли ветераны войны и труда, школьники, многочисленные гости, родные и друзья погибших воинов-фронтовиков.

…Большую и неоценимую помощь в создании музея оказали родственники и друзья погибших поэтов.

…28 фотоснимков писателей и поэтов Белоруссии, не вернувшихся с войны, помещены на стендах музея на самом видном месте в главном фойе школы: Змитрок Астапенко, Леонид Гаврилов, Алесь Жаврук, Алексей Коршак, Семен Лельчук, Григорий Мурашко, Николай Сурначев, Геннадий Шведик, Федор Шинклер и многие другие. На стендах их книги, произведения, письма, воспоминания друзей».

Запоминающей была встреча с родными и близкими погибших поэтов. Гости приехали со всех уголков большой страны. Они поделились воспоминаниями о своих отцах, мужьях, брать­ях. Ученики вручали им букеты цветов, очень внимательно восприняли их выступления, читали стихи погибших поэтов, исполняли песни, написанные на их слова.

В родном городе Семена Лельчука Калинковичах чтут память земляка, поэта-воина, чей творческий путь оборвался в самом расцвете.

В школе, где учился Лельчук, установлен стенд. На нем фотографии поэта, его стихи. Районная газета к юбилейным датам Семена Лельчука публикует его стихи и рассказывает о короткой, но славной жизни. Имя поэта на мемориальной доске Союза писателей Беларуси.

Завершить статью мне хочется стихотворением друга Семена Лельчука – Пини Плоткин. Оно приводится в переводе самого автора.

ПАМЯТИ ШИМОНА ЛЕЛЬЧУКА

Я ищу для моего стихотворения
нужное слово.
«Ты его найдешь», –
Так сказал бы мне Шимон Лельчук,
Мой товарищ и поэт.

В мире есть
незабываемые места.
«Воспевай наше Полесье», –
Так сказал бы мне Шимон Лельчук,
Мой товарищ и поэт.

«Без страха смерти в глаза мы смотрели,
Злого врага мы прогнали,
Вся жизнь у нас впереди», –
Так сказал бы мне Шимон Лельчук,
Если бы он остался в живых.

Бенжамин Форман