«На этой фотографии шестеро детей и сотрудница детского сада Минского кожзавода «Большевик». Впереди стоит Алик Войтасевич. Ему тогда было 3,5 года. Во втором ряду справа – Рая, ей 5 лет. Фамилию ее, к сожалению, не помню. Слева, в светлом платьице, Клара, ей тоже 5 лет. Она себя называла Клара Мордуховна. Наверное, ее так иногда называли дома в шутку взрослые. Фамилии своей она не знала, поэтому ее записали Клара Мордухович. В третьем ряду слева – Рема Кац, или Кацман, точно не помню, – 8 лет. В центре – Рита, фамилии не помню – 8 лет, и я, Геня Войтасевич, 8 лет. Сотрудницу звали Анастасия Дмитриевна Дедюля».

Мы беседуем с Евгенией Станиславовной Карпелевой в ее могилевской квартире. Евгения Станиславовна рассказывает мне историю старой фотографии, которой скоро исполнится 70 лет. Ее сделал 9 марта 1942 года корреспондент ижевской газеты в глубоком тылу, далеко от родного дома этих детей, и подписал: «Дети из Минска». 

Евгения Станиславовна родилась в Минске в 1933 году в семье рабочего Войтасевича Станислава Станиславовича. Мама, Лея Абрамовна Войтасевич, девичья фамилия Шустер, работала поваром в детском саду. Летом 1941 года, перед самой войной, Станислав Войтасевич взял отпуск и стал ремонтировать дом, а Лея Абрамовна уехала с пионерским лагерем в Красное Урочище, там теперь автозавод.

«Этих детей моему отцу, Станиславу Станиславовичу Войтасевичу, удалось вывезти в эвакуацию в Удмуртскую АССР, Ижевскую область, деревню Нылга и определить в детский дом.

Перед войной наш детский сад был вывезен на летнюю дачу в Ратомку. Тогда это было в 18 километрах западнее Минска. Когда началась война, в общей панике и неразберихе все же в первую очередь думали о стратегических объектах, вывозили на восток фабрики и заводы.

Мы же оставались на даче и ждали. Отец, когда понял, что немцы вот-вот войдут в Минск, пешком пошел в Ратомку. На даче жило более ста детей в возрасте от трех до восьми лет и человек двадцать женщин. Все понимали, что надо уезжать. Но как?»

Станислав Станиславович Войтасевич был опытным человеком. Прошел Первую мировую войну, революцию, Гражданскую войну. Немало повидал на своем веку и отлично понимал, что, несмотря на довоенные заверения, о том, что «Красная Армия всех сильней», война не закончится за несколько недель, и воевать нам придется не только на вражеской территории.

«Отец пошел на железнодорожную станцию и добился, чтобы выделили вагоны вывезти детей в Минск. Нас срочно погрузили в два товарных вагона, которые прицепили к военному составу, и мы поехали в Минск. Но было уже поздно. Минск бомбили, город горел, и наш эшелон не приняли. Мы доехали до Смолевич. Там гражданские вагоны отцепили, а военные стали ремонтировать железнодорожные пути, поврежденные бомбежкой. Скопилось много вагонов, пассажирских и товарных, с беженцами. Постоянные бомбежки, пожары, паника… Заведующая детским садом и часть персонала настаивали на возвращении в Минск. Отец доказывал, что надо идти на восток, попробовать добраться до Борисова, и, если удастся, уехать дальше.

Отцу удалось в этой неразберихе вывести меня с братом и еще четырех девочек и с потоком беженцев пойти в сторону Борисова. До него было 40 километров. К нам присоединилась Анастасия Дмитриевна – детсадовская техничка. Помню крик, плач и горящие вагоны. Папа на детском байковом одеяльце пристроил брата за плечами. У меня в руках оказалось ватное детское одеяльце. Каждая из девочек что-то несла. Было очень жарко, солнце палило неимоверно. Хотелось пить, но отец не разрешал останавливаться у колодцев, боялся диверсий, боялся, что вода может быть отравлена. Но как-то мы зашли в одну из деревень, у колодца толпились люди и пили воду. Отец, наконец, и нам разрешил напиться. Нам повезло – из этого колодца отец выловил графин. Мы набрали в него воду, несли графин и по разрешению отца понемножку пили, когда было невмоготу. Отец внимательно следил, чтобы никто не потерялся. Помню, как-то отстала Анастасия Дмитриевна с кем-то из девочек. Мы их ждали. Отец посадил нас у дороги и побежал их искать. Шли женщины, дети, старики. Были такие, кто уже не мог дальше идти. И было очень много военных. Шли и строем, и поодиночке. Периодически появлялись самолеты. Нас бомбили, строчили из пулеметов. Дорога моментально пустела. Мы разбегались, куда могли. Наконец, нашлась Анастасия Дмитриевна с одной из девочек. На дорогах, в поле валялись брошенные чемоданы, сумки. Я помню серый фибровый раздавленный чемодан. Отец отбросил его ногой, и из него вывалилась коробка шоколадных конфет. Он подобрал ее, и это была наша единственная еда до самого Борисова.

В Борисов мы пришли, когда уже темнело. Вышли к вокзалу, видно было, что его неоднократно бомбили. Было очень много беженцев и военных. Отец нашел какое-то руководство, объяснил, что с ним шестеро детей, и ему обещали утром всех вывезти на восток. Мы уже не могли держаться на ногах. Отец завел нас в здание вокзала, оно было без окон, с обвалившейся штукатуркой, постелил что-то на полу, мы легли и мгновенно уснули. Отец не ложился. Ночью была страшная бомбежка. Одна из бомб попала в стоявший паровоз, и его обломки ударили по окнам вокзала.

Утром с неимоверными трудностями отцу удалось посадить нас в эшелон, набитый беженцами и военными. Когда проезжали по мосту через реку Березина, нас опять бомбили.

Этот момент не забыть никогда. Поезд шел медленно. Мы припали к окнам. Как капельки, с неба падали бомбы. Приближаясь к воде, они вырастали до величины бутылок, потом бочонков и взрывались, достигая реки. Поднимался огромный столб воды. Все это было так близко, и так страшно.

Длинная дорога до Москвы с короткими остановками, бомбежками и воздушными тревогами, с пересаживанием в другие эшелоны... Наконец приехали. Голодные, грязные, завшивленные. На Белорусском вокзале стояли столы с едой и беженцев кормили. Какая-то женщина в белом халате уговаривала, чтобы мы много не ели, иначе будет болеть живот.

Отец оставил нас с Анастасией Дмитриевной, а сам побежал в военкомат. Хотя ему уже шел 52-й год, он считал, что обязан явиться в военкомат. Ему сказали, чтобы он сдал детей во 2-й Московский детский дом и утром явился. Но в детдом нас не приняли. Ночью бомбили Москву, и поступил приказ всем детским учреждениям эвакуироваться.

Отцу сказали ехать в Ижевск с детьми. Там нас отправили в детский дом в деревне Нылга, что в 60 километрах от Ижевска».

Станислава Станиславовича на фронт не взяли по возрасту и отправили работать на оружейный завод. Он был хорошим лудильщиком и паяльщиком.

Лея Абрамовна с сыном Леней эвакуировались вместе с пионерским лагерем в Горьковскую область на станцию Пижма.

«Так папе удалось вывезти шестерых детей. Пятеро из нас были евреями, и только Рита была белоруской. Никто нас в этом страшном пути не различал, не делил по национальностям. Только помню, как папа все сокрушался, что меня негде подстричь, я была черненькой и кучерявой – больше других похожей на еврейку. Он боялся, что если не удастся эвакуироваться, меня сразу узнают.

Благодаря отцу мы выжили.

В 1-й класс я пошла в Нылге.

Я не знаю судьбы Ремы, Риты и Раи.

В 1943 году нашлась мама и старший брат Леня. Мама забрала нас из Нылгинского детского дома в Пижму, где она работала в детском доме и Леня был при ней.

А вот судьба Клары интересна. Мама, вернувшись в Минск, в один из вечеров показывала военные фотографии людям, у которых нашли временное жилье. Пришли соседи, и одна из них узнала свою внучку – Клару. Фамилия ее была Гольдина. Были живы и ее родители. Счастью не было предела. Но было и большое горе. Погиб Кларин братик шести лет, который отдыхал в 1941 году вместе с нами на даче. Родители искали своих детей, но сами не могли найти. Помогла фотография».

После войны Евгения Станиславовна Карпелева окончила Минский медицинский институт и с 1957 года работала врачом в Могилеве. Последние годы она принимает активное участие в работе Могилевского еврейского благотворительного центра.

Может быть, кто-то узнает себя на военной фотографии и отзовется. Однажды фотография уже помогла соединить близких людей, в судьбу которых вмешалась война. Может, у этой фотографии такое предназначение?..

Аркадий ШКОЛЬНЫЙ