Мишпоха №26 | |
НЕСКОЛЬКО СЛОВ ОБ ОТЦЕ, БОРИСЕ ЧЕРНЯКОВЕ Илья ЧЕРНЯКОВ |
Он был вполне обычный папа. Забирал меня из садика, катал на закорках, топил печку по утрам, читал газету и спал по
вечерам. А еще, и это было уже необычно, он сочинял веселые стишки по поводу и
без повода, постоянно приносил разные книжки, которые читал мне либо сам, либо
читала мама. До сих пор не очень понимаю, как в условиях советского дефицита
ему удавалось их добывать. А еще... Папа знал все. Нет, не так, а вот
так: ВСЕ. Вообще. У меня ощущение, что нет такой темы, которой бы он не знал.
Все, что касалось гуманитарных наук, было ему известно. Спросить папу было
намного проще, чем лезть в энциклопедию. Тем более,
что ответа там могло и не быть, а у папы – был. Я не помню, чтобы папа читал.
То есть, папу, сидящего над книгой, не помню совершенно. Но он читал очень
много, ибо не было ни одной новинки, вышедшей на русском языке и заслуживающей
внимания, которая бы не была прочитана. А еще он слушал радио. Не «Маяк». А
наоборот. Кто-то из его знакомых умельцев переделал приемник «Рекорд-66»,
добавив коротковолновый диапазон. И отец ловил «Голос Америки», «Свободу»,
«Немецкую волну»... «Ну-с, послушаем, что говорят гнилые голоса», – любимая
присказка... Я знал, что папа у меня работает. Ну, на заводе – это понятно, это
как-то привычно. Но он работал дома: что-то писал. Со временем узнал, что он
пишет разные материалы в газету, тогда я, конечно, не знал такого красивого
сочетания «внештатный корреспондент». Сегодня я понимаю, сколько вопросов я не задал папе. Сколько всего
ушло с ним из этой жизни. Его интерес к людям был неистребим, в любом,
совершенно неинтересном месте он ухитрялся найти интересного человека и
мгновенно устанавливал с ним контакт. В доме отдыха через пару дней он
знакомился с заведующей библиотекой, и они обсуждали какие-то литературные
вопросы. В больнице он познакомился с Евгением Моряковым,
токарем, депутатом горсовета, умным и ярким человеком. Поехал по путевке в Солотвино, в санаторий, познакомился с каким-то местным
жителем, который рассказал, как здесь живут люди. И хорошо рассказывал,
замечу... Да и тут, в Израиле, за пять лет отец познакомился с несколькими
достаточно неординарными людьми: Шуламит Шалит, Григорием Кановичем,
Яковом Гохбергом... Передо мной лежит его книжка «Не частное дело». «...Эта первая
книжка Бориса Чернякова – документальный рассказ о
своей рабочей профессии, о товарищах по труду, о моральной стороне таких
общественно значимых и острых проблем производственной жизни, как проблемы
качества и эффективности». Это из аннотации. И все написано совершенно
правильно, именно об этих проблемах книжка. Вопрос лишь – как она написана. Я
читал эти рассказы, когда они в виде разных статей печатались в газетах. Я
читал эти рассказы, пока они сводились в книжку. Я читал саму книжку... И не
переставал удивляться, как папа сумел во всем треске официально-пролетарской
пропаганды создать очень теплые и интересные образы, выразительные и крайне
симпатичные... Оказывается, о проблемах качества и эффективности производства
можно говорить интересно. Но это неудивительно: отец видел людей. Его не
интересовали должность, положение и заработки. Его интересовала личность. Отец не был большим любителем спиртного, мне кажется, не был он и матерщинником, несмотря на свою жизнь. Будучи гуманитарием
до мозга костей, всю жизнь проработал разметчиком на разных заводах. И везде
его уважали. Несмотря на национальность и нежелание выпивать «вместе с
коллективом». Жизнь была к нему неласкова, ох как неласкова! Тяжелые роды, встал
вопрос, кого спасать: мать или ребенка. Мой дед твердо ответил: «Мать!». Отца
забрала его бабушка, мамина мама... Дед был военный, он забрал семью к себе,
под Ташкент. Когда папе было два года, его мама отравилась водой и умерла. Дед
женился на другой женщине, которой папа был вовсе не нужен. Тем более, что вскоре у нее родилась своя дочка. Дед был занят по
службе, так что с родительской заботой получалось негусто. В порядке воспитания
папа пару раз заработал серьезную порку. Но что можно ожидать от мальчишки,
который живет сам по себе? В 38-м деда посадили. Мачеха написала родителям
папиной мамы, что если они его не заберут, то она сдаст пацана
в детский дом. Мой прадед приехал в Ташкент и забрал папу в Лиозно. Как я
понимаю, там папа прожил самые счастливые детские годы. Потом – война. Попытка
уйти от немцев. Возвращение в местечко. Оккупация. К зиме 41-го наступил голод.
Папа пошел по деревням христарадничать, это был единственный способ
прокормиться, прадед и прабабушка совсем ослабели. В феврале 1942 года
еврейское население местечка Лиозно было расстреляно. Папа чудом избежал
расстрела, из кустов он видел, как убивали его дедушку с бабушкой... Месяц его прятала их бывшая домработница. Но папа понимал: если
его найдут – повесят всех. И он ушел. Так началась его беспризорная жизнь. Он
перешел линию фронта, попал в детприемник, поработал
в театре. В 44-м году нелегально (нужны были документы) приехал в Ленинград к
дяде. Я уже говорил, он был журналист, гуманитарий по призванию. Но
советский журналист должен был писать, что надо, а не то, что хочется. И папа
пошел на завод. Где и проработал всю жизнь, занимаясь вообще-то не слишком
любимым делом. В 1991 мы все вместе переехали в Израиль, поселились в
Тель-Авиве, в Яффо. Здесь, в Израиле, он расцвел. Наконец-то он мог спокойно писать о
том, что было в нем всю жизнь: о евреях. Тех, кто жил рядом с ним в местечке и чья жизнь закончилась в феврале 42-го года. Тех,
кто сумел оставить после себя не только тире между двумя датами на надгробной
плите. Тех, кто так или иначе сумел задеть в папе
«еврейскую» струну... В сентябре мы купили квартиру в Ашдоде.
Ездили смотреть. Отец был в восторге. Она ему так нравилась... А в декабре 1996
года – инфаркт, и за два дня до моего дня рождения его не стало. До сих пор так
горько, что ему не удалось пожить в этой новой, такой ожидаемой им квартире.
Даже под конец жизнь повернулась к нему спиной... Прошло почти 14 лет. Многое изменилось. И часто я ловлю себя на
мысли: «Вот бы папе!». А его нет... Иногда он приходит ко мне во сне. Я взахлеб рассказываю, сколько у меня для него интересного
подготовлено, как ему будет интересно. Он всегда улыбается. А потом наступает
утро... Без него... Илья Черняков |
© Мишпоха-А. 1995-2011 г. Историко-публицистический журнал. |