Имя этого художника не числится в списках самых популярных, многие до сих пор даже не знают о нем. Тем не менее, Хаим Сутин по праву является одним из величайших мастеров изобразительного искусства, он из тех, кто определил духовное лицо XX века, его мятежные искания, внутренний духовный протест против его кровавой мясорубки, уничтожившей миллионы и миллионы человеческих жизней и заставившей пересмотреть привычные представления о прекрасном.

Хаим Сутин родился в 1893 году в Смиловичах, типичном белорусском еврейском местечке неподалеку от Минска. В молодые годы я ходил в Смиловичи из Минска пешком, поэтому тем более было странно уже совсем недавно читать в надписях под картинами Сутина в Музее современного искусства имени Помпиду в Париже, что Смиловичи, место рождения художника, – это в Литве. После моего замечания ошибку в Париже вроде бы исправили, во всяком случае, пообещали это сделать. Но – увы! – она, к сожалению, повторилась – как бы по инерции – опять: и в надписях на большой ретроспективной выставке работ Хаима Сутина в Еврейском музее в Нью-Йорке, и в статьях, собранных в прекрасно изданном каталоге этой выставки. Впрочем, в этом случае нетрудно придержать патриотические чувства: если Марк Шагал в советское время на своей родной белорусской земле был под запретом, то Хаим Сутин – тем более. Их вдохновенное творчество давно вырвалось из любых национальных границ и принадлежит всему человечеству.

Хаим был десятым ребенком в бедной еврейской семье Сары и Залмана Сутиных. Маленький Хаим очень рано ощутил неодолимое стремление рисовать, стать художником. И хотя стремление изображать человеческие фигуры не поощрялось хасидской традицией, Хаим в детские годы рисует очень много. Подростком он уезжает в Минск и учится у художника-педагога Кругера, затем переезжает в Вильно, занимается там в художественной школе, а в 20 лет вместе с другом Мишей Кикоиным рискует переехать в Париж – город мечты всех художников мира.

Жизнь в Париже складывалась у Хаима Сутина чрезвычайно трудно. Полуголодное существование двух друзей, ради Парижа оставивших свои еврейские местечки. Зато живут они в районе Монпарнас, посещают занятия в знаменитой Ecole des Beaux-Arts, целыми днями пропадают в Лувре. Молодой художник, изучая классику, потрясенный тем, что принесла людям тогда Первая мировая война, напряженно ищет себя, свою манеру. Слишком рано он вполне познал, что такое нищета, лишения, страдания. Отсюда и стремление высказать в своих полотнах боль. Свою боль и боль многих.

В ранних работах Хаима Сутина – «Натюрморт с селедками» (1916 г.), «Пейзаж с домом и садом вблизи Парижа» (1918 г.) и других еще читается сильное влияние французских импрессионистов: они как бы «правильные» и по композиции, и по колористической гамме. Сравнительно спокойный, написанный в 1918 году его «Автопортрет» передает внутреннюю сосредоточенность персонажа, пытливый взгляд, стремящийся разгадать себя. В «Красных гладиолусах» (1919 г.) сохранены все черты традиционного натюрморта, но уже ощущается нарушение традиционной изобразительной эстетики букета цветов – полотно вызывает какое-то тревожное волнение. А в написанной в том же году картине «Ребенок с куклой» уже заявлено именно его, Хаима Сутина, неповторимое стремление уйти от установившихся приемов. «Да, я вот такая», – словно говорит эта девочка, смотрящая на нас с немым укором за все несчастья, которые выпадут на ее долю в будущем. Странно вписанное в композицию изломанное кресло только подчеркивает эту типичную для Сутина, я бы сказал, страдающую объемность. Такая суперпсихологизация портретируемого, и в какой-то степени даже среды, и станет потом одной из главных черт творчества Хаима Сутина.

Его портреты разных лет объединяет стремление разгадать тайну персонажа, передать его психологическое состояние в нелегкие моменты глубокого раздумья, отчаяния, терзаний души. В картинах «Мужчина в зеленом костюме», «Старик», «Мужчина с длинным носом» именно такая, на первый взгляд, нереалистическая стилистика помогает понять загадку характера, вызывает определенное отношение к персонажу и сочувствие к его нелегкой судьбе.

Своеобразный рассказ о нелегкой женской судьбе, рассказ, во время которого трудно сдержать слезы, как бы читается в эмоционально насыщенном портрете Хаима Сутина «Женщина в красном» (1923 г.). На первый взгляд, это стилистика обнаженного реализма, но сколько в ней скрыто настоящей поэзии! Еще один яркий пример – портрет Мадлен Кастан (1929 г.) с удивительной гаммой черного и красного и с загадочным, полным тоски и грусти взглядом женщины. Невольно вспоминается написанное после: «А в глазах тоска такая, как у птиц...» В картине «Женщина в профиль» (1937 г.) мы на себе почти физически ощущаем пронзительный взгляд героини, хотя она смот­рит не на нас, а в сторону.

Светлая цветовая гамма и своеобразное любование портретируемыми характерны для серии Хаима Сутина, где он рисует мальчиков-кондитеров. А в его портретах юношей в красных костюмах уже слышится и крик, и такая близкая автору и не скрываемая им мольба о лучшей доле.

Кричат многие полотна Хаима Сутина, раскрывая вовсе не радостные проявления жестокой и трагической жизни. Такое мировосприятие художника постепенно переходит и в его натюрморты.

Живописная экспрессия, подчеркнутая крупными мазками и оригинальной композицией, потрясает в картине «Голова и тело коня» (1923 г.). Мы опять-таки почти физически видим и чувствуем предсмертные судороги убиваемой лошади – то, что до Сутина было непередаваемо в этом жанре. Его работа «Олень на красном фоне» (1924 г.) снова вызывает поэтические ассоциации, вспоминаются строки замечательного белорусского поэта Алексея Пысина: «Дайте моему оленю жить под веткой доброты».

В многочисленных картинах Хаима Сутина, где натурой являются разделанные туши мяса, убитые зайцы, курицы, индюки, звучит явно полемический протест, связанный с отходом от приемов традиционной эстетики любования линиями и формой животных. Художник постоянно подчеркивает обнаженную фактурность натуры, иногда грубую и неэстетичную, вовсе не такую красивую в традиционном понимании. И в этом Хаим Сутин видит изначальный трагизм, заложенный во всем живом и сущем, поднимаясь до глубоких философских обобщений. Многие исследователи говорят о своеобразном предчувствии художником в этих работах трагедии Холокоста. Как в «Белом распятии» Марка Шагала. Характерна в этом смысле его внутренняя полемика с самим Рембрандтом. Используя композицию далеко не спокойной, как все у Рембрандта, его картины «Зарезанный бык», написанной в 1655 году, Хаим Сутин через 270 лет создает свой парафраз – «Туша мяса», полотно, эмоционально кричащее и фактурно, и по колориту, и по технике исполнения.

В последние годы искусствоведы выделяют специальное полемическое направление в изобразительном искусстве, называя его дегероизацией. Имеются в виду работы художников, в которых с точки зрения напластования времени и сегодняшнего дня переосмысливаются классические темы, сюжеты, композиции и даже технические приемы. К сожалению, говоря об этом приеме, часто забывают, что одним из первых активно применял его в живописи Хаим Сутин. Сравним, например, портреты отдыхающих женщин Густава Курбе (1857 г.) и Хаима Сутина (1934 г.). Вроде бы та же композиция, но у Сутина совсем нет, как у Курбе, немного напыщенного и ложного изящества лежащей на траве женщины. Его персонаж – земной и психологически наполненный, в реальных фактурных красках – красота и эстетика нового времени. «Кафедральный собор в Шатре» у Камиля Коро (1830 г.) – почти фотография, строгая и безжизненная. Зато сколько жизни и реальных эмоций в восприятии того же собора у Хаима Сутина (1933 г.)! В нарушении строгости архитектурных линий, в оригинальной цветовой гармонии у Сутина – свое, более убедительное, чем у классика, очарование. А вот его «Женщина, входящая в воду» (1931 г.). Такой же сюжет и такая же композиция опять-таки у Рембрандта («Купание Хенрики», 1655 г.). Но женщина Сутина – земная, реальная; художник подчеркивает не красоту ее тела, а ее живой характер, за которым угадывается нелегкая судьба. В этих и во многих других полотнах Хаим Сутин как бы открыто полемизирует с эстетикой импрессионистов и их последователей. Импрессионисты подчеркивали, что они останавливают мгновения. Сутин, как представляется, останавливал в своих картинах судьбы.

У Хаима свое восприятие, причем не только эмоциональное, но и тематическое, реальное. Например, совсем предметно воспринимается чистая, на первый взгляд, абстракция в картине «Холм вблизи Сере». А в картине «Деревенский сквер» видишь того же шагаловского летящего человечка и чувствуешь, сколько в нем отчаяния и страха перед этой средой обитания, разорванной, неуютной, чужой. А вот уже окна домов, и трубы через деревья как бы уходят в облачное небо («Дом в Уасеме», 1934 г.). Всмот­ритесь повнимательнее, и вас увлекут, как будто притянут к себе, заворожат своей притягивающей энергетикой полотно «Группа деревьев» (1922 г.) и многие другие пейзажи и тематические картины Хаима Сутина.

О Сутине раньше писали сравнительно мало. В публикациях недавних лет его называют по-разному: и абстрактным импрессионистом, и супернатуралистом, и экспрессионистом, и футуристом, и примитивистом, и певцом грядущего апокалипсиса. Мне кажется, что творчество этого неповторимого по своей индивидуальной манере Мастера не укладывается ни в один «-изм», оно несравненно тоньше и богаче любого направления и начала, и конца ХХ века.

Трудно сложились последние годы жизни художника. Началась Вторая мировая, Францию оккупировали фашисты. В изобразительную палитру Сутина вдруг врывается ностальгический мотив: он пишет полную лирической тоски и грусти картину «Возвращение из школы после грозы», где такой узнаваемый, щемящий душу и до боли знакомый белорусский пейзаж...

Друзья фактически спасают его, помогают уехать из Парижа подальше, к испанской границе. Мэр одного из маленьких городков выписывает Сутину фальшивый паспорт, чтобы он мог скрыть, что он еврей. В 41-ом и 42-ом ему шесть раз приходилось менять места жительства. Летом 43-го от постоянного напряжения и страха у Хаима Сутина обострилась давняя болезнь – язва желудка. С трудом добирается он до госпиталя в маленьком городке Шиннон, но там врач не берется оперировать, советует ехать в Париж. Его подруга, Мари-Берт Оренш, бывшая жена художника Макса Эрнста, на крестьянских повозках окольными путями два дня и две ночи везет его в столицу Франции.

7 августа Хаиму Сутину сделали операцию в одном из парижских госпиталей, а через день, 9 августа 1943 года, он умер. Похороны состоялись на Монпарнасском кладбище, для этого Мари-Берт пришлось срочно продать за бесценок большое количество картин Хаима Сутина. На траурной церемонии было совсем немного людей, среди них – Пабло Пикассо, Жан Кокто, Макс Жакоб и несколько самых близких друзей.

При жизни Хаима Сутина понимали немногие. И совсем немногие понимали, что он – большой и значительный художник. Среди них была и группа энтузиастов, любителей еврейского изобразительного искусства в Чикаго, которые еще в 1935 году организовали в своем городе персональную выставку работ Хаима Сутина.

Этот художник в запечатленных мгновениях мог рассказать о судьбе своих персонажей, предугадывая в какой-то степени и свою. Он предупреждал о жестоком трагизме XX века и жалел всех – людей, зверей, лошадей, природу, дома, деревья... В его творчестве – тончайшая еврейская ментальность, образное отражение духовных переживаний народа. Нам еще предстоит открыть его, и тогда он по праву займет место в наших душах рядом с другими дорогими и так необходимыми именами.

Ванкарем НИКИФОРОВИЧ
(Чикаго, США)

 

Ванкарем Никифорович: «Живу и работаю в Чикаго. Активно интересуюсь и пишу о творчестве художников, выходцев из Беларуси, которых судьба занесла в наш город. Ушли, к сожалению, из жизни Хаим Лившиц и Иосиф Пучинский, продолжают творить Израиль Радунский, Леонид Осенний, Анатолий Упарт, Виктор Колас, Дмитрий Башко. Предлагаю вашему вниманию эссе “Художник, который рисовал судьбу” о замечательном мастере, уроженце Беларуси Хаиме Сутине».