Лисиц Лев Иосифович родился 22 августа 1936 года.

Мама, Апарцева Хая Гиршевна родилась 25 сентяб­ря 1914 года в местечке Колышки Лиозненского района Витебской области, умерла 31 марта 2001 года в  Хайфе (Израиль).

Отец Лисиц Иосиф Хаймович родился в 1912 году в Витебске. В годы Великой Отечественной войны – политрук пехотной роты. Погиб 8 марта 1943 года в бою близ города Старая Русса (Россия).

Лев Лисиц в СССР прошел огонь, воду и медные трубы. Пережил бомбежки при экстренной эвакуации из Плисского (ныне Глубокского) района Витебской области в июне 1941 года под Воронеж и потом в Казахстан. Служба в Советской Армии в 1955 – 1958 годах. Вечная учеба с 1941 года и по сей день. Работа... И, наконец, годы в ГУЛАГе с 18 сентября 1979 года.

Вот как прокомментировали судебное решение в отношении Лисица Л.И. независимые юристы Белорусской Лиги прав человека в газете «Права Человека», № 2, за 1997 г. (главный редактор Новиков Е.В.):

«Изучив представленные материалы уголовного дела в Белорусской Лиге прав человека, пришли к выводу о том, что следственными судебными органами БССР по указанию… было сфальсифицировано уголовное дело в отношении ЛИСИЦА Льва Иосифовича с целью запрещения концертов с участием ВЫСОЦКОГО Владимира Семеновича.

Таким образом, осуждение ЛИСИЦА Л.И. следует считать репрессией по политическим мотивам.

Начальник юридического отдела Белорусской Лиги прав человека».

 

Полчемодана
финского шоколада…

Меня давно уже было то ли аист принес, то ли рядом с обжорой­козлом в капусте нашли. Уже и брат Фимка откуда­то появился и пытался меня догнать, Первые новогодние дни и ночи 1940 года мы проводили в комнатушке в городе Витебске вместе с мамой и тетей Диной – папиной сестрой.

Папа – младший лейтенант, запасник – в эти дни пытался не как мы, а по­настоящему воевать где­то между Ленинградом и Петрозаводском, но был легко ранен в первые же часы финской кампании и уже до старого Нового 1940 года явился с офицерским чемоданчиком домой.

С мамой и сестрой папа Иосиф, не стесняясь меня и братика, обнялись, нацеловались, потом он скромно чмокнул нас (у папы еще болела рука) и, пообещав гостинец, стал раскрывать чемоданчик.

Открыл… Я увидел сверху то ли белую рубашку, то ли кальсоны, и уже слезки более чем трехлетнего мальчика начали вариться где­то в желудочке, но не успели закипеть и подняться к горлышку, как освободилась прикрытая одежками гора… шоколада. Папа одел нас по­зимнему, отломил по добротному куску шоколада, подсказал, по какому куску отламывать и угощать драчунов­мальчишек и любимых девчонок­соседок, и выставил братика под моей «охраной» во двор…

Неподалеку текла река Двина! Мы полчасика покрутились близ дома, слопали оставшийся после угощений шоколад и вернулись с братиком Фимкой домой. Чемоданчик был демонстративно открыт, но шоколада в нем не было. А было ведь почти полчемодана. Я догадывался, что наша мамуля уже куда­то спрятала это желанное угощение. Я за себя и Фимку стал клянчить у нее добавки, ну хоть, понемножечку, на что мама ответила:

– Зубки заболят и попка слипнется…

Обратились за добавкой к папе. А папа мастер был сочинять и говорить:

– Я не знаю, куда мама с Диной положили, и потом действительно зубки заболят, и может от большого количества случиться как…

– Папа, ну какой как, если мама сказала, что попка слипнется, – канючил я.

Папа по­военному держал оборону и был заодно с мамой.

Зато в течение многих дней мы пили чай с шоколадом. Он оставался даже после отъезда папы по партийному направлению в райком ВКП(б) города Ошмяны близ большущего города Вильнюса.

Вставай в строй…

Разбушевалась весна – апрель 1950 года… Семья вдовы – моей мамы Хаи – уже два года, как вернулась из эвакуации в местечко Подсвилье Плисского района Полоцкой области. Нас пятеро: три сыночка, сестра отца Дина, да сама наша неуемная трудяга мамочка Хая.

Теплый ясный день, чуть за полдень. Я, шестиклассник, примчался из школы домой к долгожданному обеду, зашел в хату и… остолбенел: посреди комнаты стоит моя 36­летняя мама, у ее ног на коленях – еще более молодой парень, грудь в медалях и орденах. И оба всхлипывают и мокнут от слез. Я, конечно, не могу понять, что происходит.

Первой заговорила мама после того, как орденоносец­парень поднялся с колен:

– Это мой старший сын шестиклассник Лева вернулся из школы, учится хорошо, – представила мама.

Из дальнейших ее рассказов и рассказов орденоносца я уяснил следующее: 22 июня 1941 года очень ранним утром в довоенном райцентре Плисса заведующий отделом пропаганды и агитации райкома ВКП(б) Лисиц Иосиф Хаймович хорошо поставленным громким голосом разъяснял собравшимся белорусам, полякам, евреям установки на случай войны. А война с нацистской Германией уже бушевала несколько часов… Райкомовец Лисиц И.Х. говорил об отношении нацистов к коммунистам и евреям, призывал их срочно уходить на восток, а молодых – встать в строй и под командованием райвоенкома драться с фашистами…

Парень­орденоносец – тот молодой еврей, который быстро внял агитации райкомовца Лисица И.Х. и, не послушав своих не очень молодых родственников, ушел с организованным военкоматом строем. Попал на пару месяцев в арт­училище и провоевал всю войну до Победы 9 мая 1945 года! Все его родные и соплеменники в местечке Плисса погибли мученической смертью. Парень искал после войны агитатора­райкомовца – политрука пехотной роты Лисица, но мой отец погиб в бою 8 марта 1943 года. Так что благодарил орденоносец на коленях вдову погибшего офицера – Хаю Гиршевну Апарцеву…

Начальник режимной части

С 18 сентября 1979 года я, как репрессированный за организацию выступлений поэта барда В.С. Высоцкого в актовом зале института БелНИИГипросельстрой в Минске, находился в гулаговских конторах в качестве зэка…

На зоне города Орши в начале июля 1980 года меня от фонаря небрежно лишили на шесть месяцев права первого так называемого длительного свидания по докладной престарелого вольного мастера цеха, шорпающего по зоне. То есть лишили свидания практически до февраля­марта 1981 года. Но вдруг в августе 1980 года, после неожиданной смерти Владимира Семеновича Высоцкого, меня вызывает в кабинет начальник режимной части усиленного лагеря гражданин майор Г­в на беседу.

За прошедшие четыре месяца на зоне я прославился среди зэков умением составлять грамотные юридические жалобы согласно требованиям процессуальных законов в строго соответствующие инстанции….

Беседа с начальником режимной части протекала ни шатко, ни валко, как вдруг:

– Лисиц, вы станете вытаскивать гвоздь, вбитый в стену? – задал он вопрос, который вначале озадачил меня.

– Гражданин майор, гвоздь вбивается в стену для подвески картины, зеркала, полки, а после изменения местонахождения вещей гвоздь я обязательно вытащу, – ответил я.

Еще две­три минуты беседа продолжалась вяло…

И вдруг:

– Лисиц, я слышал, что вас за что­то лишили еще в июле длительного свидания…

– Гражданин майор, я четко и ясно обратил внимание на тот факт, что на пайке мелких деталей, идущих на телевизионный завод, я один перешагнул 44­летний возраст, а все остальные – не старше тридцати. У меня же пошатнулось зрение, особенно после проработки юридических книг из библиотеки нашей с вами зоны.

– Лисиц, эта зона не моя, я здесь только служу, правда, провожу очень много времени из­за некоторых зэков, – начал философствовать гражданин майор, а потом, как отрубил: – Вам предоставляют двухсуточное свидание из резерва начальника. Держитесь и идите на место, ми – и – лай…

За такие окончания бесед с заключенными майору Г­ву залепили кличку «Ми–и–л–а–й».

Я понял, что после смерти Владимира Семеновича Высоцкого, животное давление на организатора его выступлений Льва Лисица уменьшилось.

Безобидный майор
усиленного лагеря

Какую должность занимал майор Кубенко, никто из заключенных не знал… Зато ходил по промзоне майор непрерывно, и его приходилось опасаться… Однажды, летом 1981 года, после того как незаконным образом юристы изменили квалификацию моего уголовного дела по протесту заместителя Генерального прокурора СССР В.А. Аб­а, меня на промзоне остановил майор Кубенко:

– Я здесь служу со дня открытия зоны в 1959 году, и первый раз вижу такого еврея, как вы, вечно иронично улыбающегося. А прошло здесь за эти годы евреев немало…

– Я, гражданин майор, смеюсь над тем, что вы будете делать, когда эта прогнившая система развалится (до развала Советского Союза оставалось еще 10 лет)....

В 1982 году меня забросили на принудительное (вольное) поселение в Плесецкий район Архангельской области, но 1983 году – по суду вернули, за писанину в газеты, на закрытую зону в Оршу…

В августе 1984 года, за месяц до освобождения, вызывал меня в кабинет майор Кубенко для заполнения некой большой учетной анкеты освобождающегося, которого они считали потенциальным преступником. Писали там данные и про Витебск (место рождения), и про еврея (национальность)… Дошла писанина в анкете до места, где надо было указать кличку. Я утверждал, что у меня за пять лет сидения на зоне не появилось клички – даже «жидом» меня не кликали.

Но майор Кубенко слишком упорно стоял на своем: «У всех есть кличка, а у тебя, видите ли,  нет…» И тогда я согласился с упрямым майором и придумал себе на ходу кликуху – «Квазимода».

Майор несколько раз переспросил, я выразил удивление, что столь образованный человек, как майор Кубенко, не читал Виктора Гюго, и продекламировал кличку по буквам: «К – в – а – з – и – м – о – д – а».

Так мои данные с этой кликухой попали в архив МВД и, если Вас ограбили злодеи, а вы успели кликнуть вдогонку «Квазимода» и один из убегающих обернулся, – значит, это был я.