Мишпоха №24 | Александр БАРШАЙ * Alexander BARSHAI. ЛЕСНАЯ ОДИССЕЯ БЕЛЛЫ БАРШАЙ * FOREST ODYSSEY OF BELLA BARSHAI |
ЛЕСНАЯ ОДИССЕЯ БЕЛЛЫ БАРШАЙ Александр БАРШАЙ Белла Баршай, 2006 г. Родители Беллы - Иосиф и Сарра Баршай. Довоенный снимок. Белла Баршай с братьями Мишей и Исааком и сестрой Хаей. 1938 г. Младший брат Беллы Исаак, убитый фашистами. Белла Баршай (справа) и Праведница народов мира учительница Нина Лысюк, спасшая семью Беллы. Фото 1956 г. Юный партизан Михаил Баршай, 1945 г. Белла Баршай и автор очерка Александр Баршай.Израиль, г. Кирьят-Гат, 2008 г. |
Сразу
оговорюсь, мы
c Беллой Баршай не
обнаружили
между собой
прямых
родственных
связей, хотя,
наверняка,
состоим с ней
в какомто
далеком
родстве. Дело
в том, что
Белла, ее родители,
ее дедушка с
бабушкой
родились и жили
в том же
самом
белорусском
местечке Свислочи,
что и мои дед
с бабушкой, и
носили одну и
ту же фамилию
– Баршай. Свислочи и Баршай –
два этих
имени для
меня очень
дороги и неразделимы
– в них корни
моей семьи,
мои корни.
Вот почему я
был
обрадован и
взволнован знакомством
с Беллой
Иосифовной БаршайАроновой,
которая
живет в
израильском
городе КирьятГате. Встреча
с еще одной
представительницей
нашей
фамилии
могла бы
стать
частным
фактом моей
личной
биографии. Но, когда я
узнал о
судьбе Беллы,
юной девушкой
пережившей
все ужасы
немецкой
оккупации,
все тяготы
партизанской
жизни, когда
я понял, что
война, кровь
и смерть,
потеря родных
и близких,
Катастрофа
еврейства
для нее – не
учебник
истории, не
абстракция, а
часть
собственной
жизни, ее
боль, с
которой она
ложится и
встает, я
решил, что
должен
рассказать
об этом. ОЖОГ Недавно
с Беллой Баршай
случилась
беда.
Нечаянно
опрокинула
на себя
кастрюлю с
кипящей
водой.
Ошпарила
грудь, живот,
руки и ноги,
на теле
мгновенно
вздулись
волдыри, кожа
поползла
вместе с
прилипшей к
ней тканью
одежды.
Словом, пришлось
госпитализировать
бедную женщину
в больницу с
ожогом
второй
степени, пришлось
терпеть ей
страшные
боли, смазки,
перевязки,
медленное
заживление
ран и прочие послеожоговые
неприятности. Когда
смазывала
раны
облепиховым
маслом, Белла
силилась
вспомнить, а
чем же, какой
травой
лечила она
свои ожоги в
далеком 42м
году, там, в
лесу, в
партизанском
отряде. Опрокинула
она тогда на
себя в
темноте
ведро кипящего
супа, которое
несла
партизанам в дальнюю
землянку.
Ошпарилась
так, что мясо на
руках слезло
до кости.
Несколько
дней
пролежала в
шалаше забинтованная,
и какимито
лесными
травами
отхаживали
ее партизанские
фельдшерицы
и
собственная
мама Сарра.
Обидней
всего было
ей, что ведро
вкуснейшего
супа из
конины
пропало, а
главное – что
несколько
дней пришлось
без дела
проваляться,
не
участвовать
в боевых
операциях. Но
в 17 лет раны
заживают куда
быстрее, чем
в 80. Так что уже
очень скоро
Белла Баршай
– по прозвищу
Зина – снова
встала в
строй лесных
белорусских
партизан Кличевского
района
Могилевской
области… И
хотя
нынешний
ожог
действительно
заживал
намного
дольше, чем
тот, 60летней
давности,
Белла, как и в
юности, не поддавалась
унынию, не
думала о
плохом, а
верила в
лучшее. Ее
больше
волнует и
печалит не
будущее, а
прошлое,
которое никогда
не отпускает
от себя,
тревожит,
вызывает
учащенное
сердцебиение,
а подчас и
незваные
слезы. Оно,
как ожог,
который
всегда
вспоминаешь
с содроганием.
ТАНЕЦ
СМЕРТИ День,
когда жизнь
для Беллы
развалилась
надвое,
пришелся на 26
июня 1941 года.
Ранним утром семья
собралась на
кухне у
черной
тарелки
радиорепродуктора
и, затаив
дыхание,
слушала
сводку Совинформбюро
о положении
на фронтах.
Но война была
уже на пороге
их квартиры.
В буквальном
смысле. В дом
ворвались
немецкие солдатыдесантники,
только что
высадившиеся
в поселке Елизово
Могилевской
области, куда
к тому
времени семья
Беллы
переехала из Свислочи.
Немцы быстро
оглядели
бедную
квартиру Баршаев
и, увидев, что
взять здесь
особенно
нечего, быстро
удалились. Но
один солдат
немного задержался.
Он оказался
австрийцем и,
поняв, что
перед ним
евреи, решил
предупредить
их о скорой и
неминуемой
гибели. Он
сказал отцу
Беллы,
знавшему
немецкий
язык, что
десантники
пока евреев
убивать не
будут – только
пограбят, но
вот идущие за
ними
регулярные
части СС в
живых евреев
не оставят… И
уже на
следующий
день в
поселок
вошел карательный
отряд. Он
начал с того,
что расстрелял
на окраине
Елизова
более ста
мужчин разных
национальностей,
в том числе и
нескольких
евреев, в
отместку за
то, что ктото
из
местных
поднял руку
на немца. Оккупационный
режим
мгновенно
изменил
жизнь в
спокойном
прежде и
вроде бы
дружном
поселке. Быстренько
объявились
свои полицаи
и активисты.
Немцы велели
местному
населению не
общаться с
евреями, и
вот уже
вчерашние
соседи,
одноклассники,
сослуживцы
не отвечают
на приветствия,
злобно
смотрят
вслед и
рисуют желтые
круги на
еврейских
домах. Соседи
выгнали
семью Баршай
из их
квартиры,
которую отец
Беллы – Иосиф
получил от
стекольного
завода, где
он работал
охранником.
Так они
очутились в
маленькой
комнате в
гетто, где
теснились
несколько
еврейских
семей. Немцы
велели всем
евреям
пришить на
одежду
желтые метки
и стали
гонять
молодежь на
строительство
дороги.
Однажды
полицай
увидел, что у Беллы
нет на груди
желтой
звезды, и
отхлестал ее
нагайкой так,
что она еле
добралась до дому. Первой
жертвой в их
семье стал
брат Исаак. Однажды
– это было 7
октября, и
уже
подмораживало,
бывшая
соседка
позвала
Беллу помочь ей
копать
картошку.
Получить за
работу несколько
картофелин –
это было
очень важно для
семьи из пяти
человек,
куда, кроме 16летней
Беллы,
входили мама
с папой и два
брата – 13летний
Исаак и 11летний
Миша. Вместо
Беллы на
принудительные
работы
отправился
Исаак. Он был
высокий крепкий
мальчик,
выглядевший
старше своих
лет. Это его и
погубило.
Когда немцы
стали хватать
мужчин и
молодых
людей для
отправки в
концлагерь,
подошли и к
Исааку. Он
стал плакать
и кричать,
что ему
только 13 лет и
что у него
есть метрика,
которая у
него с собой.
Мальчик
полез в
карман
пальто, чтобы
достать
справку, и в ту
же минуту
получил
сильнейший удар
прикладом
автомата по
голове. Так, с
окровавленной
головой, его
закинули в
машину и
увезли
вместе с
остальными
несчастными. Много
лет спустя,
уже после
войны,
младший брат
Беллы Миша
смотрел
фильм
Михаила Ромма
«Обыкновенный
фашизм», и в
эпизоде, где рассказывалось
о злодеяниях
фашистского врачасадиста
Йозефа Менгеле,
он вдруг
увидел
Исаака среди
подопытных «пациентов»
немецкого
изувера. Миша
был настолько
уверен, что
это его
старший брат,
что побоялся
рассказать
об этом
Белле, чтобы не
расстраивать
ее. Через
неделю после
потери брата
Белла решила
навестить
бабушку,
оставшуюся в Свислочи.
Она перешла
мост через
реку Свислочь,
отделявшую Елизово
от
одноименного
местечка, и
сразу же
поняла, что
попала в ад.
Солдаты и
полицаи
выгоняли
евреев из
домов и сгоняли
их на площадь
возле
костела.
Отовсюду
неслись
страшные
крики,
рыданья,
визг. Белла
медленно и
молча шла
вдоль домов,
и ее как
будто никто
не замечал. «Я
была как
загипнотизированная,
– вспоминает
Белла. – Шла,
не таясь, но
на меня никто
не обращал внимания,
хотя вокруг
полицаи
палками, прикладами
гнали по
улицам
женщин,
детей, стариков.
Братья
Бондари и их
отец орали на
всю улицу:
«Бей жидов,
спасай
Россию!» Тетю
Рахель –
жену
местечкового
раввина –
вели к грузовику,
и какаято
баба рвала у
нее с плеча
пуховой
платок. А я
твердила про
себя: «Я хочу
жить, я буду
жить, я
должна жить,
я обязательно
выживу». Так
она
добралась до
дома бабушки СореРиве,
которая
лежала в
кровати
больная и
немощная и
никуда не
собиралась
идти. Она
плакала и
кричала, что
все кончено,
что надо
прощаться с
жизнью. Бабушка
поцеловала
Беллу,
попрощалась
с ней и велела
быстрей
уходить.
Потом Белла
узнала, что
бабушку
застрелили
тут же, в
постели. Белла
попыталась
вернуться в Елизово,
но на мосту
полицаи
преградили
ей путь: «Поворачивай
оглобли, жидовка,
а то убьем!» –
«Но я из
Елизова, с
завода!» – «Возвращайся
в Свислочь,
там решат,
что с тобой
делать».
Пришлось кружить
по
обезумевшему
местечку еще
несколько
часов, пока
не стемнело.
На этот раз
мост никто не
охранял, но,
когда она пробегала
по нему, ее
нагнал
грузовик с
пьяными
полицаями.
Они
завершили
акцию по уничтожению
евреев в
местечке, горланили
песни и были
в хорошем
настроении.
Один из них
крикнул
собутыльникам:
«Гляди, жидовка
бежит. Давайка,
пульнем в
нее». На что другой ответил
ему: «Хай
бежит. Я знаю
ее. Это наша,
елизовская.
До них еще
очередь
дойдет». Но всетаки
один из
полицаев
выстрелил в
Беллу, и пуля пролетела
около уха... А
до этого ктото
сообщил ее
родителям,
что их убитая
дочь лежит у
моста. (А там
действительно
лежала какаято
другая
еврейская
девушка,
застреленная
накануне.)
Мать в чем
была – в
чулках, в
одном платье,
ринулась
было бежать к
мосту.
Хорошо,
соседи
остановили:
«Куда же вы, Сарра
Борисовна,
подождите,
может, это
ошибка. Придет
ваша Белка,
никуда не
денется». «Можете
себе
представить,
что было со
всеми нами,
когда я
вернулась
живая, –
вспоминает
Белла. – Я
долго не
могла выйти
из шокового
состояния». Но
самые жуткие
дни
наступили
зимой. Страшные
холода, почти
полное
отсутствие
еды, издевательства
и грабеж со
стороны
вчерашних
соседей, избиения
и расстрелы. В
начале
января немцы
и полицаи
согнали всех
евреев
поселка в
заводской
клуб. Возле клуба
люди увидели
свежевырытые
ямы, и у многих
сжалось
сердце. А
вокруг клуба,
за цепью
охранников,
собрались
местные
жители, в
основном
женщины,
которые
«заказывали»
полицаям
еврейские
вещи – кто
сережки, кто
кофточку, кто
шляпку. И
полицаи
выполняли
заказы.
Врачиху Закс,
которая не
хотела
расставаться
со своей меховой
шапочкой,
жестоко
избили.
Избивали и
других – тех,
у кого плакал
ребенок, тех,
кто просто чемто не
понравился
бандитам.
Белла
попросила знакомого
полицая
Марченко
выпустить ее
в туалет. Тот
не только не
разрешил, но
еще избил ее
и снял с
девушки
зимнее
пальто. Тем временем
в клуб
понаехали
полицаи из
соседних сел
и местечек,
стали
чистить затворы,
проверять
оружие. Люди
понимали, к чему
это все, так
как знали,
что
произошло в соседних
Свислочах
и в деревне Липень,
где евреев,
загнанных в
школу, сожгли
заживо.
Рыданья,
крики, плач
детей.
Вечером явились
эсесовцы в
черных
плащах. Один
из них,
офицер, взяв
в руки
длинное
полено и
взобравшись
на табурет,
обратился к
евреям с речью.
«Доблестная
немецкая
армия стоит
на подступах
к Москве, –
сказал он, –
не сегоднязавтра
мы войдем в
вашу столицу.
Но наши
солдаты
очень
мерзнут изза
этой
проклятой
русской зимы.
Сейчас вы все
под конвоем
разойдетесь
по домам,
возьмете всю
спрятанную
вами зимнюю
одежду и принесете
сюда. За
невыполнение
приказа –
расстрел. А
теперь
пошевеливайтесь
– шнель, шнель!» И
каждого, кто
проходил
мимо него,
офицер
ударял поленом.
Дети еще
могли
увернуться. А
взрослым досталось
прилично. Семью
Баршаев
вел по
темному
ночному
поселку
полицай Кабанов,
их бывший
сосед. Возле
дома мама
незаметно
толкнула
Беллу и Мишу
за угол, и они
убежали.
Когда зашли
в квартиру и
обнаружилось,
что детей
нет, соседполицай
рассвирепел
и жестоко
избил
родителей. А
Белла с 11летним
братом всю
ночь ходили
по селу, пока,
наконец, одна
белорусская
семья
согласилась
их приютить. Вернувшихся с
зимней
одеждой в клуб
ожидал
ночной
кошмар. Немцы
сказали запуганным,
голодным и
замерзшим
людям, что не расстреляют
их, если они
споют и
станцуют для
доблестных
германских
солдат.
Местные полицаи
знали, что
один из
стоящих
перед ними
евреев –
Марголин –
был кантором.
Бедного
старика
заставили
петь, а
остальных –
танцевать
под его
пение.
Трясущиеся,
еле сдерживающие
слезы люди
вынуждены
были изображать
веселье.
Натешившись
вволю,
бандиты поздней
ночью
отпустили
евреев домой,
в гетто. …Этот
день –
годовщину
смерти
Ленина – 21 января
1942 года – Белла
не забудет
никогда. Партизаны,
решившие
отметить эту
дату, рано утром
ворвались в Елизово и
вступили в
бой с
полицаями.
Бой был неравный,
и партизаны с
потерями
отошли. А
одного из
них, местного
жителя Яндовского,
полицаям
удалось взять
живым. К нему
подошел его
двоюродный брат
Масловский,
поступивший
на службу к фашистам.
«Ну, что,
братец, жидам
продался?» –
спросил он,
глумливо
ухмыляясь. И
недрогнувшей
рукой
застрелил
кузена. К
вечеру того
же дня 21
января
прибывший в Елизово
карательный
отряд немцев
(вместе с
ними были местные
бандиты)
решил
провести
акцию возмездия,
и вместо
того, чтобы
искать
партизан в
лесу, устроил
облаву на
поселковых
евреев.
Пришли двое и
за Иосифом Баршаем.
Он, все сразу
понявший,
молча
поцеловал жену
и Беллу с
Мишкой и,
постоянно
оглядываясь
и махая
рукой,
покорно
пошел за
полицаями.
Той же
морозной
ночью отца
вместе с еще 27 последними
мужчинамиевреями
Елизова
расстреляли
на краю села,
заставив
предварительно
вырыть для
себя общую могилу. Рассказывали,
что когда изпод
груды
мертвых тел
выполз
окровавленный,
но еще живой
Абрам Вайнер,
его увидел
местный
житель,
полицай по
имени
Гавриил,
которого все
в поселке
звали Гавриком.
«Гаврик,
– прошептал
ему
истекающий
кровью Вайнер,
– помоги мне,
спрячь куданибудь».
Но тот увидел
во рту еврея
золотые
коронки, и
судьба
Абрама была
решена.
Полицай добил
несчастного
и вырвал из
его рта
металлические
зубы. Но
та же война в
иных людях
выявила и
беспримерное
благородство,
честь,
гражданское
мужество.
Такой,
например, оказалась
сельская
учительница
Нина Яковлевна
Лысюк.
Она спасла
семью Баршай
в самый
критический
момент их
жизни. В
апреле 1942 года
в Елизово
должна была
войти
большая
карательная экспедиция
и намечался
очередной
погром.
Местные полицаи,
не дожидаясь
прихода
карателей,
начали
вылавливать
евреев по
селу. И тогда
Нина
Яковлевна
предложила Сарре
Борисовне
спрятаться у
нее. Мама с
Мишей направились
к Лысюкам,
а Белла
вначале
решила
забежать на
свою старую
квартиру и
немного
задержалась.
Когда
девушка
побежала к
дому
учительницы,
ее заметила
бывшая соседка
Назарова,
которая до
этого
грабила их. Она
тут же
сообщила
полицаям, и
те направились
к Нине
Яковлевне. Но
учительница
встретила их
у своей
калитки и
указала в ту
сторону, куда
якобы
побежала
еврейская
семья. Полицаи
удалились, а
в это время
Нина Яковлевна
вместе с
отцом
подняла
доски пола, и
в образовавшуюся
узкую нишу
между лагами
втиснулись Сарра
Борисовна,
Белла и Миша.
Несколько
дней они
пролежали
под полом,
где не только
невозможно
было
повернуться,
но трудно
было даже
дышать,
особенно
маме, которая
страдала от
астмы. По
ночам,
правда, Лысюк
выпускала
своих
«подпольщиков»
подышать
воздухом. Но
долго
держать
евреев у себя
Нина
Яковлевна не
могла,
поскольку за
стеной жил
полицай, да и
вообще ее дом
был на подозрении.
Тогда она
перевела
семью Баршай
в сарай. Там
на земляном
полу стояла
вода, которая
ночью
подмерзала, а
днем
оттаивала. Нина
Яковлевна
тайком, под
видом какихто
хозяйственных
дел,
приносила
узникам еду, но
те
находились в
таком
нервном
напряжении,
что кусок не
шел им в рот.
Несколько
раз по ночам
к сараю
подходили
полицаи,
прислушивались,
принюхивались,
и тогда Баршаи
сидели, не
дыша, и
молили Бога о
спасении. А тут
еще жена
полицая, что
жил во второй
половине
дома, стала
донимать
Нину
Яковлевну: чего
это, мол, она
так часто в
сарай бегает.
Оставаться
дальше у
доброй
женщины,
подвергавшей
смертельной
опасности не
только себя,
но отца и
двух своих
детей, было
невозможно.
Надо было
уходить. Житель
поселка
Аверченко,
бывший
партизанским
связным (а
для
конспирации
работавший
на немцев),
помог Баршаям
выйти к реке
Березине, за
которой
начинался Кличевский
район, зона
партизанского
действия. Лед
на реке уже
начал
трескаться, коегде
были большие
полыньи, так
что беглецам
приходилось
прыгать с
льдины на льдину.
Как смогли
преодолеть
ледяную реку
дети и
полная, не
совсем
здоровая
мама Беллы –
одному Богу
известно.
Когда же они,
наконец,
ступили на
землю, на
противоположном
берегу
появились
немецкие
мотоциклисты
с собаками –
это ктото
из местных
«доброхотов»
сообщил
оккупантам о
побеге
еврейской семьи.
Но
форсировать
реку по льду
немцы не решились,
постреляли
для
острастки и
уехали. ОГОНЬ
ЖИЗНИ В…
ГОРШКЕ Около
деревни Бацевичи
Баршаи
встретили
группу
евреев из Свислочи
и Елизова,
которые тоже
скитались по
лесу в
поисках
партизан. Там
были Сарра
Моисеевна
Белкина с
матерью и
своим 13летним
сыном Гришей,
Люба Кричмер,
15летний Фоля
Левин, его
ровесница
Соня
Рубинчик по
прозвищу
«Рыжая», 16летняя
девушка Фаня,
бежавшая из
Польши, и еще
несколько
человек, всего
около
пятнадцати.
Решили
держаться
вместе. –
Днем мы
прятались в
лесу, –
вспоминает
Белла, – а по
ночам
выходили к
деревням в
поисках еды.
Мы очень
голодали,
питались
заячьим щавелем,
желудями,
ягодами, если
везло, выкапывали
картошку.
Поэтому
ходили по домам
и просили
еду. Где
гнали в шею, а
где и давали
поесть.
Особенно
запомнилась
деревня Подъяблонька.
Немцев там не
было, а всеми
делами в
деревне
заправлял
бургомистр
Лукаш Белокурский.
Деревня была
не бедная.
Как раз
наступила масленица,
и селяне
собрались в
дом к
бургомистру
на блины.
Сельские пацаны
сказали ему,
что в лесу у
деревни
прячется группа
евреев. Что,
мол, с ними
делать – гнать
или как. Но
Лукаш послал
свою жену
Ганну за
нами, сказав:
«Приведи их
сюда, блинов
на всех
хватит». И
нас всех усадили
за стол,
накормили
блинами и
разместили
по домам. Мы с
мамой и Мишей
остались в
доме Лукаша и
Ганны Белокурских
– людей очень
отзывчивых,
добрых
сердцем. Деревня
нас не
выдала. Однажды
власовцы,
которые
знали, что гдето
недалеко
прячется
группа евреев,
пошли на
хитрость. На
поляне между
деревнями
Рывки и Бацевичи
они стали
ходить
строем и петь
русские песни,
рассчитывая
на то, что,
услышав их,
евреи выйдут
из укрытия.
Но мы их
раскусили и
не вышли. Както
появился у
нас хромой
мужичок –
Илья Лызо,
житель
деревни Любичи.
Мы вначале
подумали, что
это
провокатор. Но
он оказался
партизанским
связным и
очень
хорошим,
добрым и
сильным
человеком. Он
увидел, в
каких
условиях
обитают
«лесные евреи»,
и просто не
смог
остаться
равнодушным. В
один из своих
визитов Лызо
вместе с едой
принес
топорик и
ножовку и помог
нам
соорудить
нечто вроде
шалаша из веток.
В другой раз
сделал
бесценный
подарок –
принес глиняную
мискугоршок,
а в ней
несколько
углей. И дал
нам несколько
спичек. Мы
разожгли эти
угольки и
потом постоянно
поддерживали
огонь в
горшке, все время
подкладывая
туда кору,
веточки.
Ответственной
за «вечный
огонь» была у
нас Соня Рубинчик.
День и ночь
наша «Рыжая»
прижимала драгоценный
горшок к
груди и
следила,
чтобы тлеющие
угольки не
погасли,
поддувала,
если надо,
подкидывала
«питание» в
топку. Потом
вдруг Лызо,
которого мы
называли «фатер» –
«отец»,
исчез.
Оказывается,
его схватили
немцы и стали
избивать,
допытываясь,
где скрываются
евреи. Но он
держался,
говорил, что
не знает.
Дней через
десять его
выпустили. И
он, несмотря
ни на что,
снова
появился у нас. Уже
наступили
холода.
Обувь, одежда
у нас совсем
поизносились.
Я обморозила
ноги и вся покрылась
болячками.
Однажды мы
увидели какойто
загон, сбитый
из высоких,
плотно
пригнанных
досок. Что
это было, не знаю.
Может быть,
немцы
держали там
пленных. Мы
забились
туда,
закрылись
наглухо и
приготовились
спать на
земле. Но к
ночи наш «загон»
окружила
стая
голодных
волков. Они
так выли и
щелкали
зубами, что
нам было не
до сна. Это
была ужасная
ночь. Но
страшнее волков
были блокады
лесов, своего
рода массовые
облавы,
которые
устраивали
немцы, чтобы
выкурить
оттуда
партизан.
Большие силы
пехоты на
машинах,
мотоциклах
окружали лесные
массивы и
методично
начинали
прочесывать
их, не
пропуская ни
одного
хутора, ни
одного села.
С воздуха
блокаду
поддерживали
самолеты. Они
расстреливали
скопления
людей из
пулеметов
или даже
сбрасывали
на них бомбы.
Много
погибало
людей во
время блокад.
Мы или
рассыпались
по лесу и
бежали кто
куда, пытаясь
вырваться из
смертельной
сети, или
наоборот,
вжимались в
землю, в мох, в
кустарник и
пережидали,
пока
опасность
минует. Однажды
мы вышли на
бугорок и
видим: прямо
на нас немцы
идут, гонят
коров. Мы все
врассыпную в
одну сторону,
а мама наша –
в другую. И потерялись
мы с ней. Дней
десять искали
друг друга,
ходили по
лесу по кругу
и не могли
встретиться.
Она заходит в
село, ей
говорят:
вчера была
группа
евреев, ушли
в ту сторону.
Она идет в
следующую
деревню, а мы
уже и оттуда
ушли. Мама,
чтобы не
одичать, разговаривала
сама с собой.
Ела траву
заячью,
ягоды. После
дождя телега
проедет, она
из колеи воды
напьется и
дальше идет. В
конце концов,
нашли мы с
Мишкой маму,
встретились
в одном селе
и уже больше
старались не
теряться. ИХ ЖДАЛ
ОГОНЬ
СМЕРТЕЛЬНЫЙ Когда
немцы сняли
блокаду и
отошли, Илья Лызо
привел к
еврейскому
шалашу
партизан. Это
были
комиссар 115го
отряда Петр Викторчик,
командир
отделения
Иван Скрипка.
Когда они
увидели
вышедших к
ним
навстречу
лесных обитателей,
то языками
зацокали.
Худые, изможденные,
грязные, все
в болячках
люди даже у
видавших
виды
партизан
вызвали изумление.
В
отряд взяли,
да и то после
долгих
просьб и уговоров,
только Беллу
и еще двух
девушек – Любу
и Фаню.
Остальным
пришлось
оставаться в
лесу еще
несколько
долгих
месяцев. До
партизанской
базы шли всю
ночь. Беллу
оставили в 115м
отряде, ее
подруг
направили в
два других отряда.
Белла сразу
же стала полноправным
бойцомпартизаном.
Ей выдали
винтовку,
командир
роты Николай Книга
научил ее
стрелять и
обращаться с
оружием.
Партизаны
достали ей
большие
немецкие сапоги,
которые
очень быстро
натерли ноги.
И тогда Белла
попросила
принести ей
обычные крестьянские
лапти. Она
уже успела
сносить несколько
пар этой
незамысловатой
обуви, плетеной
из лыка.
Попросила
она найти ей
и мужские
штаны, чтобы
удобнее было
воевать. В отряде
Белла
получила имя
Зина. Так
звали дочь
командира
отряда
Артема
Долгого, и с
его легкой
руки
еврейскую
девушку
окрестили
Зиночкой.
Трагической
оказалась
судьба самого
командира. Както он
поехал в свою
родную
деревню –
звать людей в
отряд. Но
попал в
засаду и был
убит. Его
лошадь сама
привезла
тело Артема в
отряд. Место
командира
занял
комиссар
Петр Викторчик,
которого все
в отряде
звали «дядя
Петя». После
войны П. Викторчик
написал
книгу о
партизанских
буднях – «Над
Ольсойрекой».
Один
экземпляр с памятной
подписью он
подарил и
Белле. А
17летней
девчонке
наравне со
всеми
бойцами приходилось
нести
трудную и
опасную партизанскую
службу:
стоять на
посту, лежать
в засаде,
участвовать
в боях,
ходить в
разведку и на
подрывы
железнодорожных
рельсов, убегать
от немцев и
гнать их
самих. В
моменты затишья
между боями
Белла
выполняла
хозяйственные
поручения –
варила еду,
стирала, ухаживала
за ранеными.
Но ни на один
день не забывала
о том, что там,
в лесу,
остались ее
мама с братом
и еще
несколько
женщин и детей.
Каждый день
Белла
просила,
требовала, умоляла
начальство,
чтобы
остальных
евреев взяли
в отряд. Прошло
несколько
долгих
месяцев,
пока, наконец,
один из
высоких
командиров –
Зайцев, женатый
на еврейке
Асе Гуревич,
разрешил привести
беженцев в
расположение
Кличевской
партизанской
бригады. И
Белла повела
группу
партизан во
главе с
командиром
взвода Иваном
Ковриком на
поиски
родных. Снова
шли всю ночь.
Вышли на
поляну, где
должен был стоять
еврейский
шалаш. Все
заросло,
ничего не
видно. Белла
стала
кричать порусски
и на идише:
«Мама, мама,
где вы,
выходите, это
я, Белла».
Никакого
ответа. Она
уже
отчаялась найти
своих. Но
тут ктото
из них,
затаившихся
в лесу,
опознал
голос Беллы.
И тогда они
вышли к
партизанам.
Иван, как
увидел их,
сказал
решительно:
«Я их не
возьму».
«Черт его
знает, почему
он так решил,
– говорит
Белла. – Ведь
и приказ
получил, и
шли мы
специально
всю ночь,
чтоб людей привести.
И вот как
отрубил: не
возьму и все тут.
Собрались мы
возвращаться.
Я говорю маме:
«Знаете что?
Давайте
идите вслед
за нами. Мы в
деревню
заходим, вы
после нас.
Доберетесь
до отряда, а
там решим».
Так и сделали.
Ну, а там уж –
куда
деваться –
приняли всех,
распределили
по отрядам.
Мама с Мишей
попали в 278й
отряд, где
командиром
был Николай
Иванович
Книга, бывший
наш комроты –
замечательный
человек,
честный,
справедливый,
прекрасно
относившийся
к евреям, в
отличие от
некоторых
других партизанских
командиров.
Потом и я
перешла к нему
в отряд.
Позже он стал
комиссаром
целой партизанской
бригады. У
него с нашей
семьей сохранились
самые
дружеские
отношения. Мы
дружили с ним
и после
войны, до
конца его
жизни». Сарру
Борисовну с
Мишей
определили в
хозяйственный
взвод. Она
была
поварихой,
обстирывала
партизан,
чинила их
одежду, а
иногда и шила.
В отряде ее
ласково
называли «наша
бабушка».
Миша тоже не
оставался
без дела –
пас
партизанских
коров,
помогал
заготавливать
дрова,
разносил еду
по землянкам.
На плечи 12летнего
мальчика
легли все
тяготы
лесной партизанской
жизни – с
вечными
переходами и
боями,
облавами и
блокадами, с
кровью и
смертью. И
все же он был
безмерно рад,
что попал в
отряд. После
страшных и
безнадежных
скитаний по
лесу жизнь в
отряде – опасная
и трудная, но
осмысленная,
направленная
на
сопротивление
врагу, была
гораздо милей
его
исстрадавшемуся
детскому
сердцу. Свое
боевое
крещение
Белла
получила в
самом начале
1943 года. Она
стояла на
посту, когда
в небе
появилась
немецкая
«рама» и
началась
бомбежка.
Осколок
бомбы попал
ей в шею и рассек
ухо. Изза
облав и
блокад отряд
потерял
санчасть, и
ей пришлось
самой лечить
себя. Белла
участвовала
во всех боях
и могла погибнуть
в любом из
них. То, что
они с мамой и
Мишей выжили,
она считает
судьбой.
«Значит, так
было
суждено», –
говорит она и
вспоминает жестокий
бой у деревни
Голубок.
После какойто
успешно
проведенной операции
группа
партизан
численностью
примерно в
два взвода
решила
остановиться
на отдых в
деревне
Голубок.
Расставили
посты и
разошлись по
домам на
ночлег. Но
одна местная
жительница
тайком,
несмотря на
выставленные
заслоны,
выбралась из
деревни, добежала
до Свислочи,
где стояли
немцы, и
сообщила им о
партизанах.
Под утро
разведка
разбудила
спящих: к Голубкам
приближался
большой
отряд немцев и
полицаев. «Бой
был крепкий,
–
рассказывает
Белла. – Они
окружили
деревню и
открыли
такой минометный
огонь, так лупили
по нам, что
голову
нельзя было
поднять. Мы начали
отходить с
боем, били из
пулемета и винтовок,
но силы были
явно
неравные.
Потеряли
многих наших
товарищей.
Убили
пулеметчика
«Цыгана»,
боевой был
парень, убили
отца моей
подруги Нади.
Она только
винтовку
отца успела
забрать, так
две винтовки
и тащила за
собой. В какуюто
яму мы
плюхнулись, а
она кричит
мне: «Зинка, спрячь
задницу,
а то
отстрелят ее
тебе». И смех,
и грех. Живьем
в том бою
немцы взяли
Ивана
Коврика –
командира
взвода,
Сельца –
адъютанта комиссара,
еще когото.
Их потом, я
слышала,
расстреляли
то ли в Бобруйске,
то ли в Свислочах.
Сильный бой
был, долго мы
его помнили».
Большой
урон
партизанам
наносили
лесные блокады.
«Это был ад
кромешный, –
вспоминает
Белла. –
Особенно
тяжелой была
последняя
блокада,
весной 44го
года, когда
немцы уже
начали
отступать. Земля
тряслась.
Самолеты,
танки,
машины, кавалерия
– все было
пущено в ход
против
партизан. Все
наши отряды
тогда
собрались в Усакинских
лесах. Было
принято
решение
прорывать
блокаду и
уходить. И
вот
партизаны с
криками
«Ура!» бросились
на прорыв,
дело
доходило до
рукопашной. Многие
тогда
полегли.
Нашему
отряду не удалось
вырваться, и
командир Викторчик
– «дядя
Петя», стал
водить нас по
лесу, который
он хорошо
знал. Немцы и власовцы
за нами на
лошадях,
гонятся, а мы
в лаптях
убегаем от
них. Однажды
«дядя
Петя»
приказал
всем идти
задом наперед,
пятиться,
чтобы сбить
погоню со
следа». Жизнь
в
партизанском
отряде для девушкиеврейки
была полна и
многих
других
опасностей.
Среди
партизан
были разные
люди, в том
числе и
бывшие
полицаи. Если
человек
приносил в
отряд свое
оружие, считалось,
что он
искупил свою
вину, и его
ставили в
строй.
Впрочем,
зачастую в
тех условиях
трудно было понастоящему
проверить
человека. Както
Белла
спросила
бывшего полицая,
что бы он
сделал с ней,
если бы они
встретились
не в отряде, а
там, в
местечке.
«Расстрелял
бы, конечно»,
– без тени
смущения
ответил
«партизан». В
другой раз
Белла
отказалась
идти в заслон
вместе с
человеком,
которого она
боялась и
подозревала
в предательстве.
Она пошла на
пост одна, а
ее несостоявшийся
напарник был
отправлен в
другой
заслон. Потом
была атака
немцев, бой, а
после боя
часового не
нашли ни
среди живых,
ни среди
мертвых. Он
просто
перешел к
немцам. Так
судьба и
собственная
осторожность
хранили
Беллу от
гибели... Не
меньшую волю
и стойкость
приходилось
проявлять
девушке,
чтобы
противостоять
испытаниям
другого,
более
житейского
свойства.
Хотя Белла
Иосифовна
решительно
возражала
против
самого
упоминания
этой темы, думаю,
что не обижу
ее, если
немного
нарушу этот
запрет. Тем
более,
что об этой
стороне
партизанского
и вообще
военного
бытия
принято
стыдливо
умалчивать. И все же,
каково было
молодой,
красивой
девушке
среди
множества
молодых
сильных мужчин,
зачастую
оторванных
от своих
семей, от любимых,
поставленных
в жестокие,
экстремальные
условия
лесного
партизанского
существования?
В конце
разговора я
прямо спросил
Беллу
Иосифовну:
«Приставали,
наверное,
мужики
партизанские?»
Она тяжело
вздохнула,
пожала
плечами и
после
некоторой
паузы в общих
чертах
осветила и
этот,
довольно
деликатный
вопрос. По ее
словам, хотя
подавляющая
часть
партизан
были вполне
достойные,
держащие
себя в рамках
приличия
люди,
встречались
среди них
откровенные хамы и
приставалы,
особенно
опасные, если
они были из
числа командиров.
Некоторые
девушки были
не в силах
устоять
перед
натиском
партизанских
начальников,
и им
приходилось
становиться их
«боевыми
подругами»
или даже
женами. И девушек
тут
невозможно
ни в чем
упрекнуть, тем
более,
что подчас
подобные
связи
основывались
на взаимной
любви и потом
перерастали
в крепкую и
полноценную
семью. Но
чаще всего, конечно,
лесные связи
между
мужчинами и
женщинами
были
временными и
непрочными,
заканчивались
сразу же
после
расформирования
партизанских
отрядов. И
это,
естественно, ломало
жизнь
молодым
женщинам,
наносило им
тяжелую
моральную
травму. Белла
не хотела себе
такой судьбы,
она мечтала о
нормальной хорошей
семье и
твердо
противостояла
всяческим
ухаживаниям,
приставаниям
и прямым «брачным»
предложениям.
Испытала она
и коварную месть
отвергнутого
ухажера
и всякие
другие
неприятности
и притеснения.
Например, как
позже
выяснилось,
ее решительный
отказ от
интимного
«сотрудничества»
с одним из
высоких
партизанских
командиров
аукнулся на
маме, Мише и
остальных оставшихся
в лесу евреях,
которых по
этой причине
и не брали
так долго в
отряд. И всетаки
Белле,
наверное,
было немного
легче, чем другим
девушкам. С
ней рядом
были мама,
младший брат
– родные
люди, которые
всегда могли
поддержать
ее в трудную
минуту. Вернемся
в лето 1944 года. 28
июля этого
незабываемого
года в
деревне Поплавы
партизанский
отряд Беллы
соединился,
наконец, с
наступавшими
частями
Советской Армии.
Радости
жителей
деревни и
партизан не было
конца. Конец
оккупации,
конец
блокадам,
конец лесной
жизни под
смертельным огнем!
«В
армию нас –
девушек, в
отличие от
парней и
мужчин, не
взяли, –
рассказывает
Белла, – забрали
у нас
винтовки,
поблагодарили
за службу и
сказали, что
мы свободны и
можем ехать
по домам. Мы с
мамой и Мишей
вернулись в Елизово.
Ни квартиры
нашей, ни
вещей
никаких уже
не было.
Приютила нас
в своем доме
моя
двоюродная
сестра Белла
Лившиц,
которая с
двумя детьми
тоже была в
партизанах.
Ее судьба –
это
отдельная
удивительная
история. Я
устроилась
на работу на
стекольный
завод
«Октябрь» –
главное
предприятие
поселка. Мама
зарабатывала
на жизнь шитьем.
Жить в
Елизове было
трудно еще и
потому, что
приходилось
каждый день
встречаться
с людьми,
которые еще
недавно
издевались над
нами,
грабили,
прислуживали
немцам. Поэтому,
как только
закончилась
война, мы
переехали в
Бобруйск. Там
я в 1946 году
вышла замуж,
там родились
двое наших
детей – дочь
Рая (Рахель)
и сын Иосиф». Более
30 лет Белла
проработала на Бобруйском
тракторноагрегатном
заводе, была
станочницей,
возглавляла
большую
инструментальную
кладовую, избиралась
депутатом
городского
совета, вела
активную
общественную
работу в
ветеранских
организациях
города. ЕВРЕЙСКИЙ
ПУХОВОЙ
ПЛАТОК История,
которую
Белла
вспомнила в
ходе нашего
разговора,
показывает,
какая
душевная
расплата
может иной
раз настичь
человека, чьи
злые помыслы
не
остановили
его от греха. Одна
свислочская
подружка
Беллы
рассказала
ей о мучениях
своей тетки.
Это была как
раз та баба,
которая
требовала у
жены раввина
отдать ей
пуховой
платок. «Тебе
он уже не
нужен будет,
– говорила ей
тетка, – вас
все равно
всех убьют».
А жена
раввина, вроде,
ответила ей:
«Я отдам тебе
платок, но когданибудь
ты мне его
обязательно
вернешь. Сама
принесешь. Не
на этом, так
на том
свете». Не
дослушав
еврейку, баба
сорвала с ее
плеча теплую
пуховую шаль,
какие привозили
в Свислочь
с Кавказа. И
вот уже давно
закончилась
война. всех
замученных,
застреленных,
забитых до смерти
евреев
местечка, в
том числе и
раввина с
женой Рахелью,
похоронили
на еврейском
кладбище.
Поставили на
их могилах
скромные
обелиски. А
тетка эта вдруг
лишилась
покоя –
каждую ночь
вскакивает в
поту, потому
что каждую
ночь приходит
к ней во сне Рахель и
все
спрашивает:
«Когда же ты
мне мою шальто
вернешь?»
Мучилась так,
мучилась
женщина, страдала
от
бессонницы и
всяких
тяжелых мыслей.
Наконец, не выдержала
и пошла на
исповедь к
местному батюшке,
человеку
справедливому
и доброму. Он
сам в годы
оккупации
двух
еврейских
мальчишек у
себя в
приходе
прятал и от
смерти спас.
Рассказала
ему тетка как
на духу про
все, что ее
мучает, и
спрашивает,
как ей быть и
что делать.
«А ты верни
платок
хозяйке, – ответил
ей батюшка, –
глядишь, и
легче на душе
станет». И
вот както
ночью, чтобы
никто не
видел,
свернула она
этот самый
пуховой
платок,
побежала на
еврейское
кладбище,
нашла могилу Рахели,
подкопала
ямку с краю,
засунула в
нее шаль и
присыпала
землею. С тех
пор тетка
эта, если
верить ее
племяннице,
стала
спокойней
спать по
ночам. Сколько
же есть еще
на Земле
таких теток и
дядек,
которым
нужно
покаяться,
чтобы успокоить
свою больную
совесть… ВМЕСТО
ЭПИЛОГА: Этот
очерк уже был
написан,
когда из КирьятГата
пришла
печальная
весть: в
больнице
после тяжелой
болезни на 76м
году жизни
скончался
брат Беллы
Миша Баршай.
Тот самый ее
младший
братишка, с
которым Белла
прошла все
круги
оккупационного
ада, который
был рядом с
ней в
партизанском
отряде и всю
последующую
жизнь. Тогда, 60
лет назад,
Мише было,
быть может,
еще тяжелее, чем
Белле. Ведь
война
настигла его
совсем ребенком,
и все
происходившее
тогда с ним и
вокруг него
он
воспринимал
намного
острей и
болезненней.
Белла
вспоминает,
что когда
Миша с мамой
и остальная
группа евреев
остались в
лесу, не принятые
в отряд,
мальчик по
ночам от
страха лез,
что называется,
на стенку, и
маме
приходилось
его
успокаивать.
Когда его
привели в
отряд, он был
весь в
лишаях,
болячках и
кровоподтеках.
Наравне со
взрослыми
мальчишка
нес все
тяготы партизанской
жизни. Видел
кровь и
смерть, даже
смерть своих
друзей. Так, в
бою под
деревней Любичи
командир
взвода
послал
Мишиного
друга 15летнего
подростка по
фамилии Хиль
вытащить
убитого в бою
партизана Жлобича. Хиль
отправился
выполнять
приказ, уже
взвалил на
себя тело
погибшего,
как в него
самого попала
пуля, и он был
убит.
Веселый,
задорный, многому
научивший
Мишу в
партизанском
быту,
еврейский
парнишка
остался лежать
в сырой земле
вместе со Жлобичем,
который до
своего
партизанства
служил у немцев
полицаем. А в
другом бою –
у деревни Подковяза
– Мишу сильно
контузило, он
потерял на
время слух и
речь.
Партизаны
отправили
мальчика в
госпиталь.
Подлечившись,
Миша вновь
вернулся в
отряд. Нелегким
оказалось
привыкание к
новой, мирной
жизни. По
настоянию
мамы Миша
пошел в школу,
в четвертый
класс.
Непросто
было сидеть в
классе рядом
с
мальчишками
младше тебя
на тричетыре
года. Но Миша
усиленно
занимался,
наверстывая упущенное,
и через три
года, весной 1948
года,
экстерном сдал
экзамены за
десятый
класс.
Сначала окончил
бобруйский
лесной
техникум, а
затем
поступил на
филологический
факультет
Белорусского
университета,
успешно
окончив и
его. Работал
инженером на
мебельной фабрике,
30 лет
преподавал
экономику в Бобруйском
химическом
техникуме,
много лет
возглавлял в
нем
экзаменационную
комиссию. Так
же, как Белла
и мама, Миша
был удостоен
медали «Партизан
Отечественной
войны» и
соответствующей
медали, а
вместе с
сестрой они были
награждены
орденами
Отечественной
войны,
медалью «За
Победу над
Германией» и многими
другими
наградами. Жизнь
не оченьто
баловала Михаила
и после
войны. От
последствий
Чернобыльской
катастрофы
пострадала
его жена,
которую он
потерял еще
до отъезда в
Израиль. И
всетаки
поразительно,
как много
успел
сделать, живя
в Израиле,
брат Беллы.
Ему
принадлежит
решающая
роль в деле
присвоения
Нине Яковлевне
Лысюк
звания
«Праведника
Народов мира» и
увековечения
ее памяти в
мемориале «Яд
Вашем». Он
добился того,
чтобы дочери Лысюк,
живущей в
Бобруйске,
была вручена
мамина медаль,
чтобы она
получала
регулярную
помощь от
еврейской
общины
города. Он
лично помогал
многим людям
в Белоруссии,
бывшим друзьямпартизанам,
тем, кто
спасал
евреев во
время войны.
Михаил Баршай
стал
инициатором
сбора средств
для
создания в
Бобруйске
Аллеи
Праведников и
монумента в
память о
земляках,
павших в борьбе
с фашизмом. А
сегодня мы
должны
склонить
головы в
память о
самом
Михаиле Баршае.
«Он
был
половиной
меня самой, –
говорит Белла
Иосифовна, –
и теперь, без
него, мир для
меня осиротел». Очерк
написан в 2006
году. Александр Баршай |
© Мишпоха-А. 1995-2011 г. Историко-публицистический журнал. |