Иногда казалось, что все получается у нее быстро и легко. За что бы она ни бралась: инженерные разработки (это было ее первой «дипломной» профессией), бизнес, литература – появлялось множество идей, порой фантастических и неисполнимых.

Реальный мир, суровый и прагматичный, не всегда с пониманием относится к творческим людям – таким, какой была Мариам.

И все же она сумела сделать очень многое в жизни, хотя ей был отведен не такой уж большой век...

Мы впервые публикуем фотографии из семейного альбома, которые нам любезно прислал из США муж Мариам – Эрнст Борейко.

 

Что выше может быть родства по крови?
Родство по духу и судьбе.
И если это ложь, тогда ответь себе:
К кому протянешь руки ты в мольбе?

 

ЕВРЕЙСКОЕ КЛАДБИЩЕ

Серые надгробья... Бесконечный ряд.
Скорбные надгробья, сгорбившись, стоят.
Плиты. Плиты. Плиты... Жизней стертый след.

Память о погибших, чьей могилы нет.
В память Рафаила сына Абы, Ханы,
На цементе сером кровоточат раны.
В память о пропавших в безвестях войны
Детях Евы, Эли – дерзкие вьюны.
В память Рухл, Двойры,
в память мамы Песи…
Отчего, евреи, мир для вас так тесен?
Вся семья собралась под одной плитой –
Луисвил, Одесса, Бабий Яр, Джанкой.
В память об ушедших из жизни молодым,
В память о погибших. Памятью живым.
Памятью, евреи, история жива,
Так давайте детям эти имена.

Минск, апр.1975 – Форт Ли, 2001

 

***

Какая безумная пьеса,
Нелепый какой эпилог –
Уже опадала завеса,
Как вдруг заиграли пролог.
В отчаяньи вскрикнула скрипка,
Растерянно ахнул тромбон –
«Конечно же, это ошибка» –
Послышалось с разных сторон –
И в будке суфлерской волненье:
«Что ж автор молчанье хранит?»
Внезапно с былым вдохновеньем
Вдруг яростно вспыхнул софит.
А мы все застыли в смятеньи –
Нам новую роль не сыграть.
Уходит со сцены мое поколенье,
Побед не познавшая рать.

Окт. 1993 г.

 

ПРОЩАНИЕ С МАМОЙ

Низкий памятник. Травка в изножьи.
Я шепчу в полустертый овал,
Прилепившись травинкой к изножью
Той, что Б-г так давно уже взял.

«Мама, снова покой твой тревожу!
Расставанием Б-г покарал.
Не упрямься, подвинься немножко.
Места хватит тебе и мне.

Помнишь, как в холодке, на порожке,
Вышивали по частой канве?
Собираясь, нашла ту сорочку.
Как поблекли павлиньи хвосты...

Что молчишь? Мастер выбьет лишь строчку.
Снова будем вдвоем – я и ты.
Мне не рано, ведь сердцем – старуха.
По годам мы почти ровня.

И сюда докатились слухи?
Сколько быть нам еще в разлуке?
Момэлэ, не гони меня!
А не то нас разделят версты,

Пограничных столбов череда
И пойми, что уже навсегда.
Я на память взяла твой наперсток.
Ты уже догадалась? Да?

Эта весть, что стоит в горле костью.
Подожди, дай сказать. Не спеши!
Ну зачем мне другой материк?

Не хочу на нью-йоркском погосте,
Вдалеке от твоей тиши.
Все мне чуждо там. Даже язык...
И туда не идут поезда!
Момэлэ, не гони меня.

                                       Одесса, 1995

 

У нас в глазах сверкает просинь
Клинков, отточенных враждой.
Но все-то, Господи, мы просим,
Молясь, лукавим пред тобой.

А ты, склонясь над Книгой Вечной,
Пера не ускоряешь бег.
Творец суровый и Предвечный!
Перелестни наш смутный век.

Нам ли дождаться дня Мессии?
Или замыслил ТЫ опять
Ком красной глины Иудеи
Всесильною рукою мять?

Минск, 1995 г.

 

ИМЯ

Мне имя даровали –
Синайских трав дурман,
Пророчицы библейской –
Бунтарки Мариам.

Напевно, словно эхо,
И терпко, как вино.
«Гордячкой будь, смутьянкой»,–
Шептало мне оно.

В нем горечь всей полыни,
Живительность земли
Вложили в это имя,
В один венок вплели.

И карие глаза мои –
Прабабкины глаза.
Глаза, где гостьей
Частою – тяжелая слеза.

В них прозелень полыни
И чернозема цвет
Смешались, и поныне
Гляжу я ими в свет.

Откуда в нраве ярость,
Зачем душе печаль?
Неужто же прабабкина
Горит на мне печать?

Кровь, помня суховеи
И сиплый клич орла
В предгорьях Иудеи,
Свои силки плела,

Даря мне злую тягу
К кочевью и костру,
Слов дерзкую отвагу,
Судьбину на юру.

Не имя, а корона,
Что холодит висок.
В нем корень, почка, крона.
В нем жизни млечный сок.

Минск, 1996 г

 

***

Кремнисты и круты дороги Палестины.
Здесь годы шествуют неспешно, как стада,
Здесь, что ни куст – неопалимая купина,
И в небесах витает тень креста.

Душа, тут сам Господь толкал твои качели.
Ты возносилась ввысь, вонзаясь в окоем.
И римской конницей века летели,
И молодым вином закат был опоен.

А после, оземь ударяясь, как сосуд,
Ты разлеталась тысячью осколков.
Вершился над тобою правый суд.
И одночество взывало к небу волком.

Минск, 1995 г.