На Браславщину, в северо-западный уголок Беларуси, граничащий с Латвией, всегда езжу с удовольствием. Для меня это самые красивые места не только в Беларуси, но и во всей Европе. Хотя понимаю, у каждого свой вкус. Мне нравится этот озерный край. На Браславщине более 220-ти озер. А сколько небольших речушек, прудов! Поднимитесь на любую горушку, их здесь тоже предостаточно, и куда ни посмотри – увидишь водоем.

Озера – рыбные, леса – грибные. Что еще для хорошего отдыха надо!

На этот раз я приехал на Браславщину не только рыбачить, но и делом заниматься – готовить материалы по теме «Памятники Холокоста».

Естественно, первым долгом отправился в Браславский историко-краеведческий музей – к Константину Шидловскому. Знаю его уже много лет. С той пор, когда стали готовить материалы для первого номера журнала «Мишпоха». Константин, узнав об этом, прислал подборку материалов об истории Браславской еврейской общины. Мы опубликовали некоторые фрагменты – подборка по своему объему «тянула» на весь номер. И вот сейчас, планируя поездку в Браслав, поднял журнальный архив.

«Первые известия о евреях на Браславщине относятся к XVI веку. В грамотах того времени, привилеях, инвентарных книгах можно встретить еврейские фамилии. Например, в инвентаре Браслава за 1554 год среди приблизительно 120-ти фамилий хозяев к евреям можно отнести следующие: «Давид Семенович», «Исаак Арынкевич», «Абрам Кушнер», «Захария Мрошович», «Ешко Немирович», «Исаак Кравец», «Митко Бык», «Ешко Кравец»…

Далеко не факт, что все эти люди были евреями, но мне кажется, 450 лет назад евреев в Браславе было больше, чем сейчас. (Конечно, если не считать отпускников и туристов, которые летом приезжают сюда.)

Константин Сергеевич Шидловский – научный сотрудник музея – человек известный. Издавал сборники «Браслаўскi сшытак», «Браслаўскiя чытаннi». Уже семь лет издает газету краеведов Браславщины «Павет» («Уезд» – перевод с белорус.) Выходит она, естественно, маленьким тиражом в 299 экземпляров. Для любителей истории издание представляет большой интерес.

Константин Сергеевич, выслушав мои вопросы, сказал: «Помогать – наша обязанность». Когда так говорят, понимаешь, что отрываешь человека от важных дел, но отказать тебе он не может.

«Давайте встретимся завтра или послезавтра, я подготовлюсь к нашему разговору, чтобы ответить на все Ваши вопросы. А пока, чтобы время не теряли, расскажу, что можете сфотографировать в Браславе.

Мемориал знаете – бывали там – в конце улицы Дзержинского».

...На следующий день после оккупации Браслава, 26 июля 1941 года, в пятницу, гитлеровцы собрали всех евреев города на рыночной площади. Они разделили мужчин, женщин и детей, а потом погнали всех на болотистый берег озера около деревни Дубки.

Там под охраной евреи пробыли всю ночь. При попытке бегства были убиты Шломо Зильбер и Хаим Милютин.

Все ждали с минуты на минуту самого страшного. Мужчины переглядывались, но никто не решался что-то предпринимать.

Неожиданно, в субботу утром, всех отпустили. Обессиленные, с плачущими детьми на руках, браславчане добрались до своих домов и увидели, что они разграблены, из них вынесено практически все, что можно было забрать. Грабили не немцы, а соседи, еще вчера здоровавшиеся и приветливо улыбавшиеся…

Гетто в Браславе было расстреляно 3 июля 1942 года. Впрочем, слово «расстреляно», как и любое другое слово, не может передать ужас той трагедии, которая произошла в городе.

Накануне Песаха – фашисты не забывали ни один еврейский праздник – евреям Браслава было приказано перебраться в гетто. Для него отвели ряд домов на сегодняшней улице Ленинской (при Польше, до 1939 года, носила имя Пилсудского). Место, может быть, самое живописное в Браславе. С одной стороны озеро, с другой – Замковая гора. Только гетто предназначалось не для художников или других любителей пейзажей, а для людей, обреченных на смерть. И сбежать оттуда было почти невозможно.

За несколько дней до расстрела сто девушек отправили убирать казармы в Слободку. Обратно их привели не в гетто, а ко рвам, выкопанным на северной окраине города. И расстреляли…

А потом началась кровавая вакханалия, которая продолжалась несколько дней…

В Браславском гетто находились евреи из самого города, из окрестных деревень и местечек. Во многих населенных пунктах браславщины жили евреи…

После массовых расстрелов три дня земля «дышала», из ям проступала кровь.

Братская могила узников первого «браславского» гетто у входа в Мемориал.

Накануне еврейского Нового года Рош-а-Шоны, в начале сентября 1942 года, гитлеровцы устроили в Браславе еще одно гетто – «опсовское». Основу его составляли жители местечка Опсы и окрестных деревень, откуда евреев свозили, а чаще пешком сгоняли в Браслав. Это гетто существовало недолго. 19 марта 1943 года, накануне праздника Пурим, немцы окружили гетто, погнали всех узников ко рвам и расстреляли.

При расстреле «опсовского» гетто узники, уже ждавшие трагического финала, оказали сопротивление немцам и полицаям.

Один портной и еще несколько человек подготовились к своему последнему дню. Они припасли железные прутья и ведра с известью. Когда немцы вошли в дом, в лицо им бросили известь. Мэйлах Муниц застрелил гитлеровца из его же пистолета, переоделся в немецкий мундир, вышел из дома и стал стрелять в карателей. В неравном бою Мэйлах погиб.

Лейзер Беляк застрелил из пистолета немца и двух полицаев, был ранен, бежал и некоторое время прятался в деревне. Нашелся предатель, который за несколько килограммов соли выдал его.

Братская могила узников «опсовского» у дальней  стены Мемориала.

На одной стороне памятника, установленного на братской могиле, выбиты слова на иврите, на другой – на русском языке: «Здесь похоронены 4500 человек из еврейского населения гор. Браслава и окрестностей, зверски замученных немецкими извергами в 1942–1943 гг.».

Вскоре после войны в Браслав приезжал довоенный житель Хаим Муник. Он первым делом пошел на место трагедии. В письме к своей сестре в Израиль написал: «Могилы замученных или ямы, как их называют в Браславе, обнесены несколькими жердями и колючей проволокой».

Когда после демобилизации из Советской Армии на родину вернулся Хаим Менделевич Дейч, он решил увековечить память погибших.

Родители Дейча и он сам, 19-летний юноша, к началу войны оказались в Смоленске. Это и спасло их. В 1942 году юношу мобилизовали в Красную Армию. В окопах, на передовой он провел три военных года. Награжден орденами и медалями.

После войны Дейч работал в Браславском ПМК, лесхозе.

Вскоре после возвращения в родные места Хаим Дейч списался с выжившими земляками. Они вскладчину собрали деньги и решили поставить на месте расстрела узников Браславского гетто памятник. Заказали его у местного старовера Минухи (скорее всего, это прозвище, а не фамилия). Тот привез красивый камень из-под Урбан (недалеко от латышской границы) и сделал памятник. За работу взял 40 пудов хлеба.

Кто были эти люди, нашедшие свой последний приют в братских могилах, как они жили, о чем думали, мечтали?

Чтобы хоть как-то воссоздать картину довоенного Браслава, обратимся к воспоминаниям того же Дейча. Сейчас они хранятся в фондах Браславского историко-краеведческом музея.

«В Браславе прошла жизнь деда, отца, в 20–30 годы мое детство и юность. Когда вернулся с фронта, нашел город совсем другим. В годы оккупации гитлеровцы уничтожили почти всех моих свояков, близких, друзей, знакомых, уничтожили тот Браслав, который я знал и любил с детских лет.

До войны в Браславе жило почти 5 тысяч человек, большинство из них были евреи. Еврейские улочки города группировались в основном около Замковой горы. Еврейское население Браслава, видно, было небогатым. Только некоторые люди были по-настоящему состоятельными.

Жили очень сплоченно, дружно, одной большой общиной – кагалом. Была даже общинная собственность. На севере Браслава выкупили для выпаса скота кусочек территории размером около 40 га. Эту местность называли Большое поле. За определенную плату там могли пасти коров и другие жители местечка. Действовал общинный банк, который выдавал кредиты под проценты. Наиболее бедные пользовались особыми кассами при синагогах, где кредит выдавался без процентов. Чтобы получить такой кредит, надо было иметь поручительство двух человек.

В довоенное время очень дорого стоили дрова – 4-5 злотых за воз. Всегда помогали самым бедным, специально для этого собирали деньги. Однажды активист общины Ульман зашел к богатому еврею Даговичу, собственнику двухэтажного дома. Тот отказался давать деньги, сославшись на то, что сам замерзает. Ульман пошел на рынок, купил два воза дров и привез их на двор Даговича в отсутствие хозяина дома. Он приказал прислуге натопить все печи в доме насколько это возможно. С Даговича потом смеялись все в общине, но деньги для бедных он все-таки дал.

…Евреи в Браславе занимались торговлей, ремеслами, которые были востребованы многочисленным населением окружающих деревень. Трудно представить, сколько было разнообразных магазинов, лавок. Большинство из них размещалось на центральной улице Браслава – Великой или позднее Пилсудского, миновать которую не мог никто из тех, кто наведывался в городок.

Ряд еврейских семей держали гостиницы («отели», как говорили в Браславе). Были гостиницы Ульмана, Банта, Быка, Бурта. Со стороны они мало чем отличались от соседних домов, разве что большими рекламными вывесками перед входом. Особой чистотой комнат и вкусной кухней славилась гостиница Быка. Когда в Браслав приезжал президент Польши Мыститский, он останавливался именно в этой гостинице. Рестораны в Браславе почти все были польские. Многие евреи держали «едальни» – небольшие столовые. Они занимали одну из комнат обычного дома. Из голов, ног, внутренностей хозяева «едален» умудрялись приготовить довольно вкусную и дешевую еду, которая устраивала крестьян – основных посетителей этих столовых.

…В субботу все откладывали даже самые неотложные дела – браславчане отдыхали. Вечером на улицах было многолюдно, неспешно гуляли по-праздничному одетые люди, завязывались разговоры…»

Гостиниц, ресторанов, столовых, магазинов в довоенном Браславе было больше, чем в сегодняшнем, претендующем на роль курортного центра страны. Но это к слову.

Хаим Дейч ухаживал за Мемориалом, помогали ему земляки, жившие в Израиле, США. В начале 60-х годов вокруг памятника узникам гетто стали хоронить евреев-браславчан.

Когда-то в городе было еврейское кладбище. На Мемориале в ограде лежит плита. На ней выбиты слова: «Здесь покоятся останки со старого еврейского кладбища, существовавшего более 300 лет и уничтоженного фашистами в 1942 году».

Все в этих словах правда, но неполная. Слукавили люди. Не захотели конфликтов с начальством. Уничтожили кладбище в годы войны, но останки снесли в середине восьмидесятых годов. Задумали строить на этом месте райком партии, естественно, коммунистической – другой тогда не было. Но грянула перестройка. И на месте старого кладбища решили сделать теннисный корт. Давно замечено: на старых кладбищах любят делать спортивные и игровые площадки.

В одной ограде с плитой, сообщающей о старом кладбище, установлен надгробный памятник, привезенный оттуда же. Однажды Наум Ефремович Амдур гулял с женой Миррой Артемовной по Браславу. Рядом с колодцем увидели старый памятник. Подняли, отвезли на Мемориал. Получился целый ансамбль. Мирра Артемовна краской подправила надпись.

– Может быть, какие-то буквы пропустили, или неправильно обвела, – говорит она. – Я же еврейского языка не знаю.

Мирра Артемовна из семьи староверов. Встретила Наума Амдура и поняла, это ее судьба.

Я беседовал с Миррой Артемовной в ее гостеприимном доме. Рядом дочь, уже и третье поколение подрастает. Вот только Наума Ефремовича не стало. Умер, не дожив до шестидесяти лет. Похоронен на этом Мемориале.

«В конце восьмидесятых – начале девяностых годов контакты с браславчанами, в первую очередь благодаря Хаиму Дейчу, стали не эпизодическими, а постоянными. Земляки приезжали часто. Стали снова собирать деньги на Мемориал. Поставили второй памятник у входа, сделали красивую металлическую ограду, проложили дорожки, – рассказывает Мирра Артемовна. – В 1995 году Дейч уехал в Израиль. У него там с довоенных времен жил родной брат. А 1 мая 2008 года пришло трагическое известие, что Хаим Менделевич умер. На Мемориале хотят в его память поставить Знак. Это будет правильно и заслуженно.

После того как Дейч уехал, мой муж взялся смотреть за кладбищем, потому что больше было некому. Из коренного еврейского населения, что здесь жило до войны, он единственный оставался. Амдур Наум Ефремович 1939 года рождения, здесь вырос, здесь всю жизнь отработал на автобазе № 18 шофером. Тут похоронены его бабушка, мама и сам он на этом кладбище покоится.

В Браславе живут несколько еврейских семей, те, кто приехал сюда в шестидесятые – семидесятые годы, по распределению или на работу, и остался здесь.

У моего мужа до войны отец был председателем горисполкома в Браславе – Ефрем (Эля) Амдур. Когда началась война, его призвали сразу же в армию, а семью: сестер, детей, жену, родителей, усадили на подводу и отправили на восток. Они добрались, где на лошадях, где пешком, где на поездах, до Казахстана. Маленького Наума во время бомбежки выбросило из поезда, он чудом остался в живых, но мама его потеряла. И только после войны разыскала в каком-то детском доме в России. Маму звали Ида Нохимовна, она родом из Зельвы Гродненской области. Так они уцелели. Отец был на фронте – политрук, потом пришло сообщение семье, что он тяжело ранен, лежит в госпитале в Ессентуках. Снова после госпиталя ушел на фронт, и больше сообщений о нем нет. Куда только ни обращались мы, где только ни разыскивали. Как погиб, где – никто не знает.

Хаим Дейч наш родственник. Его жена и Ефрем Амдур родные брат и сестра. Он практически воспитал моего мужа».

Иду между рядами могил. На многих памятниках надписи «жертва фашизма» и все: ни имени, ни фамилии. Под другими камнями лежат те, кто сражался с ненавистным врагом: Шапиро Вера Абрамовна – участник Великой Отечественной войны и партизанского движения на Браславщине (так написано на памятнике), Швец Григорий Наумович – участник Великой Отечественной войны.

Одну историю, связанную с трагедией браславского гетто, рассказал мне Константин Шидловский. Эти события мало известны, хотя краевед опубликовал заметку о них в районной газете «Браслаўская звязда» (2 лiпеня 2008, К. Сергiевiч «Засталася добрая памяць»).

«В истории Великой Отечественной войны сохранилось много фактов о людях, которые проявили милосердие и гуманизм, ценой собственной жизни помогли тем, кто оказался в беде. Один из них – браславский католический священник Мечислав Акрейц.

Его могила находится неподалеку от восточной алтарной стены храма браславского костела. На памятнике обозначено, что свой земной путь священник завершил в июне 1942 года. Это время – самый жуткий период в истории города. С начала месяца началось массовое уничтожение гитлеровцами узников гетто. Мирных людей – женщин, детей, стариков – убивали только за то, что они были евреями. На улицах маленького города происходили события неслыханной доселе жестокости. Колонны людей сгоняли на северную окраину города, где были загодя вырыты рвы – будущие братские могилы. Но стрельбу горожане слышали не только с этого места. И по городу шла охота на тех, кто надеялся спрятаться.

Сохранилось много свидетельств про трагедию Браславского гетто, в том числе описание смерти
М. Акрейца. Священник часто находился в храме в эти жуткие дни. В один из дней стрельба стала слышна рядом с костелом. М. Акрейц стал свидетелем того, как палачи вели охоту на тех, кто пытался убежать из гетто. Кого-то из них настигли пули, кого-то добили штыками. Только нескольким человекам удалось добежать до костела и спрятаться за зданием храма.

Ксендз не остался сторонним наблюдателем расправы, пытался помочь беглецам и внезапно скончался сам. Что стало причиной его смерти? Сведения расходятся. Одни утверждают, что в священника попала пуля. Но немцы не признавали этого и официальной причиной смерти объявили остановку сердца. Могло быть и так. Сердце священника действительно не выдержало ужасного зрелища, когда убивали невинных людей.

В любом случае ксендз Акрейц стал одной из жертв гитлеровского режима, а обстоятельства смерти говорят о его высоких человеческих качествах»… (Перевод с белорусского мой – А. Ш.)

Я объездил и исходил почти весь район. Блокнот ежедневно пополнялся новыми записями.

...Памятник расстрелянным евреям стоит в Слободке. Его установили года два назад на деньги Фонда семьи Лазарусов.

...В Казьянах памятник стоит с начала шестидесятых годов. В надписи нет упоминания о евреях, написано о «советских гражданах».

...В Друе в 2001 году поставили памятник на деньги, собранные выходцами из этого местечка.

...В Видзах памятника до сих пор нет. Значительную часть Видзовского гетто фашисты переправили в Литву, а потом они оказались в концлагерях Европы. Но часть еврейского населения этого местечка фашисты расстреляли на берегу озера.

...Нет памятника в Богино.

...Нет памятника в Иказни. Большую часть евреев Иказни отправили в Браславское гетто, но многих расстреляли на окраине местечка.

Я отправился в Иказнь. Деревня, видная издалека благодаря высокому костелу и церковным куполам. Ходил по деревенской улице, чистой и аккуратной, спрашивал, кто из жителей может рассказать о военных годах. Старожилов в деревне немного, можно на пальцах одной руки пересчитать.

Встретился с Генриеттой Станиславовной Рыдико. Она родилась в Иказни в 1931 году и прожила здесь всю свою жизнь.

У Генриетты Станиславовны хорошая память, но, поглядывая на мой диктофон, она время от времени просила: «Вы, если что, подправьте». Править ничего не пришлось. Только иногда польские и белорусские слова я переводил на русский язык.

«До войны Иказнь была другой. И по внешнему виду, и жили по-другому. До войны люди свою землю имели.

Тут редко какой дом остался из довоенных. Церковь осталась и костел. И то их восстановили. Костел был разрушен, хлеб там после войны засыпали. Крыльца никакого не было, трактор заезжал и зерно высыпал в костеле.

В церкви был склад от магазина: соль и все такое там хранили.

Евреев жило немало. Все их дома в войну сгорели. Они имели свои магазины – были прямо в их домах.

Хорошо помню Янкеля и Берку. Еще их коровы ходили по нашей пашне. Их семья коров держала, а мать – шила. И мне шила платье.

Венчались евреи, как я помню, напротив своих домов. Тут такая круглая площадь была, и там венчались. А когда Беркова дочка выходила замуж, ей сделали венчание в старом клубе. Теперь его уже нет. Она сидела высоко-высоко. А потом жених ее забрал на руках.

Во время оккупации тут карательный отряд стоял, нас заставляли им курей ощипывать.

Большую часть евреев отправили в Браслав в гетто. Но многие убежали и спрятались. Их стали ловить и в погреб дома сажать. Этот дом стоял на нашей улице. Там жили евреи Самовары, и магазин их был. Погреб у них был большой.

Женщина-еврейка увидела, что ее доченька Ривка в этом погребе, она кричала, что ее девочку схватили. А отец девочки где-то спрятался и выжил. С погреба всех евреев повели стрелять. Человек двадцать их было, а может, и больше. Старых и детей, всех постреляли в Иказне за школой. Там выкопали яму. Папу нашего и много людей собрали, чтобы они яму копали. Напротив старой школы мужики сидели, там как раз крест стоял, и ждали. Чего ждали? Ждали, когда закапывать надо будет. Евреи прощались, головой махали, до свидания, мол. А мы все напротив церкви стояли, эти Жвирки были оттуда хорошо видны.

Боженька!.. Две еврейки сами вскочили в эту яму. Молодые, красивые. Моя сестра так испугалась, не хотела оставаться в доме. Не могла спать.

Их стреляли, а которые старые, инвалиды, так их ногой спихивали в яму. И пошли люди закапывать. Говорили, кровь по этой яме течет, земля шевелится».

Это было летом 1942 года.

Янкель и Ицик убежали, поначалу они скрывались где-то в Иказни на хуторах, потом попали в гетто в Миорах. Они остались живыми. Ицик Самовар после войны жил в Браславе. Умер несколько лет назад. Он часто приезжал в Иказнь. Янкель попал в Израиль.

Еще одно воспоминание довоенной жительницы Иказни я нашел в книге «Память. Браславский район».

Эти слова принадлежат Монике Степановне Бездель: «Перед войной местечко Иказнь выглядело совсем не так, как теперь. …В центре жило много евреев. Некоторые из них держали магазины, например, Самовар, Капман. В их магазинах продавались большей частью продуктовые товары. Лучшим магазином считался магазин Монской. В нем можно было купить ситец, мануфактуру, галантерейные товары. Своей ярмарки в местечке не было. Ездили в Браслав и Миоры.

Местных евреев немцы забрали в Браславское гетто, а некоторых расстреляли здесь. Сначала посадили в подвал в доме у Самовара, потом избивали палками. Расстреливали в таком месте, где были две картофельные ямы – в Жвирках. Всех иказненских евреев уничтожили фашисты, а Шнейдера с женой кто-то из местных убил из-за золота.

После войны, как раз через Жвирки, новую дорогу на Миоры проложили. Когда бульдозер вырыл кости, приказали их в сторону сдвинуть – на этом все дело и закончилось».

Памятника расстрелянным нет. Но сама природа, выполняя долг памяти перед невинно убитыми людьми, отметила место. На небольшой возвышенности лежит большой красный камень, а вокруг него небольшие серые камни поменьше. Как будто из-под земли прорастает целая семья. Рядом растет одинокая сосна. Вряд ли лучший памятник создадут люди. Остается только на большом камне укрепить табличку, которая бы рассказала о трагедии 1942 года.

В воспоминаниях местных старожилов часто упоминалась фамилия Ицика Самовара. Видный был парень, заглядывались на него местные красавицы.

Из Даугавпилса, где живет его дочь С.И. Меерова (одно время она была руководителем еврейской общины города), историк Иосиф Рачко прислал в журнал «Мишпоха» воспоминания о том, как выжил в годы войны Ицик Самовар.

Вот некоторые фрагменты этого рассказа:

«Ицик Самовар учился в хедере, окончил 6 классов польской школы. Его отец Нахман закупал и резал скот, держал мясную лавку.

Ицик помогал отцу, а когда стал старше, то с соседом и «другом» арендовал Иказньское озеро. Вместе ловили и продавали рыбу. Ицик хорошо плавал, что потом ему пригодилось. У родной сестры Двейры были золотые руки: она вязала красивые шарфы, кофты и рукавицы и прекрасно готовила. Компаньону брата тоже связала красивый шарф…

Двейра попала в Миорское гетто. Ее убил тот самый компаньон, шею которого согревал шарф, связанный ею. В годы войны он стал служить фашистам.

Ицик Самовар сумел вырваться из Миорского гетто. Несколько недель скитался по лесам. Голод заставил несчастного беглеца искать пристанища. Его он нашел у Марфы Жоровой.

Хозяйку и ее семью Ицик знал до войны. У Марфы было двое детей: Липа – 17 лет, и Игнат – 15 лет. Родная сестра Марфы – Анна Денисова, была матерью семерых детей. У них уже пряталась еврейская семья Генс. Конечно, помогали прятать евреев мужья сестер Гаврила Денисов и Арсен Жоров и их дети. Все очень боялись, казалось, что Гаврила и Арсен почернели от переживаний. Они в поле за огородами вырыли яму, где скрывались евреи. Если летом можно пересидеть в ней, то морозными зимними ночами выдержать было нелегко. Игнат Жоров и Леня Денисов – сын Анны Денисовой – помогали евреям. Зимой на лыжах уходили в лес, принося еду в яму. А ночью «постояльцы» приходили погреться в дома Денисовых и Жоровых.

Полицейские о чем-то догадывались. В один из дней они явились в дом и сказали, что хозяев увезут в Друю. Евреи в это время мылись в бане. Марфа Жорова стала голосить: «Соседи, соседи, нас вывозят, присмотрите за скотом». Евреи, услышав, все поняли: быстро растворились в темном лесу. А хозяев довезли до Шарковщины и отпустили. В семье Жоровых Ицик Самовар скрывался десять месяцев.

Ицик вынужден был уйти от спасителей и скрывался в окрестных лесах. Полицейские схватили его и повели на расстрел. Житель деревни Иказнь вспоминает: «Мой отец Михаил Тележников рассказывал, что как-то рано утром Ицика поймали полицаи, видимо, где-то он спал, потому что был в нижнем белье. Отвели в сторону Жвирков и собирались расстрелять. Но Ицик бросился бежать. Утренний туман, белое белье, снежный покров и Бог в это морозное утро были союзниками бесстрашного еврея. Случилось чудо: приговоренный к смерти исчез в предрассветном тумане на глазах убийц».

В 1943 году Ицик Самовар пришел в партизанский отряд «За Родину». В отряде не хватало оружия, не говоря о продуктах. Однажды Ицик пошел в разведку. Был обнаружен, спасаясь, ему пришлось переплыть Браславское озеро.

В 1944 году после освобождения Браславского района Ицика Самовара мобилизовали в Советскую Армию. Он храбро воевал, мстил за расстрелянных родственников. Дошел до Восточной Пруссии, был несколько раз ранен, награжден. В 1946 году Ицик демобилизовался, вернулся в родные края.

Около сорока лет Ицик Нахманович работал заведующим магазинами в Браславе.

До войны еврейскую речь на Браславщине можно было услышать повсюду. Среди рыбаков, торговцев, крестьян, в местечках, в деревнях. Это был один из самых «еврейских районов». Сегодня память о том времени хранят немногочисленные уцелевшие еврейские дома, кладбища с памятниками – чуть видными среди травы и кустарника, да очень пожилые люди.

Рядом с Иказнью деревня Самуйлы. Говорят, что когда-то здесь стоял постоялый двор и корчма, принадлежавшая еврею Самуиле. И всю его многочисленную семью поляки и белорусы называли – «Самуйлы». Отсюда и пошло название.

За Самуйлами, на той стороне дороги, ведущий из Браслава в Полоцк, деревня Укляи.

92-летняя Ядвига Валериановна Ходаренок родилась и по сей день, за исключением военных лет, живет в этой деревне.

Правда, на зиму отправляется в Друю в Дом престарелых, а как только становится тепло, возвращается в свой дом, давно требующий ремонта, с фанерной красной звездочкой, прибитой рядом с окном. Это значит в доме жил ветеран Великой Отечественной войны.

«Мой муж Андрей Ануфриевич Ходаренок воевал, – рассказывает Ядвига Валериановна. – На фронте раненный был, и после войны в Бресте служил.

И отец, и дед здесь жили. При царе у отца был надел 7 гектаров, а при Польше, как стали наделять хуторами, нам дали у озера 4 гектара земли. Фамилия отца была Высоцкий.

Евреи до войны жили в каждой деревне, в местечках, много жило в Браславе и Перебродье.

В нашей деревне жил Мелах с женой. Два старика, детей у них не было. Они торговали. Привозили смолу, керосин, деготь.

Евреи все чем-то занимались. Бездельников среди них не было.

Тут недалеко за кладбищем в Загорье стоял дом, там жил Каган Исроэл. Он арендовал у помещика озеро Укляи. У Исроэла было три сына и две дочки. Сыновей звали Моисей, Залман и Хаим. И две дочки – Сима и Клава. Каганы и землю арендовали, и коров держали.

У них работало много наших. Мои братья ходили на озеро, ловили рыбу, а еврей отправлял ее в Докшицы, в Вильно, в другие места.

Моисей, когда Красная Армия пришла, убежал в Америку.

Залмана убили немцы. Он долго прятался в лесу, люди ему помогали. И я помогала. Придет ночью, пустишь, накормишь. На моего мужа говорили, что он помогает еврею. А потом Залмана кто-то выследил и немцам сказал. Они его в лесу убили недалеко отсюда. Наши мужики могилу вырыли и прикопали его. Сейчас, конечно, все заросло, кто ее найдет! Исроэла убили в Браславе в гетто. И Мэлаха с женой туда отправили».

Для людей, знакомых с историей только по школьному курсу, звучит экзотично, что в Браславском районе, как впрочем, и во многих других районах Белоруссии, были еврейские деревни. Поэтому дадим хотя бы краткую историческую справку. В 1847 году был издан царский Указ о наделении евреев, в строго отведенных для этого местах, землей. Одним из таких мест была территория нынешнего Браславского района. Для тех, кто собирался заниматься сельским хозяйством, предоставлялись льготные условия: переселенцы на 10 лет освобождались от налогов и на 25 лет их семьи освобождались от рекрутской повинности. На Браславщине в сельской местности поселилось 249 еврейских семей, которым было передано 1145 десятин земли. В этот период возникают еврейские земледельческие колонии: Друйск (1847 г.), Дубино (1848 г.), Яйсы (1847 г.), Кисловщина. Далеко не все колонисты стали крестьянами и землепашцами. Кое-кто сдавал землю в аренду или вовсе закинул свой участок и занялся ремеслом или торговлей. Но колонии были вполне зажиточными, а, превратившись в еврейские колхозы после 1939 года, успешно развивались до Великой Отечественной войны.

С жителями еврейских деревень фашисты стали расправляться в первые же дни оккупации.

19 июля 1941 года фашисты с участием некоторых жителей окрестных деревень окружили Дубино. 4 евреев убили сразу, остальных согнали в синагогу. Мужчинам приказали лечь на пол и избивали сапогами, палками, ходили по ним. Потом 20 человек вывели на местное кладбище и расстреляли.

Те, кто хоронил убитых, не могли узнать после пыток их лица.

Немцы отбирали у евреев в Дубино все продукты питания. Когда семидесятилетний Захар Марон выразил свое неудовольствие, немец схватил его за бороду и стал рвать ее. Захар не выдержал такой пытки и плюнул фашисту в лицо. Тут же пожилой человек был застрелен.

Памятника на месте расстрела дубинских евреев нет. И остатки еврейского кладбища (несколько сохранившихся памятников) найти чрезвычайно сложно.

Евреев Дубино немцы отправили в Браславское гетто, потом перегнали в Видзы, Свентяны. Оттуда их отправили в лагерь смерти Понары и дальше в Бухенвальд, Освенцим и другие концентрационные лагеря Европы. Войну пережили буквально единицы, да и те спаслись чудом.

Если деревни Дубино и Друйск после войны были отстроены, правда, евреи там больше не жили, то Яйсы перестали существовать. На послевоенной карте нет населенного пункта с таким названием…

Наша поездка по Браславскому району продолжалась. Впереди были Друя, Слободка, Видзы, Богино. Но об этом в следующих номерах журнала.