В этом году исполняется 115 лет со дня рождения еврейского актера, режиссера, драматурга Файвиша Львовича Аронеса, создавшего образы Тевье-молочника, Менахема Мендла и другие, ставшие классикой еврейской сцены.

Его пьеса «Аристократы» некогда была украшением еврейского театра в Нью-Йорке. Он переводил стихи Самуила Маршака на идиш, делал инсценировки по рассказам Шолом-Алейхема и Чехова, снимался в некоторых советских фильмах тридцатых годов, в том числе в популярной картине «На границе». И, как положено по роли, в 1949 году, в пору разгрома еврейской культуры, оказался в сталинских лагерях. К счастью, не погиб на промороженных пространствах ГУЛАГа. Он умер в Израиле в 1982 году, незадолго до своего девяностолетия, оставаясь преданным сцене до последнего дня жизни. За свою артистическую деятельность в Израиле Файвиш Аронес был награжден золотой медалью Бней Брака, а статья о его творческом пути была опубликована в Американской энциклопедии театра.

С Файвишем Аронесом я по­знакомился в Риге году в пятьдесят девятом, вскоре после его освобождения из лагеря. Он был осужден на 10 лет за сионистскую деятельность. Но вышел на свободу досрочно.

Тогда он и подарил мне странную для подростка, пишущего стихи, но отнюдь не мечтающего о театре, книгу «Инсценировки рассказов А. П. Чехова» в переплете из серого, видавшего виды картона, изданную в 1951 году. На внутренней обложке фиолетовыми чернилами, с нажимом, была сделана надпись «Книга Ф. Л. Аронеса».

Откроем выжившую на пересылках книгу сегодня и прочтем слова из предисловия народного артиста СССР В. Топоркова: «Если со стороны актерского исполнения инсценировки рассказов А. П. Чехова будут хорошо подготовлены и тонкое исполнительское мастерство будет налицо, то отсутствие сложных декораций и различных театральных аксессуаров не имеет почти никакого значения. В большинстве своем инсценировки Чехова очень удобны для исполнения в смешанных концертах».

Концерты, которые ставил Файвиш Львович на лагерной сцене, были и впрямь смешанными. И, может быть, поэтому рекомендации заслуженного Топоркова не казались столь издевательскими, хотя отсутствие театральных аксессуаров наблюдалось полнейшее. Наряду с маститыми профессионалами сцены в «Чеховских представлениях» участвовали и обычные лицедеи жизни – аферисты, бандиты, воры. Так что «тонкое исполнительское мастерство» было обеспечено от пайки до пайки, пока действующие лица и исполнители не передохнут с голодухи.

Знакомясь с книгой инсценировок рассказов А. П. Чехова, я мало-помалу сближался и с Файвишем Аронесом. Видел его старые афиши, переведенные им на идиш книги, альбомы с рецензиями и пожелтевшими фотографиями: с друзьями, еврейскими актерами и писателями. Читал он мне и свои стихи, написанные на идиш – на родном языке моих дедушек и бабушек, моих родителей, которые некогда, еще при советской власти, учились в Одессе в еврейской школе. Однажды он прочитал мне на идиш стихи, в которых я угадал ритмы поэмы Самуила Маршака «Мистер Твистер». И сам того не замечая, машинально стал синхронно за ним повторять:

Есть
За границей
Контора
Кука.
Если
Вас
Одолеет
Скука
И вы захотите
Увидеть мир –
Остров Таити,
Париж и Памир, –
Кук
Для вас
В одну минуту
На корабле

Приготовит каюту,
Или прикажет
Подать самолет,
Или верблюда
За вами
Пришлет.
Даст вам
Комнату
В лучшем отеле,
Теплую ванну
И завтрак в постели.
Горы и недра,
Север и юг,
Пальмы и кедры
Покажет вам Кук.

Файвиш Львович, дочитав на идиш строчки до конца, улыбнулся и сказал, что мудрый Самуил Маршак хитроумно приспособил для эпиграфа к «Мистеру Твистеру»:

– Приехав в страну, старайтесь соблюдать ее законы и обычаи во избежание недоразумений…

Из старого путеводителя.

– А в каких странах вы побывали на гастролях? – спросил я.

Старый актер задумчиво потер переносицу:

– Приглашали во многие. Но я был невыездной. Вместо меня за границей побывала моя книжка.

И дал мне полистать единственный оставшийся у него экземпляр «Мистера Твистера» на идиш с вложенным в него, между страниц, благодарственным письмом от Самуила Маршака, тоже прекрасно знавшего «маме-лошн». Письмом с благодарностью за «блистательный перевод».

Поэма Самуила Маршака «Мистер Твистер», переведенная Файвишем Аронесом на идиш и выпущенная в свет в начале тридцатых годов в Минске Государственным белорусским издательством, стала своего рода визитной карточкой для многих советских делегаций в зарубежных странах, когда они посещали еврейские общинные центры.

Постепенно передо мной вырисовывался образ человека Возрождения – актера, драматурга, режиссера, а в дни военных испытаний – и отважного воина. На Первой мировой, призванный под знамена русской армии, он воевал от звонка до звонка, за храбрость был награжден Георгиевской медалью, дважды ранен, лежал в Петербургском лазарете. А в шестидесятые стал одним из первых, кто начал возрождать еврейскую культуру в Латвии.

Когда-то в начале XX века он ушел с группой бродячих еврей­ских актеров из Двинска (Даугавпилса), где родился. С тех пор Файвиш Аронес, ученик знаменитой Эстер Рохель Каменской, никогда уже не покидал сцены, исключая время, проведенное на фронтах, в госпиталях и сталинских лагерях. Впрочем, и это не совсем верно. Он и на войне умудрялся не забывать о своем артистическом призвании, и в лагерях. Свидетель­ством тому – томик инсценировок чеховских рассказов, которым он пользовался. Представьте себе, что испытывали люди, сидящие в насквозь промерзшем бараке – зрительном зале, когда перед ними выступал Файвиш Львович. Представили? Ну, и смейтесь дальше – непременно согреетесь. В особенности, если представите себе, что там же, под завывание вьюги, он сочинял солнечные стихи на идиш и, не доверяясь даже крохотному листочку бумаги, держал их годами в памяти – так и вынес на свободу, обманув самые тщательные шмоны.

В 1935 году, увлеченный идеей развития еврей­ской культуры в Еврейской автономной области, он распрощался с Харьковским еврейским театром, где, как и незадолго до этого в Минске, снискал широкую популярность, и уехал в Биробиджан. К тому времени на его творческом счету были такие значительные роли, как Тевье-молочник и Менахем Мендл. Его пьеса «Аристократы» с успехом шла не только в Советском Союзе, но и в Нью-Йорке, что, конечно, припомнили ему потом на допросах.

Во время Второй мировой войны Файвиш Аронес поставил в Биробиджане спектакли, в которых можно было встретить целое созвездие талантливых еврей­ских актеров – Шильмана, Теплицкую, Хаит.

Легко себе представить, как развивалась бы его творческая жизнь в свободной стране. Но Аронес в такой стране не жил...

«25 мая 1948 года в Биробиджане по просьбе зрителей был поставлен «Тевье-молочник». Заняты  были все ведущие артисты театра, – вспоминает  очевидец в газете «Община». – На
премьере зрители долго не отпускали со сцены Ф. Аронеса, Б. Шильмана, М. Карлоса, Н. Хаит, М. Штейна, Э. Теплицкую, В. Коган.

Зрители видели на сцене человеческие страдания не в театральной схематичности, а в беспредельности живой жизни. Публика плакала. Замечательному актеру и изумительному режиссеру Ф. Аронесу удалось создать страстный, вол­нующий спектакль, обращенный к будущему».

Однако будущее смотрело на Файвиша Львовича через зрачок одиночной камеры. 5 октября 1949 го­да артиста арестовали, «чтобы не выступал», так сказать.

Послушаем его сына Майрума Аронеса: «К тому времени, когда начались антиеврейские репрессии, отец был человеком, уже известным не только в своем театре, но и в области. Он пропагандировал все еврейское – песни, книги, спектакли. И, конечно, первый удар пришелся по нему и по тем писателям, которые там жили. Отца арестовали 5 октября 1949 года. И я не видел его до 1956. Он сидел в лагерях строгого режима, носил арестантскую робу в полоску с номером на груди, без имени. В самые тяжелые моменты вес его падал чуть ли не до сорока килограммов, выглядел он, понятно, как живой труп. Но его ничего сломить не могло. В нем всегда был такой внутренний огонь, загасить который не способны самые суровые испытания».

В канун пятой годовщины со дня трагической гибели Соломона Михоэлса в газете «Правда» была напечатана статья про «убийц в белых халатах». Номер газеты с этой статьей дошел окольными путями до заключенных «Сибирлага 0-33».

Читая тайком «Правду», они поняли: им всем вынесен смертный приговор.

Минск мой, безмолвная груда камней,
Груда могильных плит.
В городе мертвых утраты больней –
Шлойме Михоэлс убит.

Город безмолвных могильных плит
Страхом насквозь продут.
Камни безмолвны, но сердце кричит
В надежде на Божий суд.

Но много ли проку в надежде той,
Если она слепа?
Шлойме Михоэлс, всеобщей судьбой
Стала твоя судьба.

Это стихотворение, переведенное впо­следствии мною с идиш, было написано Файвишем Львовичем тогда, страшным январем пятьдесят третьего года, сразу же после прочтения погромной статьи.

Старый еврейский актер Аронес и его солагерники Иосиф Бергер, бывший лидер компартии Палестины, раввин города Проскурова Шалом Носем Маргулис и другие евреи-заключенные не могли и помышлять о том, что годы спустя судьба уготовит им встречу в Израиле. Они предполагали, что в ближайшем будущем их ждет физическое уничтожение, и что, может быть, в последний раз им дано отметить скорбную годовщину со дня гибели Соломона Михоэлса.

Ночью, после развода, забившись в дальний угол, уверенные в близкой смерти, провели вечер памяти Соломона Михоэлса. 15 человек, представлявших собой осколки еврейской культуры, как бы повернули время вспять и вновь, назло смерти и палачам, ощутили себя живыми людьми. Звучали стихи, монологи из спектаклей, написанные Файвишем Львовичем за колючей проволокой.

Шлойме Михоэлс, всеобщей судьбой,
Стала твоя судьба.

Эти строки читал Файвиш Аронес. И тогда к нему подошел православный священник отец Николай, старый лагерник, лет восьмидесяти с лишним, страдающий за веру. Он сказал так: «Братья мои, евреи! Если Сталин пошел против вашего вечного народа, помяните мое слово, он обречен. Потому что ваш Бог не оставит его без наказания».

Это было 13 января 1953 года, в пятую годовщину со дня гибели Соломона Михоэлса, менее чем за два месяца до смерти Сталина, за три года до реабилитации Файвиша Аронеса.

«Выжить ему помогала душевная сила, – рассказывает его сын Майрум. – Он мне говорил: «Погибну я или нет, но внутри у меня есть то, что они отобрать не могут. Мой Израиль». И это придавало ему стойкости, иначе он не дожил бы до освобождения».

В 1972 году Файвиш Аронес наконец-то оказался в Израиле.

И сразу же вернулся к артистической деятельно­сти. Вместе со своей женой Бертой (Беллой) Аронес, еврейской певицей, он выступал с концертами на израильских подмостках.

Их концерты пользовались большим успехом. Дело в том, что зрители не только знали Файвиша Львовича, но и помнили памятью сердца замечательную певицу Берту Аронес, блиставшую на сцене в тридцатых-сороковых годах, до ареста мужа. Свою музыкальную деятельность Берта Аронес начала в Ленинградской капелле под управлением Мильнера. А потом, выйдя замуж, переехала из Ленинграда в Биробиджан. Она была певицей и актрисой в Биробиджанском еврей­ском театре, много выступала с песнями на радио. Во время войны неоднократно выезжала с шефскими концертами на фронт. В ее репертуаре были еврей­ские, русские и белорусские песни, пользовавшиеся в ее исполнении заслуженным успехом у публики. И это подтверждалось в Израиле, когда она выступала вместе с мужем в разных городах страны.

Незадолго до смерти Файвиш Львович выпустил на идиш книгу лагерных стихов, написал историю биробиджанского театра, рукопись которой хранится в тель-авивском университете.

Его не стало 27 августа 1982 года, когда ему исполнилось 89 лет. Сколько из них – артистических? Думается, все. Ибо артисты рождаются и умирают на подмостках. То же можно сказать и о его жене Берте Аронес, прожившей, как и он, очень долго и трудно на сцене театра жизни.

Может быть, и тот мир – театр, а души людские в нем – актеры.

Ефим ГАММЕР,
Иерусалим