Сколько я его помню, он всегда много и тяжело трудился. И никогда, даже когда его зрение к старости изрядно ухудшилось, не расставался с книгами и газетами, которые прочитывал, как говорили тогда: “от корки до корки”. Это было всегда серьезное чтение, связанное с общественно-политической жизнью страны и историей мира. Глядя на него со стороны, кто-то мог подумать, конечно, не зная его, что он малочувствителен ко всему красивому и прекрасному –  этакий сухарь, однако, на самом деле, он ценил и любил музыку, искусство и особенно поэзию.

Частенько я с отцом, Наумом  Семеновичем, засиживался допоздна на нашем крылечке, и мама не всегда сразу могла нас зазвать в дом ужинать. Какое это было блаженство – слушать его рассказы о жизни, звездах, космосе и мироздании… Таких уроков в нашей школе никогда не было, трудно было в нем не увидеть настоящего романтика… Все эти свойства души сдержанно прятались где-то внутри его и незаметно, порой, проявлялись как-то случайно, когда он увлеченно, с особой доверительностью, что-то рассказывал, вовлекая меня в круг своих представлений и знаний. Но, к сожалению, времени для общения в суете трудной послевоенной жизни нам всегда не хватало…

Особенно украшали наши поздние летние посиделки долгие паузы в его повествованиях и пение ночных птиц в нашем саду. Во всем этом была какая-то неповторимая мистика…

Все это включало мою фантазию, даже обычные порывы теплого ветра и шелест листьев обретали в тот миг трепетную таинственность…

Не могу вспомнить,  чтобы он хоть раз вслух сам читал свои стихи или те, которые ему нравились. Но при этом он всегда ценил красоту слов в стихах, песнях и в старинных романсах… Бывало, сунет мне в руки газету или книгу и мягко скажет, не навязывая своего мнения: “Сынок, тебе это полезно знать, может пригодиться“.

Речь его, простого человека, токаря-металлиста, была всегда грамотная, и можно даже сказать литературная, очевидно, сказывалось обилие прочитанного. Говорил всегда убежденно, страстно и доказательно. За словом он, как говорится, в карман никогда не лез, и в разговоре всегда четко и остро давал отповедь спорщикам, но не обидную, всегда с юмором и подтекстом, который умный человек подмечал, хотя и не всегда сразу, но, поняв потом, что он имел в виду, долго смеялся, принимая его позицию.  

О себе он рассказывал мало, а об увиденном и пережитом говорил сдержанно, кратко, но выразительно. О местечке Сенно, где родился и жил недолго с родителями до войны, он не рассказывал, очевидно, оттого, что это бередило грустные воспоминания о погибших родных и родителях, а я, понимая и чувствуя эту его боль, и не пытался расспрашивать.

Теперь я точно знаю, что зря. Из-за этой, привитой родителями деликатности, многое из жизни родных так и осталось неизвестным для меня, а значит и для детей и внука… Историческая память моего рода была уничтожена не только войной, но и сталинским государственным антисемитизмом, когда принадлежность к еврейству ставила перед многими проблему выживания.

Проявление неонацизма стало парадоксальной реальностью в многонациональных странах бывшего Советского Союза, победившего гитлеровскую нацистскую Германию в 1945 году. Не такую страну защищал мой отец на фронтах Великой Отечественной войны. Он свято, искренне верил в социальную справедливость, равенство и в коммунистическую идею, даже не предполагая, что все это было наивной иллюзией.

В коммунистическую партию отец вступил в окопах Сталинграда, защитником которого был…

Его военная профессия была очень тяжелой, не дававшей права на ошибку – не зря говорили на фронте, что сапер ошибается только один раз!

Закончил войну отец в Восточной Пруссии и живым вернулся с фронта, не зная, какое горе потерь ожидало его дома… Поэтому не любил вспоминать о войне, хотя этот отрезок жизни нелегко было вычеркнуть из памяти солдату-орденоносцу.   

Как-то вспоминая о молодости, отец рассказал мне о немце-ремесленнике, который в период НЭПа имел собственную мастерскую в Орше. Тот учил его токарному ремеслу так, что многие, даже взрослые и после войны хотели обучать детей и сами учиться у отца. Тогда же, молодым, отец вступил в профессиональный союз металлистов Орши, учился на рабфаке, увлекался музыкой, спортом и поэзией…

Его труд был востребован, и он гордился этим. Работа давала возможность хорошо материально поддерживать родителей, кормить семью и дать братьям шанс получить высшее образование, а сам он, увы, не успел из-за службы в армии и войн,  выпавших на его долю – финскую и Великую Отечественную.

Но память его хранила все, хотя об этом он не любил говорить и вспоминать вслух...

Однажды, в конце жизни, зная, что она не бесконечна, отец дал мне прочитать три рукописных листочка- черновика, уничтожив до того остальные свои записи. А жаль…

И эти листки я до сих пор берегу, как память, сожалея о том, что не успел поговорить о его поэтическом опыте и литературном наследии, собранном со времени юности и учебы в довоенной Орше и Витебске, где участвовал в литературных молодежных кружках…

 

Наум  Слобин ОДИНОКАЯ  БЕРЕЗКА Я помню, как на поле брани, Где только что утих тот бой, Березка, словно из тумана, Предстала вдруг передо мной. Я подошел, рукой коснулся Густой листвы ее кудрей, И от души ей улыбнулся, Как другу юности своей… И думал я, кто дал ей силы Здесь, стоя насмерть, устоять? Словно присяге верна была, Не отступила ни на пядь. Как часто на закате дней Над тайной Жизни мы гадаем – Наверное, во сто корней В родную Землю так врастаем!...