Бабуля, дай поесть, – попросила я, не отрываясь от книги.

– У меня только рыбные галушки, ничего другого нет.

– Что? Но у них такой вкус, будто их уже два раза ели!

Бабушка Хася не обиделась. Во-первых, она обожала, когда дитя шутит, во-вторых, чувствовала себя виноватой – готовить не любила. Даже выдумала себе диету, как будто у нее был катар желудка. Правда, и достатка в семье особого не было, жили во все времена скромно.

Дед мой родился и вырос в деревне, потом, после женитьбы, переехал в местечко, где работал у купца на лесоскладе. Получал маленькое жалование, имел казенную квартиру с огородом. Так они и вырастили четверых детей. В начале Первой мировой войны семья переехала в Минск. Много раз дед пытался пробиться в жизни, но, однако, предприимчивость, энергия и хватка ему были так же не свойственны, как лживость, недобросовестность и неаккуратность. “Честен, как Иосиф Матусевич”, – говорили о нем. Это было приятно, но жизненных благ не давало. Такой же, как дед, была и моя мать – всю жизнь проработала рядовым бухгалтером, ни разу не решившись на что-нибудь большее. Отец оставил нас, когда мне шел четвертый год. Он жил далеко, где-то в России, и я видела его очень редко.

– Бабуля, так хочется чего-нибудь жареного…

– Я поджарю лучок на постном масле, помакаешь хлеб.

Я в то время вообще к пище была равнодушна и страдала совсем от другого. У многих моих друзей были шумные веселые семьи – матери, отцы, братья, сестры. А я всегда дома одна с книгой или постоянно на улице. У меня тогда были две страсти, казалось бы, исключающие друг друга: я постоянно с пяти лет, когда сама научилась читать, не расставалась с книгой и в то же время обожала разные игры, скакалку, игру в войну с соседним двором и многое другое. Моими друзьями были только мальчишки, потому и прилипли ко мне эти клички: Хлопчурка и Козуля. Я была девочка крепкая, но почему-то плохо росла, отчего звалась еще и Малая.

Было лето, друзья во дворе разъехались кто куда, и мне было скучно. В свои 11 лет я еще нигде не бывала. И когда бабушка надумалась послать меня погостить в местечко, я очень обрадовалась.

– Подумать только, местечко рядом, а мы там не были столько лет! И что мы за люди!

Бабушка сказала, что ее любимая племянница Ганя примет меня хорошо и я там обязательно поправлюсь и подрасту.

Соседка Марыля ехала к дочке в Борисов и высадила меня в Смолевичах.

Дом Фрайманов я, по рассказам бабушки, нашла очень быстро. Он стоял над обрывом, внизу протекала маленькая речушка с мостиком. К дому примыкала веранда, из которой одна дверь вела в комнаты, а другая – во двор и огород. Я вошла в комнату, там никого не было, вернулась на веранду и тут, со стороны двора, вошел высокий старик с ведерком в руках.

– Что тебе, девочка? – спросил он по-еврейски.

Наружность старика меня поразила. Он был строен, небольшая курчавая борода без единой сединки и красивое лицо. Может, он был тогда не очень стар? Я еще не умела это определять. Назвала ему свое имя и сказала, что меня прислала бабушка Хася Матусевич к тете Гане, чтобы я у нее побыла и поправилась.

– Ой, вей! – Всплеснул руками старик. – Чем же я буду кормить маленькую городскую барышню?

На веранде пахло вкусным: укропом, чесноком и еще чем-то. Мне захотелось есть, но бабушка всегда учила, что просить у взрослых неприлично, поэтому я, подражая бабушкиным выражениям, сказала:

– У вас тут такой чудный воздух, неудивительно, что люди постоянно хотят есть.

Старик засмеялся и ушел. Он вернулся с большой крынкой простокваши, половинкой хлеба и тарелочкой с янтарным маслом.

– Вот, кушай, кецеле-швестерке (котенок-сестричка – идиш). Могу еще сварить картошки и поджарить пару яиц. Ты только скажи.

Тут я узнала, что дочка старика Ганя с детьми уехала на два месяца к мужу на торфоразработки. Выходит, я буду одна с дедом.

– Ты такого хлеба никогда не ела. Его моя соседка Гита печет – чисто ржаной. А масло от своей коровки. Вкусно?

– Как пирожное! Спасибо. А как мне вас называть?

– Я – дед Велвл.

– Нет, это имя вам не подходит. Оно в моих губах путается. И вообще, вы такой красивый. Неужели вас никогда иначе не называли?

– Было, кецеле, называли, – он печально улыбнулся, – только уже никто не помнит.

– Можно я Вас буду звать деда Вел?

– Называй, как хочешь, кецеле-швестерке.

– Почему вы меня называете кошечка-сестричка?

– Поговорка у меня такая. Ты прости, что еда простая. Была бы Ганя, ты бы у нас растолстела. Да и приехала ты аккурат в бобовый цвет.

– А боб тут причем?

– Так говорится: боб цветет – время голодное. Старое съели, а новое еще не поспело.

Дед Велвл проводил меня в комнату внуков, где постелил постель. Я осмотрелась. Все было удобно и красиво устроено для детей. Да, видно, что люди неплохо живут. На кроватках пружинные матрацы и свежее белье, шкаф с игрушками, стол, лампа с абажуром. А главное – книги! Стеллаж от пола до потолка. В окно вливается аромат цветов из палисадника. Не хотелось даже вспоминать о тесной бабушкиной комнате и старинной кровати с душной периной.

Ох, и здорово! Мне тут нравилось! Днем я лежала на веранде на принесенном дедом матрасике, читала “Гаргантюа и Пантагрюэля” и одновременно ела хлеб с маслом и огурцами, которые брала из кадушки, стоящей рядом. Это ли не рай на земле? Дед старался мне не мешать, тихонько ставил на маленький столик что-нибудь, приготовленное соседкой тетей Гитой, и уходил. Лишь однажды вдруг поцеловал меня в макушку.

– Ты не рассердилась? У тебя волосики вкусно пахнут, кецеле, – проговорил он.

– Да ради бога, целуйте на здоровье, – ответила я, не отрываясь от книги.

Тетя Гита, которая приходила каждый день, рассказала мне, что дед Велвл всю жизнь работал на коне, возил разные грузы, такая же профессия была у его сына Соломона. В юности дед был прекрасен, как праведный Иосиф, но вот женился на некрасивой и болезненной Голде-Мере, которая была еще и старше его на 5 лет. Это была старшая сестра моей бабушки. Они с Велвлом прожили 25 лет очень дружно, родили пятерых детей, которые были один другого красивей. Когда двое младших в возрасте 18 и 19 лет скоропостижно умерли от туберкулеза, Голда-Мера тоже вскоре умерла. Велвл с тех пор живет с Ганей и ее семьей.

– Деда Вел, скажите, ваши дети все на вас похожи? – спросила я.

– Да нет, не похожи, разве только один внучек, ты его таки скоро увидишь.

Что-то ударило меня легонько по щеке. Обернувшись, увидела на перилах мальчика примерно моих лет. Он сидел, болтая босыми ногами, и смеялся, показывая большие редкие зубы. Я с удивлением смотрела на его лицо. Он действительно был очень похож на деда.

– Чего ты смеешься? – строго спросила я.

– Разве не смешно, что дед совсем в тебя влюбился? – сказал он по-еврейски.

– А тебе что, завидно?

– Еще чего! А ты по-еврейски не умеешь?

– Нет, говорить не умею. А как тебя зовут?

– Я – Юдик Фрайман, сын дедова сына Соломона.

– Почему бы тебе, Юдик, для начала не вымыть ноги?

– Зачем? Они у меня чистые, мыл перед сном, мама заставила.

– Но они у тебя какие-то черные.

– Это ерунда! Просто цыпки.

– Неужели из-за цыплят?..

Юдик просто задохнулся от смеха:

– Ой, готэню^*! Что у вас в городе все такие дурные? Ду бист а нар, хочь ин кеймен шпар!

– Сам ты дурак! Самого надо впихнуть в печную трубу!

– А, так ты все понимаешь?

– Ну, конечно. Я что, глухая? Но говорили со мной дома только по-русски.

– Ладно, давай о другом, – деловито проговорил он, – бабушка тебе дала с собой какие-нибудь деньги?

– Немного мелочи.

– Так чего мы тут торчим? Кидай книжку, и побежали на местечко!

Побежать на местечко означало просто выйти на небольшую базарную площадь, мощенную булыжником и окруженную лавочками и лотками. На площади стояла небольшая церквушка и было два двухэтажных дома.

День был не базарный, и на площади стояла только пара телег. Ничего интересного! Но Юдик сразу направился к мороженщику, сидящему на раскладном стуле перед своей тележкой. Ну почему в детстве было такое удивительно вкусное мороженое?

...Мы с Юдиком теперь не расставались. По вечерам гуляли по местечку и не могли спокойно пройти мимо сидящих на крылечках и лавочках. Все спрашивали, кто я такая. Юдик терпеливо объяснял, и они радостно меня приветствовали. Так я узнала, что мою маму в местечке звали Рашеньке мит ди бихеле (Рашенька с книжечкой – идиш).

Мы с Юдиком часто сидели на старой заброшенной голубятне, откуда была хорошо видна вся главная улица до самой станции. Юдик любил рассказывать мне смешные истории о жителях местечка.

– Вот, гляди, идет Леше-Моше!

– Как идет? Их же двое?

По улице семенили, взявшись за руки, двое уже немолодых людей.

– А мы их считаем за одного. Они никогда не расстаются, все делают вместе и, когда их спрашивают, отвечают вместе, как близнецы.

– Так это брат с сестрой?

– Нет, муж с женой, их никогда никто не видел по одиночке уже больше двадцати лет. Они сапожники Леше-Моше.

– Глянь, а вот наш местечковый сумасшедший Саша Веразбиткер!

Я увидела высокого еще не старого и красивого человека, который был весь обвешан цветными лоскутьями. Они торчали их шапки, из карманов и развивались за спиной.

Юдик рассказал, что когда-то Саша изучал Талмуд и готовился стать раввином. Потом с ним что-то сделалось, и теперь он ходит от дома к дому, а когда ему дарят цветные лоскутки, радуется, как ребенок.

Как-то в один день Юдик надумался залезть в сад к столяру Менделю и попробовать его знаменитых яблок.

– Нет, Юдик, я не полезу, бабушка сказала: воровать – самый тяжкий грех, да и яблоки-то совсем зеленые!

– Какое тут воровство! Мы же не с деревьев, а только опадки. А зеленые яблоки – это самый вкус! Что ты понимаешь! Стой! Кажется, нам не придется через забор лезть.

В окне у Менделя сидела незнакомая беленькая девочка.

Юдик подошел, представил ей меня и напросился тут же в гости. Девочку звали Маша, это была внучка Менделя из Москвы.

Все оставшееся время мы втроем блаженствовали в саду. Юдик оказался прав. Зеленые яблоки – это настоящая прелесть!

Незаметно подошел к концу месяц. И тут обнаружилось два неприятных обстоятельства. Во-первых, в кадушке на веранде осталось всего два огурца. Во-вторых, как я расстанусь с моими новыми друзьями: милым дедом Велвлом, Юдиком, Гитой, москвичкой Машей и другими?

– Деда, а Ганя не будет сердиться, что я съела ее огурцы?

– Что ты, кецеле-швестерке! Это же прошлогодние, а когда она приедет, как раз подойдут новые. А у тебя округлились щечки, чтоб я так жил!

Потом за мной приехала бабушка, и я навсегда простилась с местечком. Больше я никогда никого не видела из этих милых людей и только с Юдиком Фрайманом встретилась спустя двенадцать лет. Но это уже совсем другая история...