Я родился 5 февраля 1948 года в Минске, в еврейской семье, за восемь дней до убийства великого Соломона Михоэлса, вслед за чем последовали разгром Еврейского антифашистского комитета и гнусная антисемитская кампания борьбы с “космополитами безродными”.

Мой отец, испытав на себе кровавые ужасы Минского гетто, уже в декабре 1941 года с оружием в руках во главе группы из трех десятков человек влился в ряды партизан. Человеком он был мужественным и отважным, участвовал в полутора сотнях крупных партизанских боев и операций, перенес тяжелое ранение, получил немало боевых наград, наверное, потому и не побоялся, работая на высокой должности в СНК БССР, помогать с трудоустройством изгнанным “космополитам”, за что и поплатился работой и едва не угодил под суд тройки.

Устроиться на работу после этого он долго не мог, а нужно было кормить семью из шести человек. Но бывшие партизаны не оставили в беде своего любимого комиссара. Большей частью жители деревень, они приезжали к нам в гости и привозили в подарок продукты питания.

Так в мою жизнь с самого раннего детства вошел белорусский язык во всей красе своих многочисленных диалектов, со всеми оттенками народной лексики.

Стихи я начал сочинять, едва научившись говорить, а поощряла это мое занятие старшая сестра Света, родившаяся в мае 1941 года, младенцем мыкавшаяся вместе с моей мамой в эвакуации, где неизлечимо заболела. Умерла она в страшных муках, прожив всего 16 лет, но пока была жива, души во мне не чаяла, а перед смертью наказала, чтобы я никогда не бросал занятий поэзией. Родители мои тоже очень любили поэзию, особенно Пушкина. Папа, к тому же, часами мог читать наизусть немецких романтиков в классических русских переводах.

И дальнейшая моя судьба складывалась так, что всегда рядом был кто-то, поощрявший мое сочинительство. Белорусскую литературу вела у нас в школе Анна Иосифовна Минкович, человек влюбленный в поэзию, а русскую литературу преподавала Зоя Григорьевна Разумова, жена белорусского поэта Петра Приходько, носившая мужу на рецензию мои несовершенные поэтические пробы.

Закончив школу с золотой медалью, я, после неудачной попытки поступить в Литературный институт им. М. Горького, был принят на учебу в Минский госмединститут, на всю жизнь влюбился в медицинскую профессию, которую не оставляю и поныне.

А писать стихи я продолжал. Первая моя публикация в журнале “Маладосць” увидела свет в 1967 г. с легкой руки замечательного поэта и человека Миколы Аврамчика. Далее по литературной дороге меня вели Народный поэт Беларуси Рыгор Бородулин, блестящий переводчик Василь Сёмуха. Я постоянно чувствовал дружеское плечо Леонида Дранько-Майсюка, Владимира Павлова, Алеся Вельского, Кастуся Цвирки. С тех пор было много публикаций в периодической печати, вышло четыре моих сборника стихов. На определенном этапе я увлекся переводами с немецкого, русского, идиша, который выучил уже взрослым, и польского.

В период перестройки я стал делать попытки писать стихи на идише, испытав в этом глубокую внутреннюю потребность, потому что никогда не чурался своего еврейства и страдал комплексом вины перед родной культурой. Огромную помощь и поддержку мне оказал незабвенный наш патриарх Гирш Релес. Не могу не вспомнить добрым словом поддерживавших меня еврейских писателей Велвла Чернина, Геннадия Эстрайха, журналиста и редактора Леонида Школьника.

И хотя я остаюсь белорусским поэтом, те несколько десятков удачных стихотворений, которые я написал на идише, – предмет моей законной гордости и повод для самоуважения.

 

У ОБЕЛИСКА Здесь черный памятник стоит. И спит под ним моя родня. Стал этот горестный гранит Стеною плача для меня. Сюда и летом и зимой Я прихожу с моей бедой. И среди мирной тишины Я слышу грозный гул войны. В кровавых ранах мой народ. Я от него неотделим. Здесь мой отец, и весь мой род. Здесь мой святой Иерусалим… И стала Яма в свете дня Стеною плача для меня.	*** На просторе, где ветрам Место для забавы, Где роса по вечерам Обнимает травы, Я люблю среди полей Слушать в летний вечер, Как на скрипочке своей Пиликает кузнечик. И назло беде, друзья, – Жизни дар на воле: Небо, травы и роса, И кузнечик в поле.
ПРОСЬБА Сжалься, время, прошу я, над мамой, Над усталою мамой моей. Мама видела радостей мало Среди горьких ненастных ночей. Как ты, время, ее ни ломало – Не сломало, стараясь хитро, Все забрало, и только осталось На висках у нее серебро. Обложило печальною данью Жизнь ее, все дороги-пути... Сжалься, время: от мук и страданий, Душу мамину освободи.	*** О чем ты мне нашептывал, Осенний дождик мой, Когда поля заштопывал Меж летом и зимой? Что осень моя близится?.. Но и ее крыла, Как лета продолжение, Когда любовь была… Так смешивайся с ветками, Мой дождик, не зевай, И к будущему светлому Мне тропку омывай!
ЗАБЫТЫЙ КОЛОДЕЦ Давно затянут тиною колодец. Течет ведро, ржавеет цепь. Густеет мрак. И время, как слепой канатоходец, Воды не может зачерпнуть никак. А я хотел бы подойти однажды Сюда и времени усталому помочь, Чтобы оно не мучилось от жажды Ни в знойный день, ни в пасмурную ночь.
Перевел с идиша Давид Симанович