Мишпоха №19    Татьяна КОНОПАЦКАЯ * Tatiana Konopatskaya / 'ПУЛЬСИРУЮЩИЙ НЕРВ ЧУЖИХ СТРОК...' * 'A pulsating nerve of strange lines...'

'ПУЛЬСИРУЮЩИЙ НЕРВ ЧУЖИХ СТРОК...'


Татьяна КОНОПАЦКАЯ



Софья Зиновьевна Онгейберг

19

“Один знаменитый мастер пера произнес фразу: “Более всего дорога мне книга та, которая еще не написана”. Для меня нет дороже, чем книга с названием   “Открытый урок” – книга о маме, точнее книга, посвященная ее памяти. Будет ли новая книга – трудно сказать. Может, будет. Может, она будет даже лучше предыдущей. Но дороже, чем книга о маме, никогда не станет”.

Дмитрий Онгейберг

 

Уроженец деревни Дворец Лунинецкого района издал свою третью книгу, которая получила хорошие отклики известных писателей. Литератором он стал в Израиле. Первые две книги писателя вышли под его фамилией. С уходом мамы Вадим взял псевдоним от отцовского имени. Книга “Открытый урок” Дмитрия Аркадина издана в Тель-Авиве и посвящена светлой памяти мамы – Софьи Зиновьевны, которая была учительницей истории многих поколений лунинчан.

Она и ее будущий муж в 1951 году вместе окончили Гомельский педагогический институт. Аркадия Владимировича направили в деревню Дворец Лунинецкого района Брестской области, куда через год, после свадьбы, приехала и молодая жена. Дочь появилась на свет в родном Гомеле, а место рождения сына – полесская деревня.

В подзаголовке книги указано: “Маленькая повесть в письмах и авторских отступлениях”. Воспоминания о раннем детстве автора помещены в письме первом “Картинки зимнего Дворца”. Герой, от имени которого ведется повествование, вспоминает деревенскую хату с присущими тому времени приметами быта, под присмотром няни Христины – ожидание мамы и папы с работы, опасное приключение в 5-летнем возрасте – катаясь на санках по замерзшей реке Цна, мальчик провалился под лед, откуда сына директора школы спасли два местных сельчанина. Воспоминаниям помогают снимки периода зимнего Дворца, которые хранит Вадим.

В одном из писем наш земляк прислал такие стихи:

Я не родился в Вифлееме
с божьей печатью на лице.
Ни в Тель-Авиве,
ни в Гарлеме. Нет.
Я родился во Дворце!
Был мой Дворец без слуг дворцовых,
интриг дворовых,
без крыльца.
Паслись там жирные коровы,в селе
со статусом дворца
Д
авно Дворец
 мой стал узором,
что на песке.
Я вафли ем в той стороне, откуда взором
могу я видеть Вифлеем.
Дворец, Дворец
с  речушкой Цною,
где крыш неровные края,
В сердце моем,
всегда со мною,
малая спадчына моя!

Вадим пишет, что сохранилась и он очень бережет “единственную фотографию деревянного домика, где родился. Домик стоял на школьном дворе в деревне Дворец. С этого старого снимка художница сделала карандашную репродукцию в книге”. Еще у него над рабочим столом “висит маленький вымпел: “Лунинец. 450 лет” с красивым белорусским орнаментом”. Иллюстраций летнего отдыха в деревне нет – на это время Онгейберги отправляли дочь и сына в Гомель, где жили бабушки и дедушки. Это письмо называется “Неизвестный портрет”. Автор обращает внимание на особенность семей, которые враждовали, “как Монтекки и Капуллети”. Дети останавливались у маминых родителей. Дед был ветераном органов НКВД (во время войны служил в СМЕРШе). Он не поддерживал отношений с семьей Онгейбергов-старших – другой дед в свое время был узником ГУЛАГа. Но внуки иногда посещали и вторую половину предков…

Третье письмо – также “лунинецкого периода” и называется “Апельсины на Красноармейской”. В 1960 году семья переехала в город, где отец автора стал работать инструктором райкома партии. Устами Софьи Зиновьевны приводится объяснение названия Лунинца, которое будоражило воображение мальчика сопричастностью к великим событиям истории страны: “Место, где мы живем, …принадлежало когда-то дворянину по фамилии Лунин. Здесь была его усадьба, его вотчина, его земля. А жил он в Петербурге, был офицером и стал членом тайного общества, в котором замышлялось свержение царя. Во время восстания декабристов этот высокообразованный человек был с восставшими на Сенатской площади”. В отношении Лунинца этот рассказ не соответствовал исторической действительности, но отразился в судьбе героя: после окончания ВУЗа он стал работать в Ленинграде, здесь женился на девушке – тезке сестры. Ирина была родом из украинского города Черновцы. Но это случилось позднее…

От родителей сыну передались чисто гуманитарные склонности, поэтому понятно, что его самым нелюбимым предметом была математика. Мама дипломатично сглаживала конфликты ученика с преподавателем “царицы наук” Геннадием Алексеевичем Платуном. Отец, который к тому времени работал уже директором школы, хватался за голову: что будет дальше?

Дочь уважаемых учителей к тому времени училась в Минске в институте иностранных языков, а сын заявил, что хочет поступать на факультет журналистики в Львовское высшее военно-политическое училище. Родители и родственники начали отговаривать юношу. Главным аргументом стал тот, что евреев в такие вузы не принимают.

Тогда Вадим остановился на Белорусском театрально-художественном институте. Каким невероятным это выбор ни казался маме, она стала помогать сыну в подготовке произведений для вступительных экзаменов. Они были успешно сданы. Через 4 года “провинциальный Лунинец с триумфом встретил” дипломированного режиссера, который отмечает: “Милым жителям нашей глубинки… казалось, что режиссер и дирижер – это в принципе одно и то же. И каждый хоть немного знакомый с нашей семьей в знак уважения к папе и маме стремились встретить меня на улице и искренне поприветствовать: “Ну, поздравляем, дирижер! Давай не подкачай! Хорошо играй!”. Обнимали меня, жали руку. Они по простоте душевной путали эти две специальности”.

Название этой главе дал приводимый ниже случай из лунинецкого детства. Вадим и его друзья – Леша Шатыро, Толик Кравец, Женька Головачев – во дворе двухэтажной “хрущевки” на улице Красноармейская занимались пиротехническими “опытами”. Из-за неосторожности мальчика взрыв повредил ему глаза. Друзья начали спасать бедолагу. В этот момент его мама возвращалась из школы с дефицитными южными фруктами. От неожиданности происшедшего Софья Зиновьевна “упустила авоську, и апельсины запрыгали, посыпались и покатились, как оранжевые мячики, прямо по улице”.

Четвертое письмо – “Белорусско-украинско-израильские фрески”. Это рассказ о сложных 90-х годах, когда семья сестры выехала в США – к ней вскоре присоединились родители, а его семья – в Израиль. Автор рассказывает об испытаниях, которые их ждали, о многочисленных встречах с земляками, которые помогали быстрейшей адаптации новых американцев и израильтян. Воспоминания акцентируют его внимание на цифре 21 и месяце ноябрь. В это день похоронили гомельского дедушку. Через 18 лет 21 ноября Вадим попал в автомобильную катастрофу, после которой долго лечился, что помешало его профессиональному становлению. Ровно через год в этот же день в результате такой же трагедии погибла его двоюродная бабушка – известный московский геолог. Это число и месяц были определяющими и в судьбе мамы Вадима. Правда, она родилась 21, но октября, а умерла в ноябре 4-го…

Пятое письмо “Разноцветная Америка” рассказывает о посещении автором родителей в США.

Но мне было более интересно шестое письмо – “О наших… “вокзалах, причалах”, где много лунинецких страниц. Одно из веселых воспоминаний – утром мальчик не хочет надевать вчерашнюю одежду: “Мама, дай мне что-нибудь другое, чтобы меня собака не узнала”. Оказывается, по дороге в садик стучал палкой по оградам, раздразнивши дворняжек. “Ах, как я хорошо помню и эту песчаную улицу имени Гагарина, красивую красную церковь на ней, и даже всех собак!”.

Письмо седьмое – “На поводу у Господа” – квинтэссенция печали героя, который узнает о смерти мамы. Не сразу рождаются стихи:

Ее глаза не увядают,
и это видно только мне,
какая мама молодая
глядит, со снимка, на стене...

Автор трогательно передает любовь к самому дорогому в жизни человеку, с которым пришлось проститься навсегда: “Хочется думать, что написавшему эти семь писем сиротство однажды не покажется абсолютным и неотвратимым. Потому что всякий раз, когда его душа начнет ныть и страдать, он сможет возвращаться к этим строкам, к собственному обнаженному повествованию об открытом уроке жизни мамы, на котором он теперь всегда будет ее первым учеником”.

На обложке книги – снимок улыбающейся Софьи Зиновьевны, положенный на ее исписанное учительским разборчивым почерком письмо сыну…

Сообщила писателю, что многие лунинчане читают книгу, которую сын посвятил маме, и приглашают его навестить родные края. Один из друзей нашел в “Открытом уроке” неточность: мол, в те времена мы даже мандарины только во время выборов видели, а про апельсины вообще и не мечтали. Вадим ответил: “Так могут говорить люди, которые, вероятно, не очень хорошо знали мою маму. Для родного сыночка при необходимости она могла не то, что апельсин, – кокос зимой достать…”.

Всем бы сыновьям воздвигать своих мам на такой заслуженный пьедестал…

 

© Мишпоха-А. 1995-2011 г. Историко-публицистический журнал.