Хедер, или, как говорят учителя-раввины, “хайдер” – место моей постоянной работы вот уже несколько лет здесь, в Израиле. В прежней жизни, как и многие мои соплеменники, я не был связан ни с языком, ни с религией, ни с обычаями, “уличающими” меня в еврействе. Все мое еврейство – это соответствующий “пятый пункт” в паспорте и давние разговоры мамы с бабушкой на языке идиш, ну, может быть, еще редкие переговоры родителей на этом же языке, если от меня были какие-то секреты…

А тут вдруг хайдер – религиозная начальная школа для детей ортодоксов от трех с половиной и до тринадцати лет, бородатые и с пейсами раввины в черных лапсердаках и в черных шляпах, пейсатые и очень бойкие мальчишки в кипах, незнакомые и непонятные учебники на столах и постоянные песни-молитвы на уроках. А среди всего этого я – в джинсах, в облегающей футболке с короткими рукавами и в спортивной шапочке. Я здесь – уборщик, минакэ, как называют меня дети на иврите. Необычное в этой среде мое имя Марк произнести для них сложнее. Но когда это, наконец, получается, так и слышится: “Марк, Марк”. Учителя-раввины и их помощники, как правило, молодые ученики ишивы, тоже зовут меня только по имени. Так здесь принято. И мне даже странно бывает, когда в телефонных разговорах или в письмах бывшие сотрудники обращаются по-старому: “Марк Яковлевич” и на “вы”.

Я и в прежние времена, даже доработав до пенсии, не очень-то привык к своему отчеству. Как-то не старелось мне и не взрослелось. Поэтому здесь обращение просто по имени и на “ты” (а в языке иврит отсутствует форма “вы”) для меня – вполне естественно.

И все-таки одному парню, помощнику раввина в младшей группе, на его Марк я как-то сказал:

– Знаешь, в России меня звали Марк Яковлевич.

Нагловатым и высокомерным, в отличие от других равов, показался мне этот паренек: “Марк, иди, сделай то, сделай это”. и ни “пожалуйста” тебе, ни “спасибо”. Поэтому и вырвалось у меня на его очередное – Марк, это мое – Марк Яковлевич.

– Ма зе (что это – иврит) Яковлеш? – удивился юный, с еще неоформившейся жидкой бородкой, парень, не выговаривая русского отчества.

– Яков – имя моего отца, поэтому по-русски я – еще и Яковлевич, то есть сын Якова. Тебя как зовут? Израель? Так? А твоего папу?

– Яков, – ответил Израель.

– Яков? Очень хорошо! Значит ты – Израель Яковлевич, а я – Марк Яковлевич. Понял?

Израелю эта идея – называть меня по отчеству – почему-то понравилась. Он несколько дней переспрашивал меня и старался правильно выговаривать отчество: “…еш”, “…иц”, “…итч” …Наконец, получилось. И мы стали звать друг друга по имени-отчеству: “Марк Яковлевич”, “Израель Яковлевич”. И, странное дело, отношение Израеля ко мне поменялось, я почувствовал какое-то уважение и сочувствие к моей не такой уж легкой работе.

Как-то в столовой… Надо заметить, что дети в хедере обедают, потому что занятия в этой школе – с утра и до вечера. А после детей некоторые равы тоже обедают. В мои же обязанности входит и уборка столовой… Так вот, как-то в столовой разговорились мы с Израелем уж не помню о чем. На слуху только осталось уважительное: “Марк Яковлевич!”, “Израель Яковлевич!”.

– Ма зе Яковше…? – вдруг оторвался от своей трапезы и задал нам вопрос рав Бен-Цион.

Если бы Бен-Циону побрить бороду, состричь пейсы и снять черный лапсердак, то перед вами предстал бы молодой мужчина, в меру с брюшком, с живыми темными глазами и приветливой улыбкой. Пришлось мысленно проделать с ним такую операцию, так как из-за волосяного покрова и традиционной одежды я не сразу разглядел в нем дружелюбие и доброжелательность. У Бен-Циона уже четверо детей, и мне понятно его собирание домой еды, остающейся в кастрюлях, и понятен его собственный обильный обед в нашей столовке.

– Так, что это Яков…левич? – с некоторым усилием, но довольно правильно произнес Бен-Цион.

– Как твоего папу зовут? – начал я свое объяснение.

– Яков, – вдруг произнес Бен-Цион.

– Яков?! – на этот раз удивился я. – Значит, по-русски ты – Бен-Цион Яковлевич.

– Он, – указал я на Израеля, – Израель Яковлевич, я – Марк Яковлевич, ты – Бен-Цион – и тоже Яковлевич. Это чудо: у всех нас папа – Яков.

Мы с Израелем рассмеялись.

Бен-Цион молча и без улыбки подошел к нам, обнял за плечи, и вдруг мы пустились хороводом в какой-то немыслимый танец, высоко подкидывая ноги и напевая веселенький хасидский мотивчик:

– Ой, ля-ля-ля-ля-ля-ля. Ой, ля-ля-ля-ля-ля-ля. Ой, ой-ойойо, ой-йойо, ой-йойо, о!...

Мальчишки, те, что оставались еще в столовой, стали кружком вокруг нас и дружно прихлопывали в ладоши.

Ощущение было такое, что со всего мира собрались Яковлевичи и танец наш – как на картине Матисса в Эрмитаже, мимо которой я никогда не мог пройти равнодушно.

Вы видели эту картину? Если нет, то посмотрите при случае. “Танец” называется.