Был у Рины дом, мхом изумрудным поросший. От тёти бездетной достался. Резные наличники, черепичная крыша, скрипучие половицы. Старинный буфет, льняные скатерти, кружевные салфетки, шёлковые абажуры. Стопки стародавних открыток, атласными ленточками перевязанных. Книги с пожелтевшими газетными закладочками, хрупкими от времени. Клубки с вязаньем незаконченным… В тетрадке «Заметки для памяти» – «Холмс любит ванильные сухарики»... Не рассадник хлама – существо с живой душой.

Жило там привидение по имени Шмулик, по фамилии – Цезаридзе. Он сам так представился. Спокойно с ним, надёжно. Какое-никакое – общение: яблоки с веток роняет, листвой сухою шелестит, занавески колышет, настроение оживляет, скучать не велит.

Приходит Рина однажды с работы, а в плетёной корзиночке на журнальном столе – трубка. Цвета корицы, солидная, элегантная, для легендарного детектива вполне подходящая. Неужели Шмулик в «той жизни» трубку покуривал? С него станется. Точно Шмулик. Больше некому. Подкинуть через окно не смогли бы: окно закрыто наглухо – задвижка заклинила. Если бы даже с задвижкой справились и снаружи вовнутрь забросили, так аккуратно в корзиночку не положили бы.

Поместила Рина трубку в резную тётину шкатулку, полюбовалась – и «под телевизор» отправилась, а назавтра приходит с работы – на том же месте… новая трубка лежит! Дизайном позамысловатее – из благородного чёрного дерева, укутанного тишиной сумерек.

Рина не боялась ни тишины, ни темноты, ни чёрта лысого. Плечами пожала, брови подняла, шторы отодвинула, задвижку подергала. «Неужели у меня крыша едет?  – подумала. – Сижу тут, понимаешь, одна-одинешенька… И никакая  зараза, кроме Шмулика Цезаридзе, ко мне не приходит»...

– Зараза, говоришь? – ухмыляется Шмулик. – А голубь? 

– Ах, голубь… Я его, залетного, на веранде увидела и кричу: «Чего расселся, как у себя дома?! Кыш отсюда!» А он восседает на крышке кастрюли, как на трибуне… И про любовь воркует.

– Тебе? Про любовь?

– Сдалась я ему. Он свою даму сердца на крышку моей кастрюли пригласил. Она его позор и увидела.

– Кто-о-о? Крышка кастрюльная? – хохочет Шмулик. 

– Голубица! Голубица увидела, как я ейного Ромео полотенцем изгоняла!

– Ты очень эффектно смотрелась… – одобрил Шмулик. – Полотенцем, как пращой, махала и на всю улицу орала. Всех соседских котов перепугала.

– А толку? Голубице мой ор – до одного места. Она сама решила, когда и с кем улететь – и унеслась, окрылённая счастьем. А я вслед посмотрела, немножко позавидовала и, как всегда, при своих интересах осталась.

– При своих, говоришь? Одна-одинешенька? И никакая  зараза к тебе не приходит? – передразнил Шмулик. – А трубки откуда? Скоро коллекцию соберёшь.

– Разве не ты их приносишь? – удивилась Рина. – А кто же тогда?

– Так я тебе и сказал! – заухал филином Шмулик. – Присмотрись, прислушайся… Мозгами пораскинь…  Авось, у себя под носом сокровище разглядишь…

– Да раскидывала я мозгами, раскидывала, – добродушно ворчит Рина. – И нос мой на месте со всеми моими веснушками… А сокровищ – ты прав, полон дом: вдруг конец света? В  чулане – два неподъёмных ящика мыла хозяйственного. Каждый брусок в страницу из «Крестьянки» завернут. Рука не поднимается выбросить.

– Хорошее мыло, кстати, – поддерживает разговор Шмулик. – Я в той жизни в Индию ездил, три штуки с собой брал, ни один микроб не укусил.

– Зачем индийским микробам тебя кусать? – отшучивается Рина. – У них другая миссия. Может, они сюда пробрались, чтобы трубку мира на журнальный стол водрузить?

– Не на стол, а в корзиночку, – приосанилось привидение. – А слабо тебе сообразить, почему именно туда? Думаешь, трубки имеют право появляться там, где им вздумается? У них свободное волеизъявление? Где хотят, там лежат? Тебя послушать, так и меня, Шмулика Цезаридзе, не существует.

– Существуешь ты, существуешь, – успокоила Рина. И подумала: «Иногда. Для видимости присутствия».

***

В течение месяца тётина шкатулка обогатилась пятью трубками из разных материалов. Три последние – из глины, фарфора и твёрдокаменного початка кукурузного. Что с ними делать? Курить для общения с высшими силами, несметные тётины сокровища охраняющими?  Кроме Шмулика Цезаридзе – никаких признаков пребывания в доме кого-либо, а ручка-то у плетёной корзиночки была цела-целехонька – и вдруг сломалась. Не сама, конечно. Сломали её. Видно же, что сломали. Рядом с корзиночкой пристроили, ещё и веер японский с этажерки свалили. На своё усмотрение похозяйничали.

– Шмулик, твоя работа?

– Делать мне больше нечего! – разобиделся Шмулик.

– Но ты же дома был? Видел, кто сломал? 

– Видеть – видел. Но не скажу. Сама догадайся. Корзиночка – с намеком.

– Трубки появляются, когда меня нет! Сами возникают из ниоткуда! – рассердилась Рина. – Как эти фокусы понимать?!

– Иногда высшие силы вмешиваются в нашу жизнь! – фыркнул Шмулик. – Ты даже не представляешь, как необычно они могут выглядеть. Не две ноги, допустим, а четыре. И хвост.

– И рога с копытами? Ладно, генацвале. Некогда мне твои намёки разгадывать. На работу пора! Приду поздно. Хочешь – жди. Не хочешь – не жди. Хоть с работой у меня всё прекрасно. Единственное неудобство – двумя  пересадками добираться. Зато коллектив хороший. Задушевный. Три Светы, две Наташи, Маша и директор Геннадий Вахтангович. Не чета тебе, Цезаридзе, с твоими подколками-подковырками.

– Не чета мне, говоришь? Все знают, что я лучше всех, одна ты этого не видишь!

***

Магазин, где Рина работала старшим кассиром, должен был закрываться в десять вечера, но не закрывался, потому что за пару минут до закрытия приходил Никита.  В чём проблема прийти раньше? Никто никогда не видел, как он улыбается, или хотя бы извиняется за столь позднее вторжение. Головой кивнёт, сухое «спасибо» выдохнет… 

– Девочки, не забывайте! Мы работаем до последнего клиента. Клиенты – это выручка! Выручка – это премиальные! – наставлял Геннадий Вахтангович.

Во время директорской речи на трёх Свет, двух Наташ и Машу обрушивался дикий кашель и нервный тик. Спасаясь от приступа, трудовой коллектив лихорадочно подталкивал друг друга локтями и странно перемигивался. 

Игнорировать указания начальства – чревато, но выручки – кот наплакал. «Последний  клиент» неторопливо расхаживал вдоль полок. Вдумчиво выбирал то, сё, крутил-вертел во все стороны, возвращал на место и снова выбирал. Просил нарезать сто граммов того, пятьдесят этого и двести вот этого. Судя по количеству и предпочтениям, холостяк.

От множества манипуляций у всех трёх Свет, двух Наташ и Маши кружились головы. Обслуживание доверяли Рине. Она ответственная, бессемейная, спешить не к кому, а у трудового коллектива дома дети малые, свекрови недовольные, мужья усталые…

– Светы, Наташи и Маша, ну-ка, по домам, пока я не передумал! – командовал директор. – Рина, ты где? Держи ключ запасной. Никита – родной племянник моей жены. Голодать не должен. Ты за него лично ответственна. У него холодильник сломался. Пока новый агрегат привезут, Никита каждый день по чуть-чуть покупать будет, чтобы продукты не портились. Покупки оформишь, дверь закроешь, на сигнализацию  сдашь… Никита, ты на машине? Рина, он тебя отвезёт. Никита, девушка из-за тебя задерживается! Ты за неё лично ответственен. Она красавица и наша лучшая работница. Прямо домой доставишь, до порога проводишь и проверишь, как она в дом войдёт.

***

– Сожалею, что вам пришлось задержаться! – вежливо говорил племянник директорской жены и отводил глаза в сторону.

– Ничего. Бывает! – выходя из магазина через час после официального закрытия, вежливо отвечала Рина.

Всю дорогу ехали молча. Рина выходила из машины. Шла, не оборачиваясь. Включала в  доме свет... По привычке на журнальный стол смотрит, а в корзинке – такая уж традиция  сложилась – трубка. Из папье-маше. Бутафорская. И пахнет ванилью.

«Холмс любит ванильные сухарики». Ванильные сухарики, ванильные сухарики… В последнее время запах ванили преследовал Рину повсюду. Из плетёной корзинки, из бутафорской трубки, из салона Никитиной машины…

Кто такой Холмс? Легендарный детективный персонаж. Курит трубку, играет на скрипке и разгадывает всякую мудрёную ерунду, которая простым смертным не по силам. Для комплекта не хватает собаки Баскервилей. И всё-таки… при чём тут ванильные сухарики тётиным почерком в тётиной тетрадке?

– Ты редко смотришь в небо. Вот в чём твоя проблема! – уклончиво шуршал занавесками Шмулик. – Я из той жизни коё-что помню. Особенно, когда в окошко на луну любуюсь.

– Любуется он, – укоризненно вздохнула Рина. – Лучше бы дом охранял!  

– Чтобы трубки не появлялись? – сквозняком прогулялся по дому Шмулик.

– Кто-то же их приносит, а? Через дверь-то закрытую...

– Не бойся. Это не опасно: дверь – всего лишь иллюзия защищённости от проникновения кого-либо – куда-либо.

– Раз дверь – иллюзия, значит, даритель трубок тоже иллюзорный? Как ты?         

– Он живее меня. Встретишь – понравится.

– На кого похож?

– На рыжий велюровый диван! – интригующе хихикнул Шмулик.

– С кем я разговариваю? С привидением! Кому я что-то доказываю?! Привидению! – сомневаясь в собственной адекватности, Рина в трубку заглянула – в отверстии для табака  что-то белеет. Перевернула – посыпались на ладонь парашютики одуванчиков и увядший лепесток ромашки. Вполне материальное подтверждение «высших сил», невесть откуда взявшихся.

– Вход в параллельную Вселенную находится не там, откуда ждёшь, а там, откуда не ждёшь! – намекнул Шмулик и улетел дразнить летучих мышей.

***

«Если бы я умела летать на метле, полетела бы следом. Может, и я впрямь редко смотрю в небо?» – подумала Рина. Что там может быть нового? Все, как всегда. Небо, звёзды, серебряная заклепка луны.

В высокой густой траве резвились ежики. Хрупкие полупрозрачные фонтанчики одуванчиков возносились вверх и, медленно покачиваясь, приземлялись на золотые серединки садовых ромашек. Эта ромашково-одуванчиковая лужайка объединяла два дома на одном участке, обнесённом общим забором. Входные двери домов выходили на разные улицы. Кто там живёт, Рина не знала. Во дворе никто не появлялся. Очень удобные соседи. Тихие. Месяцами можно не видеться, а если подольше тут пожить, то и годами – особенно, если прибываешь домой к полуночи и с высшими силами сугубо деловые отношения поддерживаешь.  Они тебе – трубки, ты им –  «политическое убежище» в тётиной шкатулке. 

***

Назавтра  всё было, как обычно. Позднее возвращение, пропахшая ванилью машина… Подъехали к дому – с окна занавеска слетела. Буквально на глазах. Вторая – при закрытом-то окне – шевелилась, будто её снизу дергали. Цезаридзе разбушевался? Не похоже. Он привидение мирное. Кто же так сильно наслаждается нервотрепкой?

– Кажется, внутри кто-то есть, – сказала Рина Никите. – С некоторых пор со мной странные вещи происходят. Трубки курительные сами собой возникают… Зачем они мне? Я их в шкатулку складываю, а теперь… Сами видите… До занавесок добрались…

– Не волнуйтесь. Это Холмс! – ответил Никита.

– Холмс? Который Шерлок?

– Холмс, который любит ванильные сухарики! – невозмутимость Никиты поражала.

– Что-что? – переспросила Рина. – Что-что?

«Ничего себе, – подумала она. – Значит, не только моя крыша поехала. У Никиты тоже.  Массовое помутнение мозгов – не шутка. Я ещё молодец, что всё это выдерживаю. Завтра же к психиатру запишусь!»

Попыталась отомкнуть дверь, но руки дрожали. Никита взял ключ и вошёл первым.

– Холмс, ты тут? Иди сюда! Я тебя вычислил!

– Гав! – подал голос Холмс. – Гав-гав!

И проворно рванул к Никите.

Вот тебе и высшие силы. Так, значит, они выглядят. Хвостатый Холмс был похож на маленький рыжий велюровый диванчик. Шустрый, вертлявый, прыгучий и милый до невозможности.

– Это ваша собака?

– Моя. А трубки – моего дедушки. Холмс их вашей тёте приносил в обмен на ванильные сухарики. Она тоже трубки в шкатулку складывала. Когда дедушкина тумбочка, где они находятся, пустела, я приходил сюда и забирал.

Хозяин Холмса с каждой минутой становился всё симпатичнее и разговорчивее. За полчаса починил заклинившую оконную задвижку, повесил на место занавеску. Оказалось, он улыбаться умеет! Очень ему такое идёт!

– Четвероногие джентльмены без презента за сухариками не являются! – Рина почесала за ухом рыжую «собаку Баскервилей». – Как ты сюда попал? Через вход в параллельную Вселенную?

– Гав! – уклоняясь от дачи показаний,  Холмс на глазах исчёз. – Гав! – появился. В самом низу входной двери – отодвигающаяся створка. У тёти когда-то кот был. Кота не стало, лазейка осталась. Холмс ростом с кота. Носом толкнул – и в гостях. 

– Как хорошо, что крыша моя на месте! – обрадовалась Рина. – Почему я такая непрактичная? Почему такая ненаблюдательная? Насочиняла детективной чуши… Так вы в соседнем доме живёте? Давно поселились?

– Я всегда там жил. С дедом.

–Так вот откуда моя тётя знала, что Холмс любит ванильные сухарики…

– Она его к ним и пристрастила. Холмсу такое нельзя, но без ванильных сухариков он уже не может.

– Представляю разочарование Холмса. Трубки приносит, а ритуал нарушен. Нет у меня   сухариков…

– Они у меня всегда в кармане! – просиял Никита.

Так вот откуда запах ванили.

– А здорово, что у тебя холодильник сломался… – Рина перешла на «ты».

– Он не ломался! – смущённо признался Никита. – Я просто не знал, как к тебе подступиться. Три Светы, две Наташи, Маша и Геннадий Вахтангович  мозги сломали, стараясь придумать что-нибудь достоверное... Ну, до завтра?

Подхватив под мышку Холмса, Никита ушёл. Заодно унёс дедушкины трубки.

***

– Правда, Рина, славные  ребята? – подал голос Цезаридзе. – Вижу, уже без них скучаешь! Тебе с Никитой и Холмсом хорошо будет. Я тебя в надёжные руки пристроил!

– А ты при чём? – интересуется Рина, не сводя глаз с ромашково-одуванчиковой лужайки.

– При том. Я тебя Никите во сне каждую ночь показывал все эти полгода, что ты тут поселилась. Теперь вы свою жизнь живите, а я – свою. Моё личное пространство расширения требует. Я тут у тебя задержался, а ведь ужасно хочется станцевать лезгинку на крышке чьей-то кастрюли. Или фрейлахс.

– Сотрясать воздух гениальными идеями – твой талант, Цезаридзе! – восхищается Рина. – Спасибо тебе огромное!

– Ты тут без меня не скучай, ладно? Через год-другой наведаюсь. Хочется посмотреть, как ваши близнецы бегают с Холмсом по ромашкам и на одуванчики дуют.

– Откуда ты это знаешь?

– Шмулик Цезаридзе знает всё! Как я сказал, так и будет! 

…Иногда высшие силы вмешиваются в нашу жизнь. Вы даже не представляете, как необычно они могут выглядеть!

Зинаида Вилькорицкая