Библиотека журнала "МИШПОХА" Серия "Мое местечко". "НА ПЕРЕКРЕСТКЕ СТОЛЕТИЙ".








ТРОПА ЗАБВЕНИЯ

ТРОПА ЗАБВЕНИЯ

В Борковичах я бывал трижды. Впервые приехал в это местечко в Верхнедвинском районе Витебской области как-то в середине мая, в солнечный яркий день, с удовольствием оставил машину и гулял, не смотря на дефицит времени, по деревянным улочкам, спустился с горы в пойму реки Дриссы, и все радовало глаз и хотелось оставаться здесь как можно дольше. Второй раз был в разгар бабьего лета. Из Дисны – самого маленького и очень красивого, самобытного города в Беларуси – это чуть больше пятнадцати километров – я специально заехал в Борковичи и снова радовался, глядя на прекрасную природу. Наверное, маленькие городки нуждаются в солнечной погоде, чтобы предстать во всей своей привлекательности. В третий раз я приехал в Борковичи осенью, в дождливый и хмурый день. Живем мы не на экваторе, где солнце почти круглый год, и для нас пасмурная погода с тучами на небе и лужами на земле – дело привычное. И тогда маленькие городки становятся скучными и порой труднопроходимыми. Например, спуститься на машине с горки, что ведет к реке Дриссе, еще куда ни шло, но подняться обратно сможет далеко не каждый водитель. Хотя и гравия насыпали, и даже кое-где куски старого асфальта видны.

Мы отправились на железнодорожный вокзал. Нам не надо было изучать расписание поездов. Тем более, что теперь через Борковичи ходит только пригородный поезд, да и тот останавливается здесь на несколько минут. А ведь Борковичи своим расцветом (было такое время), да и всей историей конца XIX и начала XX века обязаны именно железной дороге.

Когда-то здесь было поместье, сплавляли лес и даже плавали торговые суда по Дриссе. Сегодня в солнечный день в реке можно увидеть бревна, оставшиеся от старого причала. А потом через Борковичи прошла железная дорога Рига – Орел, которая связала центр России и порт на Балтийском море. Ожили Борковичи, стали расти, как говорится, не по дням, а по часам. Через Борковичи везли на Балтику лес (во второй половине XIX века на нем делали состояния так же быстро, как сегодня на нефти), везли дары садов и полей – активно торговали с Европой сельскохозяйственной продукцией.

В это самое время в Борковичах стало быстро расти еврейское население. Впрочем, местный краевед Юрий Козлов, который имеет юридическое образование и работает контролером на лесобазе (такой разносторонний человек), считает, что евреи стали компактно селиться в Борковичах еще во времена Великого княжества Литовского, когда местный помещик, католик по вероисповеданию, относился к ним безо всякой предвзятости и разрешал селиться на его землях.

О династии борковичских помещиков евреи, вернее их потомки, отзываются хорошо. Отзывы, конечно же, строятся на основании семейных легенд, преданий.

Зеев Абрамсон, в середине девяностых годов работавший посланником Американского еврейского распределительного комитета «Джойнт» в Беларуси, рассказывал мне о своей семье. Его прадед Тевель Динкин был очень колоритной фигурой. До переезда в Борковичи он с семьей жил в Полесье. Крестьянствовал, держал коров, продавал молоко. Был не шолом-алейхемовский Тевье-молочник, а Тевель-молочник, с судьбой очень похожей на судьбу одного из самых известных персонажей еврейской литературы. В 80-е годы XIX века, когда в России началась антиеврейская кампания Победоносцева, Динкиных погнали с земли. Тевелю пришлось оставить хозяйство и в поисках работы податься в Борковичи. Местный помещик, владевший лесами, благоволил к евреям. (К сожалению, не удалось выяснить его фамилию.) Слух об этом помещике быстро разнесся по окрестным городам и местечкам. И евреи, согнанные с насиженных мест, стали переезжать в «медвежий уголок». «Медвежий» – сказано не для красного словца. Живности, в том числе и медведей, в те годы в лесах хватало. Борковичские леса и сегодня не обеднели, хотя, конечно, сравнение не в пользу нынешнего времени. Помещик выделил Тевелю участок земли рядом с железной дорогой, и Динкины стали строиться.

Когда через Борковичи прошла железная дорога, евреи охотнее стали селиться в этих местах. Железная дорога давала возможность неплохого заработка. И Тевель Динкин очень скоро понял, что железная дорога способна прокормить куда лучше, чем стадо молочных коров. Он, как и другие евреи, брал у помещика в аренду участок леса, нанимал крестьян, те валили деревья, потом их везли на железнодорожную станцию, грузили на платформы и отправляли в портовые города Балтики. У Тевеля была большая семья – одиннадцать детей. Всех надо было прокормить, выучить, поставить на ноги. Он много и тяжело работал. Физически был крепким человеком. Прожил больше ста лет. Тогда ведь не отмечали дни рождения, так что более точного возраста Тевеля Динкина никто сказать не может.

Зеев Абрамсон любил пересказывать борковичские истории, которые он часто слышал в родном доме. «Прадед соблюдал еврейские традиции, но не был ортодоксально верующим человеком. Никто из его детей, внуков не учился в иешивах, все искали и находили себе светские занятия и заработки.

«Лесные дела» ни тогда, ни теперь не обходились без застолий и крепких напитков. Прадед умел выпить. В нашей семье в шутку вспоминали, как однажды, возвращаясь домой по железной дороге в состоянии хорошего подпития, Тевель выпал из тамбура вагона. Его долго искали, прежде чем нашли. Для другого эта история, может быть, закончилась бы плачевно, но Тевель с его здоровьем уже назавтра командовал в лесу, как ни в чем не бывало».

Этот случай, скорее, исключение, чем правило. Но я рекомендую прочитать эти строки тем, кто верит в стереотипы: евреи хилые, слабые здоровьем, выпивают раз в году на праздник Пурим

«Обычно борковичские рассказы были сентиментальными и идеализировали жизнь в местечке, – вспоминал Зеев Абрамсон. – Может, потому, что в Борковичах прошли детство и юность этих людей. А может, потому, что у них были действительно хорошие, доброжелательные отношения с соседями. В местечке жило много нашей родни – Динкины, Левины».

В двадцатые годы XX века, когда власти свернули НЭП и стали прижимать тех, кто умел работать и зарабатывать, дети Тевеля разъехались из Борковичей: кто подался в Ригу, кто в Полоцк.

В Борковичах остались дочери Тевеля: Сима, она так и не вышла замуж и носила фамилию Динкина, и Гита Гуревич, работавшая в колхозе. Сима была очень общительным компанейским человеком, ее любили в местечке. Симу и Гиту фашисты расстреляли вместе с другими евреями Борковичей. (По рассказам местных жителей, Гита не была расстреляна, ее насмерть забил сапогами зверюга-немец, которому она стирала белье.)

...На станции Борковичи останавливались и пассажирские поезда, следовавшие из Орла в Ригу, и стояли здесь положенные минуты. К этому времени на перрон собирались жители местечка. Это было место для прогулок, одевались лучшие наряды. Как говорится, и себя показать, и на людей посмотреть. А потом вокзальный служащий подходил к бронзовому колоколу, который висел у входа в вокзал, и трижды звонил. Это означало – поезд отправляется. И пары, гулявшие по перрону, расходились по домам, обсуждая увиденное и услышанное – вечер удался.

В послевоенные времена через Борковичи проходил поезд Москва–Калининград. Правда, на перроне уже не собирались нарядные пары, наступили другие времена и пришли другие нравы, но жители Борковичей, представляя свой населенный пункт, обязательно сообщали, что от них можно напрямую уехать и в Москву, и в Калининград.

Опустел местный вокзал, но по-прежнему остался достопримечательностью городка. Единственное сохранившееся старое здание из красного кирпича тоже имеет отношение к железной дороге – здесь находилась насосная станция. Больше от старых Борковичей ничего не осталось.

В 1941 году здесь были ожесточенные бои. Станцию и местечко обороняла красноармейская часть, подошедшая из Боровухи. Продержалась она на этих рубежах недолго. А вот в июле 1944 года, во время наступления советских войск, Борковичи трижды переходили из рук в руки. После авиационных и артиллерийских обстрелов городок был фактически сметен с лица земли.

Здесь же, на привокзальной площади, стоит памятник воинам-освободителям. Около него привольно гуляют куры, под присмотром борковичского петуха.

Об истории Борковичей, в том числе про еврейскую историю населенного пункта, нам рассказывали краеведы и старожилы.

Сегодня в Борковичах не осталось ни одного еврея. После войны жили евреи, но были не местные, а приезжие. Григорий Михайлович Эпштейн прибыл сюда в конце пятидесятых годов. Работал в сельхозучилище, потом в школе – историком, завучем, директором. Уже в пенсионном возрасте Эпштейн серьезно заболел и уехал к сыну в Израиль, а в Борковичах остались его жена и дочь. Дочь сейчас живет в Полоцке, но сюда часто приезжает.

Мы отправились в школу к Вере Васильевне Изосимовой. В прошлом она работала директором, потом не только по своей воле ушла с этой должности. Сейчас – социальный педагог. У нее двое своих детей, и вместе с мужем они взяли в семью двоих приемных. Вера Васильевна историк по специальности.

– Большая школа? – спросил я.

– 120 детей из Борковичей и из окрестных мест, – ответила Изосимова.

– Это старое местечко, – сказал я. – Расскажете его историю?

– Уже в XVI веке есть упоминание о Борковичах. Место это известное. И сейчас находят старые монеты. Они как будто передают привет из давно ушедшего мира. Самые древние монеты датированы 1663–1665 годами.

Здесь проходили очень большие ярмарки. Историк Никифоровский подробно описывает ярмарки. Это было в последней четверти XIX века. Ярмарка проходила за девять недель до православной Пасхи. Есть у нас деревня Новый Двор, и там стоит церковь. Вот от церкви и до железной дороги шел торговый ряд. За один проход покупатель мог увидеть все товары. Сюда съезжались и продавцы, и покупатели со всей округи. Привозили и живность, и птицу, и ремесленные изделия – все можно было приобрести. На эту ярмарку сходились со всей округи юродивые.

Евреев было на ярмарке много. У некоторых из них были свои лавки, магазины. Они жили сразу за железной дорогой. Была большая еврейская улица, которая вела в деревню Магеры. Я сама местная, в школу ходила по этой улице. Была каменная мощеная дорога.

Мы с Верой Васильевной пришли на бывшую еврейскую улицу. В начале улицы стоял большой еврейский магазин, сейчас на этом месте здание пожарной команды, а современный магазин «На росстанях» находится как раз напротив.

Евреи хлеб пекли. Старожилы говорят, вкусный хлеб был, и субботние халы делали, сейчас о халах некому вспомнить.

Рядом с еврейской улицей был базар, здесь находились Базарные улицы. До войны и после нее на базар съезжалось много народа. Ярмарка бывает редко, а на базаре каждую неделю можно продать излишки, купить необходимое, встретиться со знакомыми и узнать новости.

Я пытался выяснить, где была синагога. Обычно она находилась на рыночной площади. Но в Борковичах расположение улиц не совсем привычное для местечек.

– Синагоги в Борковичах не было, – сказал Юрий Козлов, – был еврейский молельный дом. Находился на все той же еврейской улице. По-моему, принадлежал Динкиным.

Не в доме ли Тевеля Динкина собирался миньян? Правда, по воспоминаниям потомков, Тевель не отличался особой религиозностью. Скорее всего, это был дом кого-то из его сыновей, родственников.

– Было еврейское кладбище в Борковичах? – спросил я.

Странно, но жители Борковичей, с которыми я беседовал, не пришли к единому мнению. Одни уверенно отвечали: «Да, было». И даже показывали мне место, густо заросшее кустарником. Другие утверждали, что на этом месте было не еврейское кладбище, а католическое. И, если как следует поискать, можно найти старые памятники.

Прошло не так уже много лет, сменилось всего три поколения, но память стерла не только имена и фамилии людей, но и знания о прошлом родных мест.

– Еврейского кладбища не было в Борковичах, – уверенно ответил Юрий Козлов. – Оно находилось в девяти километрах от местечка в сторону Западной Двины за деревней Слобода. Располагалось на возвышенности. И сегодня там, на зеленом пятачке, окруженном хлебным полем, можно найти старинные памятники. Полустертые надписи лучше всего могут ответить на вопрос, когда первые евреи поселились в здешних местах.

– Вы знаете фамилии евреев, которые жили здесь?

– Жила Сима, фамилии не знаю, – ответил Юрий Козлов. – Был кузнец. Он белорус, но породнился с еврейской семьей задолго до войны. Старики рассказывали, что удивительный мастер был. Мог выковать не только лемех, но и, к примеру, подсвечник. Его вместе с еврейской семьей фашисты повели на расстрел. Кузнецу говорили, что он может уходить, он свободен, но он остался и погиб.

В воспоминаниях внуков и правнуков их предки иногда предстают такими, какими их хотели бы видеть. Или мы, однажды нарисовав стереотип местечкового человека, боимся в чем-то не соответствовать ему. В воспоминаниях Светланы Лапиной, живущей во Франции, ее прабабушка из Борковичей Голда Гуревич очень напоминает европейскую даму. Впрочем, еврейское местечко – это целый мир, со своим высшим светом, интеллигенцией. «Моя бабушка, уроженка местечка Борковичи, Роза Абрамовна Гуревич родилась в 1909 году в семье Абрама и Голды Гуревичей. Всего в семье было четверо детей. Гуревичи были зажиточными людьми, держали лавку. Жила семья в том же просторном доме, за ним находился закрытый внутренний двор с хозяйственными постройками.

Товары мама Голда – женщина сильная и властная, привозила из Риги и Полоцка. Она же вела бухгалтерию. Папа Абрам играл в семье весьма подчиненную роль, дети его даже жалели. Клиентами лавки, кроме жителей окрестных деревень и крестьян, были многочисленные офицеры, служившие в полку, расквартированном неподалеку.

Мама Голда часто вечерами уезжала играть в карты с офицерами. Стол для игры был покрыт зеленым сукном, мать надевала изящную кружевную блузку, шляпу и перчатки с пальцами, открытыми наполовину. Была очень азартной, и ей порой удавалось неплохо выиграть. Но жизнь местечкового дома текла своим чередом, и, невзирая на пышность кружевной шляпы, а также на меры по ее сохранности, именно в ней всегда котилась любимая семейная кошка.

В доме было много книг и музыкальные инструменты. Папа Абрам с сыновьями составлял трио, и они часто играли на свадьбах и других праздниках. «Папочка играл на скрипке, Изя – на контрабасе и Исачок – на мандолине». Лучше всех фрейлехс танцевала Сонечка, у нее был красивый выход – «индюшкой».

В Борковичах было нечто наподобие драмкружка, и моя бабушка была балериной в «живых картинах» – распространенный в те годы вид шоу (выражаясь современным языком), когда девушки в балетных пачках группой выбегали на сцену и замирали в определенных позах.

В семье говорили на идише, но по-русски моя бабушка и ее сестра говорили без какого-либо акцента.

Деликатесами из лавки семья не угощалась даже в праздники. На столе были традиционные блюда еврейской и белорусской кухни. Из-за близости реки в Борковичах было много вкусной рыбы (щуки, карпы, лещи, сазаны). А также белорусская бульба и сметана «хоть ножом режь». Ароматная хала, тейгелех, кугель – на субботнем столе. И обязательно  драники. Видимо, отношения с соседями белорусами были хорошие. Моя бабушка на всю жизнь полюбила этот край и этот народ и всегда с величайшей теплотой говорила о белорусах, Белоруссии и, конечно, родных Борковичах.

В синагогу ездили не очень часто, на повозке, в соседний городок. Семья была не слишком религиозной.

После революции, когда появилась опасность погромов, родители закопали в землю большой горшок, полный николаевских золотых монет. Горшок так и не нашли потом, но и погромов в Борковичах не было. Когда «черта оседлости» – ограничение на проживание евреев – исчезла, семья переехала в Петербург–Ленинград.

Многие из родственников тогда уехали из Борковичей: кто в Брянск, кто в Ригу».

…Мы отправились к борковичским старожилам. Первый визит к Вере Петровне Логуновой.

– Вы местная? – спросил я у новой знакомой.

– Я из Дерновичей, это рядышком. Но уже давным-давно живу в Борковичах.

Слова «давным-давно» в устах восьмидесятилетней женщины выглядели солидно.

– Евреев здесь много жило до войны?

– Очень много. Они жили по ту сторону железнодорожного переезда. Часто приезжали к нам в Дерновичи, заготавливали ягоды, грибы, тряпки собирали.

– А чем еще занимались?

– Торговали, и кузнецы были, и бондари, и сапожники, и портные. Не было тогда комбинатов бытового обслуживания. Если надо было сшить пиджак или шубу, портного на дом звали. Мужчины-портные ходили. Помню, батька всегда одного еврея звал к нам.

Когда немцы захватили Борковичи, они вскоре сделали для евреев гетто. Их согнали в Народный дом, там до войны клуб был. Некоторые молодые евреи пытались убежать. Брат с сестрой пришли в Дубинино. Просят: «Спасите». А кто будет их прятать?.. Скажут, что евреев спрятали, и убьют. И брат с сестрой ушли. Добрались до хутора Смоловка. Там кто-то выдал, и немцы их убили.

В день расстрела всех евреев из Нардома погнали за деревню Магеры в лес. Их вели пешком до места расстрела – километра два. Рядом находилась заправочная МТС, а по другую сторону дороги, метров сто пятьдесят вглубь леса, была выкопана яма. Евреев гнали к этой яме, а сзади на подводах ехали немцы и полицаи. Саму колонну тоже сопровождали немцы с собаками и полицаи.

Расстрелами евреев руководили начальник Борковичской военной полиции Филор Мартин и следователь Борковичского отдела военной полиции Шнайдер Рудя.

Копать яму, ставшую братской могилой, пригнали местных мужчин.

Валенсыра был такой, он и другие копали, – сказала Вера Петровна Логунова. – А потом им приказали положить на эту яму доски. По пятерке евреев подводили к яме и приказывали идти по доске. В это время стреляли. Падали в яму, кто раненый, кто мертвый, а кто и так, поскользнется – упадет. Наших мужиков, что копали яму, отвели в лес, чтобы они не видели, как расстреливают. Лапок еловых нарубили и забросали эту яму. Там – кто шевелился, кто стонал. А потом наших мужиков снова пригнали, и они закопали яму. А не закопаешь, тебя самого убьют.

Затем мы отправились в Магеры к Регине Ульяновне Пятнице. Ей 88 лет, родилась она на хуторе рядом с Борковичами. В довоенные годы ходила в местечковую школу.

– Какими были Борковичи до войны? – спросил я.

– Где теперь асфальтированная улица, – уточнила Регина Ульяновна, – одни евреи жили. Здесь и магазины были еврейские. Мы туда на большой перемене бегали. Родители дадут копейку, а кушать хочется. Побежишь, купишь 200 граммов черного хлеба. Я в этой школе семь классов окончила.

Регина Ульяновна прожила нелегкую жизнь. Отец умер еще до войны, а сразу после Победы умерла мама. Регина осталась старшей в доме, на ее плечах было шестеро, как она сказала, «брательников». Регина работала в колхозе и помогала братьям.

Потом мы говорили о войне, об оккупации Борковичей.

– Немцы захватили Борковичи уже в первую неделю войны. Первые месяцы у нас было тихо. Потом немцы повесили одного молодого хлопчика. Не подчинился он им, и его казнили. Повешенного не давали снимать с виселицы несколько дней – пускай все видят, что будет с теми, кто против немцев пойдет.

В день, когда убивали евреев, мы молотили зерно. Был теплый день. Наверное, первые дни сентября. Слышим крики, плач. Пошли посмотреть – евреев ведут. Яма уже была выкопана. Говорили, что некоторые сумели убежать.

Гетто не было огорожено, но евреям запрещали покидать свои дома.

Всего было расстреляно более ста человек. Место расстрела – справа от шоссе на Дисну, напротив южной околицы деревни Магеры, около двухсот метров от дороги. Местность была распахана, а затем заросла кустарником.

Дудкина Фаня была расстреляна отдельно, как партизанская связная. (Ее останки были перезахоронены примерно в 2000 году и покоятся ныне у здания школы под памятником погибшим ученикам и учителям.)

Братская могила расстрелянных евреев находится также рядом с Луначарским пансионатом, где захоронены останки примерно 80-ти человек. Луначарское (бывшая Слобода-Дисна, затем Николаево) расположено на правом берегу Западной Двины напротив города Дисны.

С Верой Васильевной Изосимовой мы пришли к околице деревни Магеры, к месту еврейского расстрела. Асфальтовая дорога, опушка леса, болотистое место.

– Сюда фашисты пригнали из Народного дома евреев. Здесь была большая поляна, а лес начинался дальше. На этой поляне и была вырыта могила.

Нет памятника, даже камень не лежит, который хотя бы обозначил место массового расстрела.

– Года три назад была здесь поисковая группа со специальным оборудованием, искала место захоронения. Вроде, нашли, они поставили столбик на этом месте и уехали, – сказала Вера Васильевна.

Это была французская католическая группа, занимающаяся изучением Холокоста. Спасибо им за проделанную работу, только поставленный ими столбик среди кустарника мы найти так и не смогли не только в тот дождливый день, но в последующие – солнечные.

– А кто-нибудь из родственников погибших приезжал сюда?

– Я таких случаев не знаю, – сказала Вера Васильевна.

Местным властям нет дела до этого захоронения. Красивые слова о памяти говорить легче, чем делать добрые дела. Не верю, что не осталось родственников у погибших. Но они не проявляют никакой активности.

У еврейских организаций Беларуси, которые с помощью семьи Лазарусов ставят памятники на местах расстрелов евреев в годы Холокоста, пока еще руки не дошли до безымянной еврейской могилы в лесу у деревни Борковичи.  Позабыто, позаброшено это место.

HLPgroup.org
© 2005-2012 Журнал "МИШПОХА"