Яновичский старожил

Григорию Тимофеевичу Шевченко 93 года. Он старший по возрасту из ныне здравствующих уроженцев Яновичей. И почти всю свою жизнь провел в местечке, потом в деревне, городском поселке. За исключением тех лет, когда служил в Красной Армии, вернее, в ее подводном флоте на Тихом океане. В Витебск Григория Тимофеевича дочь забрала несколько лет назад. Так уж случилось, что остался он один в своем доме по улице Витебской, а возраст не шуточный. Тяжело, особенно зимой, когда надо и печку протопить, и снег во дворе почистить. Конечно, в Яновичах все кругом родное, но что поделаешь...

Мы беседовали с Григорием Тимофеевичем, вспоминали дела давно минувших дней, и в какой­то момент пожилой человек даже расстрогался.

– Я родился в Яновичах в 1918 году, – сказал он. – Жили мы на той же Витебской улице. Родители были землепашцами. У нас был неплохой дом и десять гектаров земли. Батраков не держали, сами работали. У меня было четыре брата и сестра, и все были привычные к труду. Мы держали когда две, когда три коровы, свиней, кур, уток. Не голодали, хотя и богатеями не были.

Мне было восемь лет, когда я пошел в школу. Тогда в Яновичах было две школы: русская и еврейская. Почти все местечко было деревянным, а школы размещались в кирпичных домах. Они находились по улице Унишевской, недалеко друг от друга. Не помню, чтобы враждовали между собой ученики школ.

В местечке до войны жили дружно. И русские жили, и белорусы, и евреи, и латыши, и цыгане к нам захаживали. Может, кто­то между собой и ссорился, но не шли друг на друга стенка на стенку.

– Вначале меня учила Ольга Александровна Карпинская. Она даже учебником по голове могла стукнуть, если не слушался ее, – сказал Григорий Тимофеевич и засмеялся от этих воспоминаний, а вслед за ним засмеялись его дочка и я. – Потом Ольга Александ­ровна уехала куда­то, и нас стал учить Сергей Петрович Филипсон. Он  латыш, приехал в Яновичи вместе с женой, тоже учительницей.

Григорий Шевченко закончил шесть классов и пошел работать.

Самым большим предприятием в Яновичах был спиртзавод. На нем работало почти сто человек. Завод выпускал 15 тонн спирта в сутки. Делали его из картошки. Мы были богаты, в первую очередь, нашей бульбой. Основную часть выработанного спирта отправляли в Ярославль, где делали каучук, который шел на военные нужды. Наш завод был стратегическим объектом, – сказал Шевченко и для значимости поднял указательный палец вверх. – А часть спирта отправляли в Витебск. Там его второй раз перегоняли и получали питьевой.

Я задал вопрос, который, наверное, напрашивался в этот момент.

– Рабочие на заводе выпивали?

– Спиртом руки мыли, а выпивал мало кто, единичные случаи были, – сказал Григорий Тимофеевич, и, увидев мое удивление, добавил: – Директор, если видел выпивших, не то что пьяных, сразу увольнял с работы. А директор у нас был человек стоящий – Лазарь Моисеевич Овсищер. Он местный, яновичский. Ходил всегда в военном френче. Строгий был, но заботливый. Знал нужды всех работников и старался им помочь. И хозяйственник был отменный. При нем на заводе было подсобное хозяйство: двадцать лошадей, свиньи. Кормили отходами, все шло в дело. В конце тридцатых годов Овсищера забрали работать в Минск, а директором стал Леонюк.

Завод находился на берегу озера, для работы надо было много воды.

Я проработал на спиртзаводе четыре года. Сначала механиком, потом меня Овсищер заметил и поставил заведовать складом. Должность ответственная, особенно на спиртзаводе.

У нас была небольшая, но сплоченная комсомольская организация – человек пятнадцать. Мы устраивали маевки, коллективно проводили дни рождения. Жили интересно и весело. У нас была хорошая самодеятельность. И пели, и танцевали, и ставили пьески.

– Вы играли на сцене? – спросил я.

– А как же, – серьезно ответил Шевченко, и мы снова засмеялись.

Иногда воспоминания могут вызвать не только грусть, но и веселье.

– И комсомолом, и самодеятельностью руководил Радин. Он приехал к нам из Латвии.

Кроме нашего завода в Яновичах работали разные артели. В швейной трудилось человек пятнадцать. Там можно было сшить овечьи тулупы. В этой артели работали, считай что, одни евреи. Они и раньше были хорошими портными, только каждый работал сам на себя, а теперь их объединили в артель. Не все были рады коллективному труду, но так приказала власть.

Была артель, куда сдавали овечью шерсть и там делали пряжу. Была маслобойня.

На реке Вымнянке находилась мельница. Там работало четыре человека.

Так что послевоенные яновичские предприятия – крахмало­молочный, маслозавод – имели старые традиции. Вот только спиртзавод не стали восстанавливать, от него после войны камня на камне не осталось.

Два раза в год в Яновичах были большие ярмарки: в октябре и на Троицу, у нас ее называли Духовская. В Духовскую субботу собирались пастушки, подпаски и устраивали детский праздник. Все красиво наряжались, делали разные маски, был карнавал. Евреи к этому дню всякие вкусные выпечки делали, они в этом большие мастера. Веселились, радовались.

В 1939 году мне вручили повестку в военкомат и отправили служить на подводную лодку на Тихоокеанский флот. Рядом Япония, надо было быть начеку. Я плавал и в США, и в Панаму, и в Китай. А потом меня перевели на танкер «Донбасс» зенитчиком. В годы Великой Отечественной войны мы плавали в США за бензином, оружием. Нас бомбили. Всякое бывало, на волосок от смерти ходил, но остался живым, в 1946 году демобилизовался и вернулся в Яновичи. Не узнал местечко. Все разрушено, кирпичи на щебенку перемолотили. Узнал я о страшной трагедии – расстреле евреев. Среди них были и мои знакомые, и те, с кем я работал на заводе, и друзья.

После войны Григорий Тимофеевич женился на Марии Ивановне Гашневой. Она на четыре года моложе. Тоже яновичская. Жила до войны неподалеку, на Витебской улице, и тоже работала на спиртзаводе. До войны была замужем. Ее муж погиб в армии в первые месяцы войны. А ее с малолетним сыном фашисты угнали в Восточную Пруссию. Хлебнула она горя.

– У нас родилось двое детей, – продолжил рассказ Григорий Шевченко, – мы вместе работали на крахмало­паточном, потом на маслозаводе. Мария Ивановна вам бы много чего рассказала, рассказчица она была хорошая, но ее уже нет с нами. А я каждый день вспоминаю прожитые годы…

Аркадий Шульман