В Ришон ле Ционе встретился с художником Вольфом Бульбой. К нему меня привёз писатель, драматург, продюсер, мой друг Аркадий Крумер. Израиль компактная страна, в принципе за пару часов по телефону можно разыскать любого человека и, если повезёт, договориться о встрече. При условии, что этим занимается Аркадий Крумер. Такое ощущение, что он знает полстраны, а вторая половина – знает его. Я имею ввиду русскоязычную часть страны.

Мастерская Вольфа Бульбы на первом этаже панельного дома. Комната, длинная, как пенал. Вдоль стены – столы, видавшее виды кресло, книжный шкаф. Я десятки похожих мастерских видел и в Беларуси, и в России. Наверное, что-то похожее было у художника и в Молдавии.

– За одну фамилию Вам бы в Беларуси дали звание – Народного художника. Конечно, это шутка. Но, откровенно говоря, я впервые слышу еврейскую фамилию – Бульба. Хотя, всякое может быть. Откуда Ваши дедушки, бабушки?

– Отец родом из Ровно. До 1940 года это была Польша. Он носил такую фамилию, и вряд ли задумывался о её исключительности у евреев. Живя в Советском Союзе, я думал, что может быть, отец принял эту фамилию, чтобы легче было жить, сами понимаете, какие были времена, и уже здесь в Израиле, я спросил у него: «Папа, скажи честно, какая наша фамилия? Может, там ты боялся чего то, но здесь бояться нечего». И он мне честно ответил: «Наша фамилия Бульба». Откуда она взялась не знаю, никого нет из родственников отца, он был сирота – Борис Бульба. Мама его звала на идиш – Береле. Они часто говорили на идиш.

Отец воевал, был офицером. Приехал после войны в Кишинёв, там встретил маму и остался там. Я родился в Кишинёве в 1951 году.

– Родительская тема, семейная тема в Вашем творчестве где-то нашла своё место?

– У меня есть портрет отца, я сделал стилизованный немножко, с наградой «За оборону Сталинграда». Маму я тоже рисовал. Но чтобы семейная тема серьёзно отразилось на творчестве, сказать не могу.

– Во сколько лет вы приехали в Израиль?

– В сорок лет. Я был членом Союза художников СССР. В те времена это много значило, это была оценка профессиональной деятельности. Я всё время учился. Закончил всё, что можно было. Начинал с детской художественной школы. Потом – Республиканское художественное училище в Кишинёве и Львовский полиграфический институт. Работал преподавателем графики и рисования в университете искусств в Кишиневе.  Всегда понимал, что рисунок, живопись, изобразительное искусство – это моё! Меня всегда тянуло к этому. Сомнений в выборе пути не было. Очень рано начал иллюстрировать книги. Ещё живя в Советском Союзе, сделал порядка 20 книг, это были: Ф. Достоевский, М. Булгаков, Шекспир, Л. Кэрролл, Э. Гофман. Получал разные, в том числе очень престижные, дипломы. Я считаю, что иллюстраторы – это «белая кость» в изобразительном искусстве, это люди очень продвинутые интеллектуально. В плане интеллекта есть две специальности в нашем деле: иллюстраторы и художники-сценографы.

Участвовал в крупных художественных выставках в СССР: Москве, Минске, Ленинграде, а также в Болгарии, Швеции, Германии.

В сорок лет я был обеспеченный художник в Молдавии и уехал… У меня в Израиле жили отец и сестра. Начались в конце 80-х – начале 90-х годов политические перемены в Советском Союзе, пошли всякие разговоры, народные волнения в Молдавии. Ко мне относились хорошо, но я понял, что и я, и мои дети будут там чужие со временем… На вокзале меня провожал и Союз художников, и несколько издательств, и музей… Я на вокзале даже всплакнул, думаю, чего я еду, куда…

Конечно, жалею, что на мою долю выпало такое время, и обстоятельства сложились так, что надо было уезжать. Считаю, человек силён тем, что он живёт, где родился и вырос, где он знает культуру, язык. Когда из этой ниши выпадает, перемещается физически в другую страну, будь-то Израиль, Америка, или что-то ещё, он теряет почву под ногами.

Сначала думал, приеду сюда, и все вокруг ахнут. У меня были дипломы 1-х степеней на Всесоюзных выставках. А на самом деле оказалось, что никому я здесь не нужен. Всё надо было заново доказывать. Первым делом, хоть немного выучить язык. Мне повезло, у меня здесь живёт мой старый друг из Кишинёва Эфраим Баух. Он был председателем Союза писателей Израиля. Мы и по сей день дружим. К тому времени, как я приехал, он уже жил в Израиле больше пятнадцати лет. И познакомил меня с одним очень известным издательством. Там я начал делать обложки. Познакомился с ещё одним издательством. И так пошло…

У меня вышло более 130 детских книг. В основном здесь иллюстрируют детскую литературу. Для взрослых книг – только обложка. Взрослые книги здесь не иллюстрируют. Да и в Европе, Америке тоже самое. Я люблю детскую книгу. Каждую книгу делаю, как для себя.

Конечно, я продукт другой эстетики. Меняется всё: и темы, и средства выражения. Понимаешь, что многое тебе не приемлемо, ты вырос в другом мире. Но время не остановить. Подход стал типа фэнтази, иллюстрация, где нет узнаваемости, подчас мне сама пластика не понятна. Я преподаю в колледже. Общаюсь со студентами и могу сравнивать. У нас разные подходы. Они выросли в мире интернета, новых технологий…

Я делаю также скульптуры, росписи стен. Жизнь заставляет здесь трудиться в разных областях. В городе в парках десять скульптур, сделанных по моим эскизам. И керамику делаю. Театра в моей биографии пока нет, но кто знает, что будет завтра…

Что я полюбил в Израиле по-настоящему – это язык. Читаю лекции по четыре часа на иврите. Получаю удовольствие от того как звучит язык, от того, что чувствую себя в нём свободно.

В Кишинёве после отъезда я выставлялся дважды. Первый раз были темы, не касающиеся ни иудаики, ни еврейства. Иллюстрации, живопись.

Спустя много лет я прошёлся по уличкам детства, вспомнил маму, соседей. Колоритные были люди. Целый мир… И что-то нахлынуло.

Второй раз, спустя шесть лет я привёз работы, связанные с еврейской темой. Можно сказать, по следам моей первой поездки. Это был как бы долг детству. Я когда-то убежал от еврейства, а со временем это стало звать меня к себе.

Так появилась серия «Еврейская сюита» из 12 живописных работ.

Я дважды иллюстрировал Пасхальные сказки на иврите. Но это история...

Оформлял книги идишиского писателя моего земляка Моисея Лемстера. Сюжет: бабушка умерла и детям объясняют, что она улетела на другую планету, где есть много места. Я рисовал это место. Для них – другая планета, для меня – еврейское местечко. Книга издана в 2018 году. Сейчас (разговор в апреле 2019 г.) снова работаю со стихами Моисея Лемстера о Бессарабии, которую я чуть-чуть захватил в своем детстве.

…На столе рисунки, эскизы, наброски… Конечно, художник, как и любой творческий человек – это фантазия, это два мира: реальный и вымышленный. И в тоже время, каждая картина художника это его автобиография. Порой мы не замечаем, где и как прорываются эти автобиографические мотивы.

– Ваши работы – результат воспоминаний, или это ассоциации?

– В большей степени ассоциации. Воспоминания личные, может подспудно выходят. Очень сложно объяснить творческий процесс. У меня спрашивают: «Какая мысль у тебя была, что тобой двигало, когда ты делал работу?» Честно скажу, мне во сто раз легче сделать работу, чем объяснить, как её сделал.

…Я сейчас делаю мало русских книг, но Александр Винокур один из тех авторов, кому я и раньше иллюстрировал книгу, и вот сейчас, лет через шесть или семь, он снова обратился ко мне.

Александр – львовянин. Книга называется «На Кайзервальде листья жгут». Есть во Львове такой район. Я жил во Львове шесть лет, когда учился в институте. Поэтому мне близок этот город.

Я люблю оформлять книги, когда имею «свободную руку», то есть рисую то, что хочу. После того, как Александр прислал мне первую рукопись, он позвонил и спросил: «Ну, как Вам стихи?». Я ответил: «Стихи ни о чём». Может, он и обиделся вначале. Я не хотел ничего плохого сказать. Это философские размышления, поиск смысла, истины. Когда в поэзии нет чётко прослеженной сюжетной линии, для меня, как для художника – это самое лучшее.

– Что чаще: заказ или желание?

– Хорошо если совпадает. Но далеко не всегда. Я иллюстратор всё-таки. А здесь – главное заказ. Живопись – в перерывах между книгами. Это желание.

Времени для живописи мало. Неделя-две между заказами.

…Эта серия называется «Венецианский карнавал». Акрил с пастой. Специально поехал в Венецию. Я не хотел делать Венецию по фотографиям, хотел сам пройтись по этим улочкам. Это не виды Венеции. Это мои ассоциации. Венеции – одна на всех, но у каждого своя. Прекрасный, мистический город.

Делал для себя, но после издали «Венецианский календарь» – 12 работ из этой серии.

…Я вообще без работы не могу. Всегда что-то думаю, собираюсь с мыслями, если даже в руки не беру карандаш. Это моя жизнь…

Аркадий ШУЛЬМАН,
Из книги «Девять дней, включая две субботы»