В Россонах – районном центре Витебской области Беларуси, находящемся в 60 км от Полоцка, в Себежском переулке стоит памятник с надписью: “Здесь захоронено 488 человек – жертв фашизма, расстрелянных в феврале 1942 г.”.

Среди этих 488 человек – евреев, узников Россонского гетто, о чем в надписи на памятнике не говорится, – и 10 членов моей семьи, которые названы в справке, выданной мне Россонской прокуратурой. И первой в справке названа Устрайх Эсфирь Абрамовна – моя прапрабабушка.

Мой прадед Мендель Устрайх, судя по метрическому свидетельству его дочери, сестры моей бабушки, был «невельский мещанин» (что не означает, что сам он когда-либо жил в Невеле, он был «записан» в еврейской общине Невеля). Думаю, что «невельским мещанином» числился и отец его, Мордух.

Вообще, на территориях, относящихся сейчас к России и Беларуси, фамилия Устрайх в конце XIX – начале XX века встречалась крайне редко, за исключением города Невеля и его округи. А вот на территориях, относящихся ныне к Польше, “Ostraich”ов, “Estrajkh”ов и “Estreikh”ов было очень много. По всей видимости, во второй половине XIX века именно из Царства Польского в Невель перебралась наша ветвь Эстрайхов-Устрайхов.

Судя по дате рождения первой дочери, Эсфирь Тейтельбаум вышла замуж за моего прадеда Менделя Устрайха не позже 1908 года. На фотографии 1940 года Эсфирь выглядит лет на 50–55, значит, родилась она примерно в 1886 – 1891 годах, а замуж вышла лет 18-ти. Поселились Эсфирь с Менделем в деревне Яшково, где жил отец Менделя Устрайха Мордух Устрайх с женой Хьеной. Там, в Яшкове, и родились старшие дети Эсфири и Менделя – Анна, Ерухим (Ефим), Двейра (Вера) и Эмма.

В книге «Память» Россонского района, изданной  в 1994 году, эта деревня, в белорусском написании «Яськова», названа среди уже несуществующих населенных пунктов Клястицкого сельсовета Россонского района Витебской области.

У Мордуха Устрайха, кроме сына Менделя, были еще сыновья Борух (Борис) и Ерухим (Ефим) и дочери Рухама и Лея (Лиза). Судьба всех детей Мордуха Устрайха до конца их жизни оставалась связана с окрестностями Россон. Рухама Устрайх вышла замуж лет 30-ти за богатого вдовца в город Себеж. При НЭПе сидела «за золото». Борис Устрайх воевал в Первую мировую, был в плену. Так и не женился. После Октябрьской революции работал в Станиславове (так назывались тогда теперешние Россоны) уполномоченным по заготовкам зерна.

В 1938 году Бориса Устрайха репрессировали, из лагерей он уже не вернулся.

Ефим Устрайх был завскладом в Станиславове. Член ВКП(б).

В протоколе заседания Россонского РК КП(б)Б от 3 февраля 1938 г. записано: “Постановили: утвердить решение первичной парторганизации при РК КП(б)Б об исключении из кандидатов в партию Тихоненко Клавдии Тимофеевны, кандидата в члены партии с 1932 г., год рождения 1908, по национальности – белоруска, по соцпроисхождению – работница, за тесную связь и неразоблачение своего мужа – врага народа [Ефима] Устрайха (арестованного органами НКВД) и за вражеское высказывание, что «все коммунисты – сволочи»”. 

Этот документ я цитирую по книге «Памяць. Гiсторыка-дакументальная хронiка Расонскага раёна» (Минск, 1994, стр. 79).

Из лагерей Ефим Устрайх не вернулся.

Лиза Устрайх вышла замуж в Альбрехтово за вдовца Гирцбера Сульмана, родила дочь Фаню. Они расстреляны немцами в Россонах, похоронены там же.

Во второй половине второго десятилетия или в самом начале третьего десятилетия XX века, видимо, после смерти Мордуха Устрайха, семья Менделя Устрайха уехала из деревни Яшкова.  Какое-то время жили в деревне Круглики, километрах в 10 – 15 от Россон, снимали там дом,  потом – в Полоцке и, наконец, перебрались в Россоны, в дом тестя Менделя, Абрама Тейтельбаума.

В деревне Круглики школы не было. Зато в Кругликах жила бывшая учительница, державшая «волноческу». В избе, где стояла эта машина с валиками, которая чесала шерсть, собирались 5–6 детей. Там Эмма прошла программу за первый и второй классы, в Россонах в школу она поступила сразу в третий класс.

Абрам Тейтельбаум, мой прапрадед, до того, как обосновался в Россонах, жил в Полоцке. Женат был на своей двоюродной сестре.

Россонами в начале XX века называлась деревня с церковью, расположенной на въезде в современные Россоны со стороны Альбрехтова, на дороге Полоцк – Россоны.

В 1930-х годах напротив церкви был дом Завеля Тейтельбаума (сына Абрама Тейтельбаума), левее – дом Абрама Тейтельбаума, еще левее – маленький домик, в котором жила русская семья, и, наконец, ближе всего к Станиславове – дом евреев Усминских. Рядом с церковью были почта и начальная школа. Старшие классы учились в другом здании, стоявшем между домом Завеля и православным кладбищем, то есть по пути из Россон в Альбрехтово.

Там, где жили Тейтельбаумы и Устрайхи, теперь пустырь, невозможно даже предположить, что на этом месте когда-то жили люди. 

Дом Абрама был бревенчатый, как и все остальные дома в Россонах, из толстых хороших бревен, с высоким крыльцом, от крыльца внутрь дома вел коридорчик, из него – лестница на чердак, прямо по коридору – большая комната, столовая в 3 окна. В столовой параллельно окнам – стол из досок, у стола со стороны окон – стулья, в левой части комнаты – столик с самоваром. По левой стене столовой было две двери, первая вела в маленькую кухню с большой печью, вторая – в спальню. Еще одна дверь, напротив входа в столовую, вела в самую большую комнату – гостиную. Из гостиной был вход во вторую спальню: «мамину и папину». Спальни между собой тоже соединялись. Дети спали – кто в гостиной, кто в маленькой спальне. Кровати были из некрашеных досок.

До революции у Абрама была лавка, по-еврейски, «кром». Точнее, как записано в «Книге негильдейских торговых предприятий, подлежащих раскладочному сбору по Полоцку и уезду за 1895 г.» (Национальный исторический архив Беларуси, ф.2520 «Податной инспектор Полоцкого уезда», о.1, д.20), хозяйкой лавки была Тетельбаум Бейля Залманова (жена Абрама Тейтельбаума и моя прапрабабка – Д. Ш.), мещанка. В названной книге сказано, что лавка эта была «с мелочным товаром» и находилась в деревне Россоно Вознесенской волости 3-го Стана Полоцкого уезда, годовой оборот лавки оценивался податным инспектором в 1000 рублей, прибыль – в 100 рублей. Лавка была в пристройке к дому, вход в которую был сделан из кухни. После революции лавка была закрыта, но полки и прилавок в пристройке еще оставались. В доме была прислуга – молодаярусская женщина по имени Нюра, которая жила в комнатушке при лавке (речь идет о 2-й половине 20-х или о начале 30-х годов).

Держали корову, коричневую с черными пятнами. В доме всегда были творог и молоко. Огород был у дороги, которая вела в Альбрехтово. Овощи были свои: картошка, морковь, свекла, огурцы, зелень. Сада не было. Хлеб не сажали, муку покупали. Держали кур.

 «Готовила мама обыкновенно, – вспоминала Эмма (это моя бабушка). – Щи, борщ, молочное, картошку тушила с мясом, но это не часто. Лапшу сама делала. На праздники и по случаю щуку фаршировала. Пироги пекла».

Посуда в доме была «городская». У Эммы до сих пор сохранились две привезенные из родительского дома вазочки из толстого стекла и настенная лаковая полочка с розочками.

В доме на идише почти не говорили (по крайней мере, так рассказывает Эмма сейчас, через 75 лет после описываемого), но знали разговорный идиш все. Старшие дети Менделя: Аня, Ефим и Вера, умели и читать, и писать на идише, младшие, начиная с Эммы, – нет. Россоны в отличие от соседнего Альбрехтова, не были классическим местечком – «штетлом». В классе с Эммой учились только три еврея. Однако по субботам и праздникам все мужчины (Эмма помнит, как Абрам и Мендель надевали талес и филактерии) шли в синагогу, которая была в Альбрехтове. Молились и дома. До конца или до середины 20-х годов в семье соблюдался более или менее строгий «кашрут». До этого времени в Альбрехтове был и резник, и еврейская школа, в которой учился старший брат Эммы – Ефим (видимо, он знал и иврит, не только идиш), младшие братья, Леня и Мотя, уже в нее не ходили.

В Россонах Абрама любили. В 1975 году Эмма приезжала в Россоны, старики узнавали: «Внучка Абрама…» Бейля, напротив, была весьма сурового нрава, особенно по отношению к внучкам.

В доме Абрама Тейтельбаума, в названной выше гостиной, в бытность свою секретарем Россонского райкома партии, жил поэт-футурист Павлюк Шукайло. В памяти Эммы сохранилась пара строк стихотворения, написанного им о «деде Абраме».

Абрам Тейтельбаум умер в середине 20-х годов, после его смерти Бейля жила у сына, Завеля.

Сын Абрама Тейтельбаума – Завель, перебрался в Москву, был репрессирован и погиб в сталинских лагерях. До глубокой старости из детей Абрама (кроме названных, были еще дочери Перл, Эдля и сын Моисей) дожила только оказавшаяся в Ленинграде дочь Софья. С ее семьей была особенно близка моя бабушка Эмма. С внуками Софьи Абрамовны, Исааком и Аллой, дружу и я.

Прадед, Мендель Устрайх, оставшийся после смерти тестя главой семьи, работал заготовителем. «Заготконтора» была в Россонах. Заготавливали лен и шкуры. В 1927 году, когда он, как обычно, отправился на телеге по окрестным деревням, в него выстрелил из обреза какой-то «комсомолец» (как подчеркивают его дочери Вера и Эмма) – думал, что у заготовителя с собой должно быть много денег. То ли нападавший сам испугался и убежал, то ли лошадь рванула, но ограбить Менделя он так и не смог. Лошадь привезла телегу с раненым Менделем в Россоны. Через два дня Мендель умер. Похоронен он в Юховичах (Россонский район) на еврейском кладбище. Это кладбище находится с левой стороны дороги Юховичи – Себеж у самой границы Беларуси – России, рядом с белорусским таможенным постом и сейчас выглядит как вырубка, покрытая подлеском, с пнями от вековых деревьев. С краю (ближнего к дороге и к таможне) видны несколько надгробных камней с еле различимыми еврейскими надписями.

Убийцу судили, дали какой-то срок, семью убийцы приговорили отдать на прокорм сирот корову и еще что-то из имущества.

«Жена ...происходит из семьи мелкого торговца. Ее отец, Устрайх М. М., в своем хозяйстве имел магазин и занимался торговлей разными товарами, в 1925 г. был убит бандитами.» Замечу еще, что в том же «Личном деле» в своих анкетах дед пишет, что все дети Менделя Устрайха – «уроженцы д. Альбрехтово».

После смерти мужа Эсфирь устроила у себя в доме пекарню – до того в Россонах ее не было. В пекарне у Эсфири работал и отец убийцы ее мужа. Вера и Эмма катали тесто, высаживали бублики в печь (и Вера, и Эмма, и моя мама говорят именно о бубликах). Бублики сдавали на продажу в лавку.

Эсфирь в конце 30-х годов вышла замуж в Альбрехтово за Менделя Сульмана, жила там вместе с сыном Матвеем.

Сестра моей бабушки Аня первой из Устрайхов (в 1925 году) перебралась в Ленинград. Вышла замуж за Матвея Петровича Синера, известного букиниста. В июне 1941 года Аня Синер (Устрайх) с детьми Мусей, Соней и Павликом, как обычно, поехала к маме Эсфирь в Россоны (на дачу). Эмма Широчина (Устрайх) с моей мамой в то лето не смогли поехать вместе с ними: Эмма легла в больницу – на аборт. Это и спасло их, а, тем самым, позволило появиться на свет и мне.

Из книги «Памяць. Гiсторыка-дакументальная хронiка Расонскага раёна» (Минск, 1994, стр. 273–276).

Осенью 1941-го года по приказу немецкого коменданта местечка Станиславово Отто Ленца все еврейское население Россонского района и беженцы из других мест (большинство – из Освейского и Дрисненского районов бывшей Полоцкой области и из Латвии) были согнаны в гетто, обнесенное колючей проволокой. В гетто был установлен каторжный режим, заключенные гетто страдали от голода, издевательств и пыток. В декабре (должно быть, в феврале) 1942 года заключенных вывели на окраину Станиславова и расстреляли. Так погибли…» (следует список из примерно 250 имен, в том числе, Устрайхи и Сульманы). В целом же, вся цитируемая книга молчит и о жизни, и о гибели еврейских местечек Россонщины.

Гетто, куда согнали евреев со всей округи, находилось в центре теперешних Россон, с левой стороны дороги, если ехать из Альбрехтова. По словам В. Э. Воротынской, учительницы Россонской школы, охрана поначалу не была слишком строгой, и евреи могли бы и разбежаться и спрятаться у друзей, с другой стороны, она же рассказала о том, что мальчика-еврея, сбежавшего из гетто, выдали люди, у которых он пытался найти приют. Лидия Иосифовна Широчина (сестра моего деда, которая была у партизан в лесах около Россон) тоже говорила мне, что днем евреи из гетто свободно ходили по Россонам, а вечером должны были являться на поверку, если кто не придет – расстреливали всю семью. Моте Устрайху, как рассказала мне его одноклассница Софья Петровна Шабасова (по мужу Соколова), – они окончили школу в 1941-м,– предлагали бежать его одноклассники, белорусы, он отказался – не хотел бросать мать.

Расстреляли всех рано утром, метрах в 100 от памятника, ближе к центру Россон, там были ямы, из которых брали песок для строительства дороги. В этих ямах и закопали.

Леонид Устрайх в 1942 году, узнав о гибели родных, отказался от «брони» (он был как-то связан с производством танков или с обучением танкистов), добился отправки на фронт. Стал командиром танка. В 1943 году погиб под Смоленском – сгорел в танке. Похоронен в братской могиле в поселке Глинка Ельнинского района Смоленской области.

Ефим Устрайх в Ленинграде с 1928 года. Окончил военно-инженерное училище. В 1937 или 1938 году, тогда он служил в Вологде начальником штаба полка, был арестован как «польский шпион» (Репрессирован, как и его дядя, носивший тоже имя Ефим). Родные об этом как-то узнали. Спасать брата отправилась Эмма. Приехала в Вологду, в штабе полка плакат: «Смерть врагам народа!» Эмма узнала, что Ефима держат в НКВД в двух километрах оттуда. «Помню, иду по пояс в снегу. Пришла. Следователь Фефелов говорит мне: «Девушка, я Вас не вызывал». (А он жену Ефима вызывал, та побоялась прийти.) Потом: «Вы комсомолка?» – «Да». – «Так поезжайте домой и забудьте о враге народа». Я в Вологде нашла адвоката, тот дал мне бумагу к адвокату в Москву. Я в тот же день в Москву и поехала. В Москве жил Завель Тейтельбаум, нашла его, переночевала. Утром нашла адвокатскую контору. Мне нужен был адвокат Комодов, а он болеет. Ему заявление от меня передали, он согласился Ефима защищать. Я на прием в «тройку», перед входом толпа, когда дверь открылась, меня внутрь просто внесли. Попала на прием. Все рассказала. Дальше не знаю, что помогло. Выступал ли Комодов (Н. В. Коммодов – член коллегии защитников, участвовал, в частности, в «деле по изъятию церковных ценностей» (1922 г.), процессе «антисоветского троцкистского центра» (1937 г.), «бухаринско-троцкистском процессе» (1938 г.)...” 

Ефим был приговорен «тройкой» к расстрелу, девять месяцев провел в камере смертников, народу в камере было столько, что «дышали по очереди», но приговор в исполнение приведен не был, дело пересмотрели (видимо, в связи с заменой Ежова на Берию). Ефима оправдали, восстановили в партии и в воинском звании.

Ефим Устрайх прошел всю войну и закончил ее в Чехословакии.

Метрическое свидетельство Двейры Устрайх выписано общественным раввином г. Себежа 5 июля 1913 года. День ее рождения всегда отмечался 10 декабря – такая дата стоит в паспорте. Она была самая красивая из Устрайхов этого поколения.

Член ВЛКСМ с 1927 года. Приехала в Ленинград в 1929 году. Работала в артели «Люкс»: в стеклодувном цехе, освобожденным техническим секретарем комитета ВЛКСМ, секретарем директора.

Перед войной была заведующей канцелярией и секретарем начальника организации, занимавшейся строительством Ленинградского метро.

Во время войны успела эвакуироваться в Молотовскую (Пермскую) область.

Россонскую школу-семилетку моя бабушка Эмма окончила в 1931 году. Была и пионеркой, и комсомолкой. Первое место ее работы – секретарь Альбрехтовского сельсовета. Потом райком комсомола направил ее в Дворжицы старшей пионервожатой базы. Потом перевели в райком комсомола, в бюро пионерской организации. По работе все время ездила в командировки по району. Была она членом бюро райкома комсомола. В трудовой книжке записано: профессия –  «культмассовый работник».

Метрического свидетельства у Эммы не было, при выдаче паспорта ее возраст определяла комиссия по «наружному виду», а вот день рождения – 25 октября – она выбрала сама, в честь Великой Октябрьской Социалистической революции.

Хотела уехать учиться в Витебский политехникум. Райком не отпустил, тогда она взяла отпуск и уехала в Ленинград к сестре Ане (примерно в 1932 году). Вера к этому моменту уже жила в коммуне, Ефим учился в военном училище. У Ани в семье Эмма и жила первое время – у Синеров была одна комната в коммунальной квартире на Ямской улице (сейчас улица Достоевского).

Сестра Вера устроила Эмму на работу в Общество Красного Креста и Красного Полумесяца. Потом работала в артели «Люкс», там разрисовывали броши. Артель шефствовала над колхозом, работников посылали туда в командировки. Работала на кроватной фабрике на Лиговке, там ее вновь приняли в комсомол (а исключили из комсомола за то, что без согласования с райкомом оставила свой пост в Россонах), причем в ее «Учетной карточке члена ВЛКСМ» записано о социальном происхождении: «из крестьян». Потом была секретарем орготдела в областном совете промкооперации.

В 1934 году Эмма поступила на третий курс вечернего отделения рабочего факультета при Ленинградском институте советской торговли.

Снимала «угол» – у Синеров было тесно. Стала встречаться с Шурой Широчиным (моим дедом), он учился в Россонах, в той же школе, но на год старше, и ухаживал за Эммой еще в школе.

Родилась дочь Наталья. Сохранилось поздравление коллег Эмме с рождением дочери:

«Дорогая Эммочка!

Коллектив сотрудников ЛЕНГАЛКОЖШВЕЙПРОМСОЮЗа поздравляет Вас с новорожденной дочерью. Желаем Вам здоровья и успехов в Вашей жизни. Мы выражаем уверенность, что, вступив на путь молодой, советской матери в стране социализма – овеянной славой и любовью народа к женщине, Вы воспитаете свою дочь в духе преданности и любви к нашей счастливой родине и великому товарищу СТАЛИНУ. В день XXI годовщины РККА и ВМФ и накануне международного дня работниц – 8 Марта, еще раз шлем Вам наше искреннее поздравление и наилучшее пожелание. С товарищеским приветом: (подписи) 23/II-39 г.».

В сентябре 1941 года Эмма с дочерью и Вера Устрайх уехали в эвакуацию в Молотовскую (Пермскую) область, жили в деревне, километрах в 25-ти от станции Куяда. Вера работала на конезаводе, Эмма занималась хозяйством и дочерью. В 1944 году Эмма с Натальей вернулись в Ленинград.

“Результатом” отпуска Александра Широчина с фронта стал сын Леонид. Дед с бабушкой зарегистрировали брак только в 1944-м, раньше боялись, что у деда, работавшего в НКВД, будут неприятности из-за связи с сестрой Ефима Устрайха, хоть и оправданного, но «врага народа».

Дед вернулся на фронт, а начальник отдела военной цензуры переселил Эмму с Натальей из их двух комнат в 14-й квартире в комнату похуже в 15-й квартире, напротив. Сам въехал на их место, зато взял Эмму на работу. С октября 1944-го до декабря 1945-го (по документам, а на самом деле, наверное, до лета – в сентябре родился сын), Эмма работала в военной цензуре.

Кончилась война. «Вернулся Шура, выгнал из наших комнат того начальника, и мы вернулись домой», – вспоминала Эмма.

...До двух лет я жил у бабушки с дедом в Ленинграде. Вернув меня в Москву в 1964 году, Эмма пошла работать приемщицей заказов в фотоателье на Литейном проспекте. Там и работала до выхода на пенсию. В 1977 году похоронила деда, так и живет, теперь одна, в коммунальной квартире на улице Чехова.