В июле 1941 года одиннадцатилетним мальчиком, с младшими братьями Гдалькой и Яшенькой, в числе тысяч других евреев нашего местечка Ляды, я оказался за колючей проволокой в гетто, куда загнали нас германские нацисты и их местные прислужники за то, что мы евреи.
Чем евреи хуже других людей? Над этим ни я, ни мои друзья не задумывались раньше. Я делил людей на хороших и нехороших, то есть поступающих плохо по отношению к другим. Да и кому дано судить о целом народе, хорош он или плох – этого понять я не мог.
1 декабря 1934 года убили мою
32-летнюю маму, защищавшую от власти ручную швейную машинку, которая досталась ей в наследство от бабушки Стэры. Один меньше другого, осталось нас четверо у отца. Он не вступил в национальный еврейский колхоз «Наер лебн» («Новая жизнь»), и его хотели раскулачить, хотя в доме не было даже картошки, чтобы накормить детей...
Грустно было видеть, как коммунисты-комсомольцы громят и рушат синагоги, где нередко бывал я вместе со своим религиозным отцом. Не смысля ничего в религии, мне было там интересно. С друзьями посчастливилось спасти и принести домой из синагоги маленькую Симхатейру (Сим ха-Тору), пюпитр, еще что-то. Не щедрый на похвалу отец молча прижал меня к себе, погладил по голове. Я запомнил, как скидывали с колокольни тонные колокола многоглавой белокаменной церкви...
В московских библиотеках я долго искал с двоюродным братом Матвеем Вороновым какие-нибудь сведения о Лядах, но ничего, кроме точки на карте, мы не нашли...
В начале 60-х годов XX века фронтовик, преподаватель истории, завуч Ляднянской СШ Лев Соломонович Эренбург со своими учениками разыскал немало евреев, живших в Лядах до революции 1917 года, Гражданской и Второй мировой войн. С помощью старожилов и школьников-активистов Эренбург образовал в Лядах музей. Многие, и я в том числе, присылали для музея свои воспоминания и фотографии о Лядах и ляднянцах.
Двоюродный брат моей мамы Артур (Алтер) Абрамович Золотовицкий окончил до войны военно-инженерную академию в Москве, майор, воевал на Западном фронте, участвовал в освобождении Лядов, свидетель некоторых событий, сохранил фронтовую газету “Красноармейская правда” – № 262 (6845) от 31 октября 1943 г. В ней – статья военного корреспондента капитана Б. Ю. Усалиева “Трагедия местечка Ляды”.
Автор писал: «К западу от Смоленска, на Оршу, лежит дорога, перекинутая, как мост, через поля и леса. У реки Мерея, на самой границе между Белорусской ССР со Смоленской областью, дорогу пересекает ров. На следующий день после освобождения местечка Ляды от немецких захватчиков представители Красной Армии и гражданских организаций произвели раскопку рва, и перед нами предстала страшная картина злодеяний немцев. Ее довелось видеть сотням бойцов и офицеров, проходящих по дороге. Воины подходили к краю глубокой ямы, и, когда они смотрели вниз, перед собой, у них замирали сердца. Укутанный в одеяльце ребенок с соской во рту, лежащий в объятиях растерзанной матери, обезображенные трупы стариков, молодых женщин, юноши с размозженными головами. Бойцы шли дальше, оглядываясь, чтобы навсегда сохранить в памяти то, что увидели, с побледневшими от боли и гнева лицами, крепче сжимали винтовки.
Рабочий хлебопекарни Афанасий Евсеевич Семенов рассказал нам о том, что произошло в Лядах. Гитлеровские людоеды с первых же дней учинили жестокую расправу над населением местечка. Грабежи, насилия, убийства были обычным явлением. Население Лядов никогда не забудет апрельских дней 1942 года. В местечке было пустынно и мертво – люди боялись выходить на улицу. Эта страшная тишина была внезапно прервана воплями, доносившимися из здания школы-десятилетки, которую немцы превратили в тюрьму. Сюда были согнаны жители местечка и окрестных деревень. В течение нескольких месяцев люди томились в этой тюрьме. Фашисты морили их голодом и холодом, пачками увозили в “душегубках”, зверски избивали. В тот мрачный апрельский день гитлеровцы решили сразу избавиться от своих пленников и повели их на расстрел. Здесь были старики, женщины и дети. Людей выводили на расстрел группами по сто и двести человек. Это массовое убийство беззащитных, невинных людей продолжалось целый день. Женщин с грудными детьми на руках, стариков, девушек и юношей фашистские конвоиры гнали по улице, как гонят на убой скот. Остальным жителям местечка запретили в этот день выходить на улицу. Кровавая расправа продолжалась и в следующие два дня. Гестаповцы устраивали облавы, хватали и убивали всех, заподозренных в сочувствии партизанам. Гитлеровцы глумились над своими жертвами. Они кололи людей штыками, переламывали им кости, не щадили палачи и детей, мерзавцы выламывали им руки и ноги, живыми бросали на трупы и закапывали в землю. Так расправились гитлеровские звери с жителями белорусского местечка. Мы стоим перед грудой до неузнаваемости изуродованных гитлеровцами мертвых советских людей. Их кровь зовет к мести, беспощадной святой мести гитлеровским убийцам!”.
Сталинская национальная политика была завуалированная, изощренная. Ее идеологи строго запрещали называть национальность жертв, и истинных карателей. Слова еврей или евреи авторы подобных статей заменяли словами советские граждане, население и другими. Предателей Родины – полицаев называли нацистами, гитлеровцами, фашистами. Поэтому военный корреспондент капитан
Б. Ю. Усалиев написал статью, не конкретизируя национальность жертв.
Из нескольких тысяч евреев местечка Ляды выжили чудом:
1. Фрида Залмановна Великовская (по мужу Коган), живет с семьей в Израиле;
2. Дора Борисовна Малкина (по мужу Котляр), умерла в 1996 г. в Москве;
3. Илья Самойлович Фрадкин, умер в 80-х годах в г. Фрязино Московской области;
4. Ара Длы, живет в С.-Петербурге;
5–6. Сестры Нина и Женя Зильберборд, бежали из гетто, стали партизанками, жили после войны в Дубровно Витебской области, умерли в 90-х годах;
7. Я, Тамаркин Вячеслав Львович, из 40 человек могучего отцовского рода выжил один...
Мы – живые свидетели того, что произошло 2 апреля 1942 года, в первый день праздника Песах. Мы знаем точно, кто были по национальности жертвы, кто – палачи. Жертвами оказались более 2000 евреев – узников гетто, палачами – полицаи из местных жителей и “народники”, размещавшиеся в гарнизоне Осинторфа. Они же стали позже называться бойцами РОА – “Русская освободительная армия”. Она зародилась в Осинторфе осенью 1941 г. Сначала подразделение карателей называлось соединением “700”, возглавляемое бывшим полковником царской армии Ивановым. Бывший полковник Красной Армии Кобзев, оказавшийся в плену у немцев, стал его помощником. Потом перешел служить начальником полиции в Могилев...
В музее, созданном историком Львом Эренбургом, было немало интересных документов. Наиболее важными, на мой взгляд, были воспоминания И. Красновского. К сожалению, я лично с ним знаком не был. Но многих людей, о которых идет речь, я хорошо знал. Это были мои близкие и дальние родственники.
Мне удалось связаться по телефону с сыном И. Красновского, жившим в Москве. Хотел, чтобы он опубликовал воспоминания покойного отца. В ответ услышал:
– Делай, что хочешь, я на чемоданах, улетаю на ПМЖ в США!
…Прошло с тех пор более 15 лет. Мне уже за 75. Бесследно пропадут эти бесценные листы воспоминаний. Написаны они были для музея по просьбе Аарона Казакова, главного организатора воздвигнутого памятника на месте расстрела в Лядах.
И. Красновский с родителями уехал из Лядов в 1930 году, но часто туда приезжал. Его воспоминания охватывают все сферы жизнедеятельности местечка, отражают развитие экономических отношений с соседними странами и регионами начиная с середины XVII века, национальный состав, культурно-просветительскую деятельность и возникновение революционного движения в Лядах.
XVII век. Ляды, они же – Глебово, расположены на тракте (большаке) между Москвой и Варшавой. Тракт этот проходит через все местечко с запада на восток по главной Большой Пробойной (в советское время – Большой Советской) улице. Отсюда начинается старая Смоленская дорога.
До заключения Андрусовского мирного договора между Россией и Польшей в 1667 г. Ляды – заурядная деревенька. И лишь когда государственной границей между Россией и Польшей стала река Мерея, протекавшая у Лядов, местечко стало важным населенным пунктом. Тогдашняя торговля с Польшей и другими западными странами, как законная, так и контрабандная, проходила через Ляды, – местечко стало таможенным пунктом. Очевидно, что период между Андрусовским мирным договором и первым разделом Польши (с 1667 по 1772 годы) был успешным в жизни местечка.
Основная торговля сельскохозяйственными товарами до 1917 года была в руках Певзнеров и Миреров. Производилась в месте, вплотную подходившем к границе. Оно называлось Аропцу (в переводе с идиша – нижняя часть местечка). Фамилия Певзнер, в еврейском произношении Пойзнер, говорит о том, что их предки были пришельцами из Познани. Поселившись у самой границы, они держали в своих руках тамошнюю торговлю.
С 1772 года, после присоединения Белоруссии к России, Ляды как пункт международной торговли потерял свое значение, поскольку граница отодвинулась далеко на запад. Но присоединение к России дало возможность развернуть в этих местах в больших масштабах торговлю льном, пенькой, хлебопродуктами. Ляды стали центром торговли сельскохозяйственными товарами на значительной части Смоленской губернии (Краснинский, Поречский, Монастырщинский, Духовщинский, Ельнинский, Рославльский уезды), в Горецком, Оршанском, Мстиславльском, Чаусском уездах Могилевской губернии.
В местечко съезжались сотни работников трепать лен, пеньку. Они специально нанимались в Массальском уезде Калужской губернии. К этому делу привлекались и местные жители: евреи и белорусы.
Ляды славились колоссальными базарами и ярмарками, куда съезжались из многих уездов Смоленской и Могилевской губерний крестьяне – производители товаров и продуктов, а также торговцы скотом, лошадьми. В местных лавках покупали изделия жестянщиков, гончарных и кузнечных мастеров.
В местечке и соседних деревнях развивался извозный промысел. Был создан проект постройки железнодорожной ветки Красное – Ляды.
Память о том, что Ляды некогда находились на государственной границе, осталась до последнего дня существования местечка. В разговоре между собой, жители называли правую сторону Мереи (восточный берег) – российской, левую – польской.
В советское время эта же граница разделяла РСФСР и БССР. На крутояре стоял, как памятник, полосатый пограничный столб с надписью на белой квадратной доске: «БССР – РСФСР».
До революции 1917 года место гуляния молодежи народ называл «ВАХ». Название осталось с того времени, когда была пограничная стража (вахта). Теперь на этом месте, самой крайней точке России по старой Смоленской дороге, стоит памятник евреям – жертвам нацизма.
Изредка появляются в этих местах туристы. Экскурсоводы показывают им два памятника. На одном написана дата перехода границы старой России войском Наполеона. Другой – памятник жертвам Катастрофы.
Ляды относились до революции 1917 года к Горецкому уезду Могилевской губернии. Но ни экономически, ни административно к Могилеву не тяготели, все дела велись через Смоленск. Помимо того, что поездом езда до Смоленска продолжалась менее полутора часов, с ранней весны до глубокой осени (до ледостава) из Смоленска до Бовшево (6 километров северней местечка) ходил ежедневно пароход, а во время половодья в некоторые годы даже приходил в местечко.
После революции Городецкий уезд, в том числе и Ляды, входил в Смоленскую губернию, но в 1924 году Ляды снова были переданы Белоруссии. И хотя местечко находилось на самой окраине Дубровинского района Витебской области, оно никогда ни к Дубровно, ни к Витебску не тяготело.
В Еврейской Энциклопедии (т. 10-й, стр. 450) указано, что в 1766 году, за 6 лет до присоединения Белоруссии к России, в Лядах значились 207 плательщиков подушной подати. По переписи 1847 года Ляднянское еврейское общество составляло 2137 душ. По переписи 1897 года население Лядов составило 4483 человека, в том числе 3763 еврея. За 20 лет, с 1897 до 1917 год, население, следует полагать, значительно выросло, и, по самым скромным данным, оно составляло не менее 6000 человек, в том числе не менее 5000 евреев.
Ляды находились когда-то на земле князя Любомирского, имевшего ряд имений: Самодумки, Кисели, Баево, Зарубы, Слепцы, Дубровно и других, находившихся вокруг местечка. Жители Лядов самого Любомирского никогда не видели. Раз в год, а то и в два года, его доверенный Шнейдер собирал с жителей “чинш”, то есть земельную ренту. На этом все отношения с князем заканчивались.
Были другие помещики, имения которых располагались вокруг Лядов. Усвяты принадлежали Георгию Дмитриевичу Цекерту. Малые Усвяты – Дмитрию Дмитриевичу и Леониду Дмитриевичу Цекертам. Орловичи – Владимиру Антоновичу Андрианову. Козьяны – графу Толстому. Скаты – Маевскому. Хлыстовка – Краузе. Кацановщина – Мухину, отцу известного советского скульптора Мухиной, Исаковщина – Богдановичу: Собиево, Пуща, Романове (ныне Ленино) принадлежали князю Дундыкову-Корсакову. Тому самому, которого тогдашнее Российское правительство, после освобождения Болгарии в 1878 году из-под турецкого мандата, стремилось посадить на болгарский престол, но Австро-Венгрия опередила Россию, посадив своего ставленника Александра Бутбергского.
Княгиня Дундыкова-Корсакова – фрейлина двора, была родной сестрой последнего министра двора барона Фредерикса...
Помещики были разные и по-разному относились к своим крестьянам. В Лядах известно было, что когда умер Н. Д. Цекерт, будучи холостяком, он свое крупное благоустроенное имение завещал не родному брату Дмитрию, а двоюродному брату Алабушеву. Когда Алабушев явился в Лоницу для вхождения в собственность, Дмитрий Цекерт застрелил его. Местное население, жители станции Красное, крестьяне соседних деревень были полностью на стороне Дмитрия Цекерта, многие пошли свидетелями в его пользу.
Несмотря на родственные отношения Алабушева с князем Мещерским (редактор “Русского гражданина”) и Столыпиным, имевшим большое влияние в дворцовых сферах, Виленская судебная палата оправдала Дмитрия Цекерта. Местное население с радостью встретило это судебное решение.
Голда Баева, моя бабушка по отцу, арендовала землю у одного из названных выше помещиков Цекертов в Усвятах. Она слыла суровой женщиной, за что прозвали ее Салтычихой. Была такая помещица на Руси Великой, которая лично порола крепостных крестьян. И хотя я бабушку никогда не видел (умерла до моего рождения), вспоминали ее в Лядах, прибавляя прозвище...
Помещик имения Орловичи – Андрианов, которому принадлежал паром у деревни Фомино, не позволил строить мост через Днепр согласно проекту 1915 года. Он руководствовался личными интересами: строительство моста возле деревни Фомино лишило бы его получения арендной платы за паром. Мост был построен ниже по Днепру, у деревни Росасны, где в нем не было необходимости из-за отсутствия грузооборота и связи между левым и правым берегами реки. Корыстные интересы взяли верх над интересами государства и общества. Протесты ляднянцев на этот произвол ни к чему не привели, а Андрианов получил повышение по службе, став витебским вице-губернатором.
Революция 1905 года оказала влияние на некоторых помещиков. Д. Д. Цекерт раздал землю крестьянам без выкупа (в советские годы он был судьей в Лядах), то же сделал граф Келлер, отдав свое имение Буяново крестьянам.
Однако большинство помещиков начали продавать свои имения: князь Любомирский продал Самодумки, Кисели, Баево, князь Дундыков-Корсаков продал Пущу, Порубин, Будачи. Островский – Сорокине и т. д.
Быт и традиции еврейского населения Лядов были связаны с религиозным философским учением Старого ребе Шнеер-Залмана Шнеерсона. О нем слагали и пели песенки не только религиозные евреи. Моя память сохранила некоторые слова одной песенки:
Дер Алтер рэбеле,
Фун местечки Лядуни,
Могилевской губернии,
где жил Шнеер-Залман Шнеерсон...
Шнеер-Залман Шнеерсон (1747 –1812) – создатель философского учения “Тания”, автор комментариев к Пятикнижию “Тора Ор” (“Свет Торы”), молитвенника, свода Еврейского Религиозного Законодательства “Шулхан-Арух ха-Рав” и других.
Его сын Дов-Бер (1773, Ляды – 1827, Несвиж) стал цадиком, духовным лидером хасидской общины, основал вместе с отцом школу хасидизма ХАБАД...
С именами Шнеера-Залмана и Дов-Бера связано основание в Лядах в 1805 году хасидской типографии – одного из самых ранних предприятий по производству еврейской книги в России. В Минске еврейская типография открылась в 1808 г., в Санкт-Петербурге – в 1816, в Могилеве – в 1825, в Москве – 1828...
Всего хранится в Московской центральной библиотеке более 1000 трудов династии Шнеерсон!
Ляды оказались благодатной землей для литераторов, журналистов, философов.
В местечке славилась династия печников Брайниных: отец, сын – Нехемия Брайнин, его двоюродные братья Мойте и Иося. В этой небогатой семье родился в 1860 году мальчик Рувим. Он получил образование в Берлине. Стал доктором философии. Сотрудничал в «Гамелице». Знаменитый памфлет «Агония писателя», написанный на смерть Переца бен Мойши Смоленскина, поставил его в ряд видных писателей XIX столетия. После длительного, 25-летнего отсутствия, в 1905 году на праздник Швуэс Рувим Брайнин посетил Ляды. Юный И. Красновский слушал его лекции по еврейской литературе, ее связям с народными массами...
Александр-Зискинд Рабинович родился в 1854 г. в Лядах. Сотрудничал в журнале «Сын Отечества», в газете «Фрайнд», описывал жизнь и быт еврейства. Его фундаментальный труд в 3-х томах «История еврейского народа», создал ему большую известность...
В семье ректора ляднянского иешибота (Рош гайшиво) в 1876 году родился Залман-Ицхак Аронсон (Онейхи). Он стал талантливым писателем, отразившим в своих книгах жизнь и быт белорусских евреев.
В 1904 году родился в Лядах Дойв-Бер Левин, написавший повести «Улица Сапожников», «Лихово» и другие, показав в них жизнь дореволюционного местечка. Он погиб на фронте в 1942 году, защищая Ленинград. А улицу Сапожников в Лядах помню я до сих пор и даже вижу иногда ее во сне...
С Шоломом Мирером и его супругой Марией Алексеевной познакомился я в начале 60-х годов у них дома в Москве. В окружении замечательной многодетной семьи чувствовалось легко и просто. Шолом родился в Аропцу в 1904 году в богатой семье. Советская власть все забрала у Миреров и “пустила их по миру”. Шолом оказался в Москве. Стал писателем-фольклористом. Умер в 1990 году.
Однажды он показал мне много картонных коробок, полных рукописей, которые издать не мог. В то время ни одно издательство не взялось бы их печатать.
Вместе мы ездили с ним летом 1966 года в Ляды, гостили у Льва Соломоновича Эренбурга и его супруги Феофании Клементьевны, выступали в школе перед учениками, благодарили за неоценимую помощь, которую оказывали они своему учителю истории, завучу в создании музея...
В последние годы дочь Шолома Мирера – Аталия Семеновна Беленькая, стала издавать книги, писать о многодетной семье отца и матери, о творчестве отца и притеснениях власти. Ее творческая деятельность продолжается. Несколько книжек подарила мне, в том числе “Домик наф-наф”, “За спиной у ведущих”, “Леденцовые леденцы”, “Треблинки огонь истребить не смог” и другие.
Из записок французского церемониймейстера Де-Колленкура известно, что при отступлении наполеоновской армии, после разгрома Кутузовым основных ее сил под Красным, император ночевал в Лядах, а штаб Кутузова находился в 10 верстах от местечка в селе Доброе.
По рассказам стариков, которым про это рассказывали их деды и прадеды, Наполеон ночевал в доме Гирши и Хасе-Ханкес Марковичей, стоявшем на углу Большой Пробойной и Резницкой улиц.
Население местечка было настроено против французских войск. Например, мальчик Хаим Ривельс добрался до наполеоновских лошадей и срезал со сбруй целую шапку серебряных позументов.
Рэбе Шнеер-Залман выпускал воззвания к евреям, в которых призывал оказывать сопротивление захватчикам и помогать российской армии. В одном из воззваний говорилось, что если Бонапарт победит, то сердца евреев отпадут и отделятся от небесного Отца...
Бытуют легенды, будто перед тем, как дать сражение под Красным, некоторые русские генералы общались с ляднянским мудрецом раввином Шнеер-Залманом...
Евреи вместе с русскими задерживали и брали в плен оккупантов. Житель Лядов Ехил Великовский, как шпион русской армии, был схвачен французами около Витебска. Ему удалось бежать из тюрьмы, спрятаться от погони под опрокинутой лодкой у берега реки Западной Двины и благополучно вернуться в русскую армию, при которой состоял маркитантом, сопровождавшим войска.
Особых следов разрушений той войны в Лядах не осталось, за исключением ущерба, нанесенного хозяйству Шнеерсона.
В 1912 году, к 100-летию Отечественной войны, был установлен памятник – серокаменная глыба. Надпись на ней гласит, что здесь французские войска перешли границу России. Сегодня на памятнике следы пуль и осколков от мин и снарядов Второй мировой войны, и стоит он не на том месте, где стоял раньше. В 1912 году он был установлен по всем правилам на постаменте на крутояре справа от старой Смоленской дороги, величаво возвышался над местностью и был виден далеко со стороны местечка.
На заре 10 июля 1941 года немцы сбросили на подступах к деревне Красное воздушный десант. Одиннадцать оккупантов заняли противотанковый ров и открыли ружейно-пулеметный и минометный огонь, повергший в панику оказавшихся в Лядах невооруженных новобранцев-красноармейцев, остановившихся на привал у колонки напиться, набрать воды во фляжки. Вооружены были только старослужащие бойцы, командиры и подошедшее боевое подразделение, организовавшие оборону местечка...
Бой длился целый день, а возникший в результате пожар продолжался трое суток. Из-за него напиравшие с запада немецкие войска были вынуждены стоять, пока Ляды не выгорели почти полностью. После этого, разобрав завалы, колонны вражеских войск, с танками, артиллерией, двинулись по дороге на восток...
Вытесняя захватчиков из страны, Западный фронт в районе Лядов стоял с сентября 1943 по июнь 1944 года. За это время от местечка вообще ничего не осталось. Белокаменную церковь сравняли с землей, памятник на крутояре оказался в двухстах, примерно, метрах северней того места, где был установлен. Чья-то добрая душа подняла с земли его, и он, бесхозный, плохо видимый, остался стоять на новом месте.
Ляднянская православная церковь тоже была построена в честь победы русских войск над Наполеоном. На территории ее за чугунной оградой был памятник из розового мрамора. Надпись на нем я не запомнил, наверное, посвящен был событиям 1812 года. Строительство церкви вели, как это ни странно, на средства богатых евреев. Об этом рассказал мне однажды отец, когда я обнаружил в чулане связку гвоздей, внешне похожих на те, которыми подковывают лошадей. Он сказал, что сохранились они у него со времени строительства церкви... Почему происходило именно так, мне не понятно. Может, таким образом богатые евреи хотели еще раз доказать свою преданность российскому государству. В истории подобные вещи случались уже не раз.
Основные операции, имевшие решающий исход для Отечественной войны 1812 года – арьергардные бои дивизии генерала Неверовского с крупными силами французов, продолжались в течение трех дней. Это дало возможность соединиться у Смоленска 1-й русской армии Барклая-де-Толли со 2-й – Багратиона.
События происходили восточнее Лядов. Приблизительно в том же районе Красного был нанесен сокрушительный удар французской армии при ее отступлении, после которого остатки разгромленных войск были уже не боеспособны. В двух верстах от Красного, у Лосьвино, в память об этих событиях установлен бронзовый памятник. Такие же памятники установлены на Бородинском поле и на площади Смирнова в Смоленске (площадь до революции называлась Плац-парад).
Бежавшие обратно через Ляды французские войска окончательно разорили хозяйство Шнеерсонов. Возвращаясь с наступающей русской армией, Старый рэбе в пути занемог и умер по дороге на Курск. Его похоронили на ближайшем еврейском кладбище.
За заслуги перед Отечеством, с высочайшего позволения, семейство Шнеерсона поселилось за пределами черты оседлости в 32-х верстах северо-восточней Лядов, в Руднянском уезде Смоленской губернии. Небольшая, захолустная деревушка в заболоченной местности с их поселением превратилась в цветущее местечко Любавичи, известное всему религиозному еврейскому миру.
Профессор истории А. Я. Черняк считает, что исторически правильно было бы назвать династию Шнеерсонов не Любавичской, а именно Ляднянской, ибо она зародилась и развивалась в Лядах.
Евреи из Лядов, как впрочем, из других городов и местечек Российской империи чувствовали на себе, что значит быть инородцем, то есть не полноправным гражданином страны, а с другой стороны – верой и правдой служили царю-батюшке.
В Крымской кампании 1852–1855 годов участвовали ляднянцы, взятые на военную службу по рекрутскому набору: Мойше Нажницкий, Янкев Золотовицкий, Берл Романов, Давид Хайт, Мордке Иоффе, Берл-Мойше Сурат – тесть моего дяди по отцу – Янкеля.
С его женой Малкой и тремя их сыновьями – Меером, Лейзером, Элькой, я находился в 1942 году в гетто. Малка настояла, чтобы я, пока на меня не свалился сыпняк, покинул гетто. Бежать, оставив братьев Гдальку и Яшеньку, лежащих на голом полу, не мог. Однако ее настойчивость заставила меня бежать из гетто за 8 часов до начала расстрела узников...
В русско-турецкой войне 1877–1878 годов участвовали жители Лядов Хаим Певзнер, Янкев-Мойше Михлин, Хаим Столяров, Аба Столяров, Гирш Абкин, Мойше Красновский. Всех этих людей И. Красновский знал лично, слушал их рассказы о той войне. Они служили в 63-м Суздальском полку, первым командиром которого был А. В. Суворов – будущий генералиссимус русской армии и флота. Ляднянцы мужественно сражались с турками, участвуя в операциях под Плевной и Шипкой. Характерно, что все они с возрастом стали страдать от одной и той же болезни, страшной одышки, и умерли сравнительно молодыми, в возрасте примерно 55-ти лет от роду.
Иосиф Тамаркин, мой дед, тоже участвовал в той войне. Умер осенью 1937 года.
А второй дед, по линии мамы, Лейба Воронов, отрубил топором два пальца на правой руке, чтобы избежать рекрутского набора...
В русско-японской войне 1904–1905 годов Берл Кузнецов погиб в Ляоянском бою, Авром Поценкер получил смертельное ранение. В Мукденском сражении воевали артиллеристами Яков Столяров, Зелик Кунин, Лейба Потемкин, Велвл Аронов, Берл Златкин, Берл Великовский. В запасном батальоне служили Герцл Крол, Берл-Оре Фингрут, Эля Эйдин. Мужья маминых сестер – Моше Возиков и Борух Косман – артиллеристами (бомбардирами) обороняли крепость Порт-Артур, удостоились боевых наград. Японцы, овладев крепостью, пленили защитников. После заключения мира ляднянцы вернулись на Родину...
Не осталось местечко в стороне от революционных событий конца XIX – начала XX века.
Стэра, дочь Шахно Шнеерсона, и внучка ляднянского рэбе Дов-Бера Шнеерсона, засватанная за сына московского миллионера Луговиера, сбежала за границу с учителем Амстердамом, проживавшим в Лядах и работавшим не то на легальном, не то на полулегальном положении.
В начале XX века Рахиль и Гинеса, дочки Шломо Шнеерсона и внучки рэбе Дов-Бера Шнеерсона, были носителями революционных идей в Лядах.
В это же время в местечко под видом учителей приезжают Мулин, Борик, Архимед (революционный псевдоним Киркора, который в советские годы был ректором Белорусской сельскохозяйственной академии в Горках), Абезгауз, Гоффеншефер, Лисохин и другие.
Из местных жителей социал-демократами были Аарон Ратнер, Лейба Одинов, Давид Черномордик, Яков Бенин, Аарон Дубсон, Марк Маринкин, Ефим Данчеев, Александр Семкин, учитель Тарабанов из деревни Девичья Дуброва.
Еврейская рабочая партия БУНД имела в Лядах большую организацию. В нее входил ремесленный пролетариат. Тетя Таня (девичья фамилия Минкина), будущая жена моего дяди Хаима Воронова, знавшая наизусть всего Маяковского, состояла активным членом партии БУНД. В организации имелся боевой отряд, вооруженный револьверами и винтовками, что избавило Ляды от беспорядков и погромов, которые волной прокатились по городам и местечкам после манифестации 17 октября 1905 года. Ляднянскому боевому отряду стало известно, что в Горках готовится погром, он срочно выехал туда, и его появление способствовало быстрой ликвидации беспорядков. Во время операции был ранен Иче Абкин. Получив весть о возможном погроме в Орше, отряд поспешил туда на помощь дубровинскому отряду самообороны...
В революционные 1905–1907 годы проходило немало нелегальных собраний в синагогах, чаще на Резницкой улице. Большая борьба развернулась вокруг выборщиков во 2-ю Государственную Думу. Социал-демократы выдвинули кандидатуру Ильи Ильича Зайцева, поддержанного прогрессивно настроенными жителями. Его противником был хозяин Дубровинской текстильной фабрики Розенблюм, которого поддержали зажиточные слои населения и религиозные ортодоксы. Встреча с И. И. Зайцевым происходила в большой синагоге, куда мальчишке И. Красновскому удалось проникнуть и увидеть все, что там происходило. Встреча продолжалась с вечера до поздней ночи. Зайцев выступал на безупречном идише, всем понятном языке, говорил, что, когда изберут его депутатом в Государственную Думу, он будет добиваться осуществления требований социал-демократов. Еврейская буржуазия выступала против его кандидатуры, мотивируя тем, что он не будет защищать интересы еврейского народа. Народ считал: с осуществлением требований социал-демократов решится и еврейский вопрос, который неразрывно связан с завоеванием равноправия и свободы для всех народов России. Кроме Зайцева выступали Шеел Шевелев, Аба Гораков, доктор Ривкин. Встреча прошла активно, все присутствовавшие обязались голосовать за Зайцева. Жители Лядов, имевшие право голоса, поехали в Горки и отдали голоса за Зайцева. Ничтожная часть населения Лядов, богатые люди, голосовали за Розенблюма. В уездном городе Горки выборщиками был избран Зайцев, но поскольку выборы были не прямые, в Могилеве на губернском съезде выборщиков он был забаллотирован.
Большой популярностью пользовался часто наезжавший в местечко из Смоленска профессиональный революционер, рабочий керамического завода Будницкого Петр Яковлевич Григорьев. В 1922 году И. Красновский работал с ним, слушал его во время многократных приездов в Ляды на проводимых собраниях.
Первая открытая демонстрация с красными знаменами и революционными песнями была проведена в Лядах 19 февраля 1905 года, вскоре после январских событий в Петербурге. Первое мая было не рабочим днем, даже магазины и лавки были закрыты. Вечером на Резницкой улице состоялся многолюдный митинг. Выступал Давид Черномордик, которого в Лядах звали “Бебель” из-за популярности немецкого социал-демократа Августа Бебеля. На Жарановской улице в доме Риси Гопенко – впервые в Лядах – открылся клуб, в котором проводились собрания, лекции, беседы. Летом того же года состоялась вторая демонстрация, а вскоре пришел отряд солдат, произвели обыски, арестовали Аарона Ратнера, Мотла Ааронова – сына раввина Залмана Ааронова, Ойзера Гучеира и Юду Абкина. Они просидели в Горецкой тюрьме до издания манифеста 17 октября 1905 года, по которому были амнистированы все политические.
Осенью 1905 года пришел в Ляды на постой отряд драгун и разместился в здании Талмуд-Торы. Экзекуциями они не занимались, вскоре были выведены из местечка. 17 октября была сожжена казенная винная лавка – “монополька” – и остановлена работа почты. Третья демонстрация была проведена на площади 9 января 1906 года. Она продолжалась почти целый день. Народ собрался на Базарную площадь напротив церкви. Реяли красные знамена, повсюду были транспаранты с революционными лозунгами. Главным оратором был Михаил Львович Гоффеншефер – учитель местного училища.
Усиление реакционных действий властей вынудило оставшихся в Лядах революционеров перейти к легальным формам культурно-просветительской деятельности. Начали ставить любительские спектакли: «Евреи», «Пасынки жизни», «Слушай, Израиль!», «Сатана». В них активно участвовали Шеел Шевелев, Давид Черномордик, Нохем-Иче Азарнов, Лейбе Азаркевич, Авром-Моше Брайнин, Цемахман, Тарабанов, Шлойма Кадонер, Мойша Иоффе, Авром Трейстер, Бася Блюмкина, Эстер Мирер.
Наиболее активные участники революции с наступлением реакции уехали за границу: Иче Выгон, Моше Хайт, Иче Абкин, Лейбе Азаркович, Шая Коган, Доля Коган, Вениамин Коган, Аба Гарков и другие.
Всегда была на чеку мобильная пожарная команда, размещавшаяся в специальном здании с каланчей: в центре местечка с западной стороны Базарной площади. По воспоминаниям моего отца, пожарники тоже принимали участие в самообороне...
Такими были жители Лядов до революции 1917 года.
В своих воспоминаниях И. Красновский перечисляет имена лишь тех ляднянцев-участников Первой мировой войны, которых он лично знал.
Среди них: мой отец – Лейбе Тамаркин. Старшие братья отца – Моше Тамаркин, Янкел Тамаркин. Двоюродные братья моего отца – Лейба Баев, Аарон Баев. Наши родственники: Лейбе Липович, Моше-Меер Фрадкин, Иосе Драпкин, Борух Косман, Моше Возиков, Рувим Ривкин, удостоившийся 2-х Георгиевских крестов, Соломон Воронов, Веле Воронов, Хаим Воронов, и другие лядняне: Еэл Гуревич, Исроэл-Мойше Лотош, Шлойма-Хаим Лотош, Моисей Великовский, Гиршл Эйдинов, Берл-Лэйб Эйдинов, Хаче Эйдинов, Израиль Казаков, Аарон Казаков, Бере Есипов, Янкел Минкин, Мойше Иоффе, Эле Фрадкин, Гиршл Окно, Залман Карпилов, Нисон Фрадкин, Нохем Блюмин, Иосе Фрадкин, Гиршл Таубин, Моше-Иче Таубин, Хаим-Иче Бабин, Залман Хайт, Неех Сорокаренский, Иче Гусинский, Моте Мирер, Алтер Красновский, Аарон Урьев, Шая Зильберборд, Шлойме Каданер, Мойше Каданер, Мендл Михлин, Мотэ Гезин, Иосе Столяров, Муля Столяров, Юда Столяров, Мотэ Столяров, Мене Половицкий, Авром Трейстер, Хаче Темкин, Орче Темкин, Иосиф Ярлин, Алтер Берман, Мене Кузнецов, Авром Кузнецов, Янкев-Иосе Золотовицкий, Берл Великовский, Залман Великовский, Уре Урин, Авром Ривкин, Берке Лифшиц, Иче Брук, Зискинд Брук, Иосе Кабалкин, Уре Хайкинсин, Хаим-Иче Хайкинсин, Найштидит, Алтер Ципин, Теве Азаркевич, Берл Азаркевич, Моше Вишняков, Арон Дубсон, Доне Цыпин, Ложе Гершун, Мене Крупаткин, Давид Ханин, Хаим Брискин, Берл Романов, Шмерл Карасик, Лозе Брайнин, Хаим Брайнин, Михел Брайнин, Гиода Канторович, Гиршл Исковер, Мошке Зильберман, Исаак Симкин, Шмерл Эфрос, Берл Златкин, Лейзер-Иосе Мескин, Вениамин Выгин, Алтэр Кабищер...
Кстати, Борух Косман, удостоившийся за заслуги перед Отечеством боевых наград за оборону Порт-Артура в 1905 году, кузнец по профессии, по ходатайству помещика села Дверовичи Краснинского уезда получил право работать за пределами черты оседлости. В 1915 г., в бойне Первой мировой, солдат Борух Косман оказался в плену у немцев. Вернулся из плена в Троицк на Урал, где к тому времени жили Вороновы. «Белые» и «красные» разграбили их хозяйство, и они разъехались кто куда. Дядя Иосиф уехал в Америку, сначала юнгой плавал на разных судах, после революции вернулся жить в Самару. Тетя Фейгл с семьей уехала в США навсегда. Дядя Соломон оказался в Китае. Дядя Велвл с женой тетей Соней поселился в Москве. Дядя Хаим с женой – в Мелекессе Ульяновской области, потом переехали в Куйбышев (Самару). Самая младшая из шестнадцати детей Стеры и Лейбы Вороновых, моя мама, в 1925 году вернулась в Ляды. Тетя Ципа и дядя Борух Косман, тетя Малка и дядя Моша Возиков, тетя Рива переехали жить в Екатеринбург (Свердловск)...
И. Красновский запомнил, что погибли во время Первой мировой войны Аарон Крупаткин, Лейзер Крупаткин, Шлойма Столяров, Ури Цыпин, Нохем Азарнов. Фактически же пало на поле брани значительно больше...
Я знаю, что Нохем Золотовицкий и Лейбе Фраткин вернулись с войны инвалидами. Каждый потерял ногу. Иосе Кабалкин – председатель национального еврейского колхоза «Наер лэбн», вернулся с той войны хромым.
Все они, и многие другие, погибли в гетто.
Берл-Лэйб Эйдинов потерял глаз в борьбе с махновцами. Его сын Зяма (Захар), с которым я ходил в детский сад, вместе учился в первом классе еврейской школы, живет с семьей в США. К счастью, они за год до начала войны, в 1940 году, переехали в Смоленск. Эвакуировались. После войны жили в Москве...
В годы Гражданской войны пали в боях под Варшавой в 1920 году двое: сейчас можно вспомнить только одно имя – Хаим Брискин. В боях с басмачами в Средней Азии погиб его двоюродный брат Ефим Красновский...
Мне известно, что муж моей тети Ривы, дядя Рувим Ривкин, удостоившийся двух Георгиевских крестов в Первую мировую войну, в числе других Георгиевских кавалеров, защищал в Москве Кремль от большевиков, потом перешел на их сторону. Много раз был ранен он в войнах.
Последнее ранение получил в боях с немецко-фашистскими захватчиками под Ржевом в 1942 г. Умер в Свердловске на 87-м году жизни...
И. Красновский перечислить всех погибших в годы Великой Отечественной войны в Лядах не мог. Из близких ему товарищей знал: в боях под Смоленском погибли Вениамин Мирер, Симон Волыпонок; Мото Мирер погиб, защищая Ленинград; Неех Лурье – под Ярцевом. Сам за четыре года войны встретил на фронте только двух земляков...
Младшего брата моего отца Шлейму Тамаркина и Иосю Драпкина в числе других в первые дни войны призвали в Красную армию. О них ничего не известно. Мой дяди Моша Тамаркин с семьей был в партизанском отряде «Николай». Они погибли в августе 1942 году при разгроме карателями отряда в Краснинском районе (в районе Палкинского леса и Малеевской дачи). Отца схватили шесть полицаев неподалеку от деревни Брюханово, когда он был на боевом задании и пытался спасти меня. Его и Шмуэля Фрадкина (Шмуэль дер кацев) нацисты повесили в Красном на Базарной площади (по рассказам крестьян окрестных деревень, приехавших на рынок).
Могучий и добрый дядя Янкель – не знаю, где и как погиб...
Только в семье Тамаркиных были убиты 38 человек.
Погибла целая цивилизация с особым укладом жизни, своеобразной атмосферой и твердой верой.
В 1998 году в Москве я издал книгу воспоминаний «Это было не во сне», тем самым выполнил наказ «Гаврошевцев», юных подпольщиков гетто, завещавших: кому доведется выжить, рассказать людям, что пришлось пережить...
