В январе 2009 года колышанской школе исполнилось 145 лет. В программе праздничных мероприятий – открытие Мемориальной Доски комиссару Брестской крепости Ефиму Фомину, уроженцу Колышек, которому в эти дни исполнялось 100 лет со дня рождения, поздравления выпускников прежних лет, концерт школьной самодеятельности.

Я приехал в Колышки вместе с довоенными учениками здешней школы Давидом Самойловичем Фоминым, Ольгой Яковлевной Ноткиной и сыном колышан Борисом Владимировичем Фоминовым.

Давид Самойлович, переступив впервые за почти семьдесят лет порог родной школы, прошел по коридору и вполголоса сказал:

– Вот здесь был кабинет директора, а вот здесь – наш класс.

Он улыбнулся, но в улыбке было больше грусти, чем радости.

Пока учителя рассказывали о сегодняшней школе, телевизионщики брали интервью, я разглядывал стенды, на которых была написана история одной из старейших школ республики.

«В 1864 году школа уже действовала. В ней было 20 учащихся– мальчиков и 2 учителя. Работала еще и церковно-приходская школа, построенная на средства крестьян-прихожан. Находилась она на Микулинской улице. Имелись в Колышках еврейские школы.

В 1918 году Фрумой Исааковной Шелектор была создана частная бесплатная школа для бедняков, где она сама преподавала французский язык».

С племянником Фрумы Исааковны – Владимиром Григорьевичем Шелектором я встречался много раз. Он жил в Могилеве, был, как и его отец, хорошим хозяйственником и управленцем, директором крупных предприятий. Когда стало серьезно подводить здоровье, уехал в Германию, под присмотр тамошних врачей. Владимир Григорьевич рассказал мне историю своей семьи, которая на протяжении многих десятилетий была связана с Колышками.

Жил в местечке Исаак Шелектор. Наделенный от природы большими способностями, прекрасный организатор, он стал управляющим имениями Михаила Владимировича Родзянко – председателя 3-й и 4-й Государственной Думы России в 1911–1917 годах.

Исаак Шелектор управлял также производством по переработке льна, которое находилось в Колышках, а местный лен в те годы экспортировался по всей Европе, и многие купцы были обязаны своим состоянием связями с Исааком Шелектором. Толковый хозяйственник, он занимался также и сплавом леса по Западной Двине, который шел на производство мебели в Риге.

В 1898 году Исаак Шелектор женился на Мусе Шагал. Думаю, что родители жениха и невесты хорошо знали друг друга. Лейб Шагал жил в Лиозно, это недалеко от Колышек. Он – дядя всемирно известного художника Марка Шагала, родной брат его отца – Хацкеля (Захара). Значит, Муся – двоюродная сестра Марка Захаровича.

Все говорили об удачной паре: молодая, красивая девушка и умный, образованный, крепко стоящий на ногах мужчина. Что можно придумать лучше... У них родилось шестеро детей.

У Исаака Шелектора были друзья, но были и завистники, враги. Особенно злобствовали черносотенцы, у которых состоятельный и удачливый еврей вызывал ненависть. В 1918 году, когда страна закружилась в круговерти Гражданской войны, одна власть сменяла другую, но никто не мог навести порядок, черносотенцы убили Исаака Шелектора.

Старшей дочери Фруме было восемнадцать лет. Она к этому времени окончила гимназию в Велиже и организовала в Колышках бесплатную школу для бедняков.

Два года проработала Фрума Исааковна в местечке, а затем, забрав из Витебска свою четырнадцатилетнюю сестру Фриду, уехала в Москву. Полагаться на чью-то помощь не приходилось, да и не приучены были к этому дети в местечковых семьях. Знали, что рассчитывать надо на свои силы и прокладывать дорогу самостоятельно. Фрума устроилась продавщицей в магазин «Моссельпрома», а спустя год поступила учиться во 2-й Московский государственный университет на медицинский факультет. В 1926 году молодой врач Фрума Шелектор вместе с другими московскими медиками едет в город Фрунзе, нынешний Бишкек, где закладывает основы здравоохранения Киргизии. Многие десятилетия Фрума Исааковна заведовала отделением врачебного контроля Первого врачебно-физкультурного диспансера Москвы. Среди ее пациентов – многие известные спортсмены. Она помогала встать на ноги после тяжелейшей травмы легендарному прыгуну в высоту Валерию Брумелю, по ее совету он продолжил лечение у профессора Елизарова. Фруме Шелектор, в числе первых, присвоено почетное звание «Заслуженный врач РСФСР», за долголетний безупречный труд она награждена орденом «Знак Почета».

Колышанская школа претерпевала неоднократные реорганизации, но старалась сохранять хорошие традиции, давать детям прочные знания, учить мыслить не по трафаретам, прививала любовь к родной земле, к труду.

Еврейская школа находилась на Лиозненской улице в каменном одноэтажном длинном доме – в том же, в котором и сегодня учатся сельские дети. В годы войны в здание попал снаряд, частично была разрушена стена. В первые послевоенные годы школу не только отремонтировали, но и достроили.

Белорусская школа находилась на Микулинской улице и размещалась в нескольких домах.

Рядом с еврейской школой был большой яблоневый сад, несколько сот деревьев. За садом присматривали садовник и сторож. Но все равно местечковые ребята, когда созревали яблоки, ежедневно устраивали набеги.

Директором школы работал Шмерл Добрусин. Он знал каждую семью в местечке. Завучем и учительницей математики была его жена, красивая и очень властная женщина Марьяся. Добрусины пережили войну и в начале пятидесятых годов поселились в Подмосковье.

«Я учился в еврейской школе, – вспоминает Роман Пудовик. – В первом классе меня учила Фаня Хитрук. У нас в классе было человек двадцать пять. Я был по характеру вольный парень, часто шалил. Однажды, когда учительница сделала мне замечание, укусил ее за руку. В четвертом классе меня учила Анна Вениаминовна, она была с Полесья. Мы ее звали «Хавэртэ Хая» – товарищ Хая.

Еврейскую школу закрыли в 1938 году, когда я учился в шестом классе. Нас перевели в белорусскую школу. А через год закрыли и ее, и мы перешли в русскую школу. Учителя большей частью тоже перешли на работу в русскую школу.

В еврейской школе была прекрасная самодеятельность. Хор исполнял народные песни. Аккомпанировали на балалайках и мандолинах. Драматический кружок играл водевили, ставил одноактные пьесы, иногда их писали сами учителя на местном материале».

В этой школе учились старшие сестры Ольги Яковлены Ноткиной.

Цыпа Ноткина, 1921 года рождения. С 1999 года живет в израильском городе Рамат-Гане. На нашу просьбу откликнулась и записала свои воспоминания.

«В 1935 году я окончила еврейскую семилетнюю школу в Колышках. Нас учили очень хорошие учителя. Мы их звали «Хавэртэ Тэма», «Хавэртэ Марьяся», «Хавэр Шмерл». Надо было учиться дальше, я с Машей Фоминой (Мария Самойловна Фомина, в замужестве Мирина уехали в Витебск. До поезда добирались на подводе, автобусов в то время не было, нас вез балагола до Лиозно. Затем поездом доехали до Витебска. Поступили учиться в Еврейский педагогический техникум. Он находился на берегу Витьбы рядом с Витебским обкомом партии, а дальше за театром был клуб имени Клары Цеткин, где в то время проходил суд над убийцами художника Юделя Пэна²⁷».

Когда Цыпа Ноткина училась, закрыли Витебский еврейский педтехникум. Студентов перевели на учебу в Минский еврейский техникум. Дипломную практику Цыпа Яковлевна проходила в Бобруйске, там еще работали еврейские школы.

На следующий учебный год она стала работать самостоятельно. Но не было уже ни еврейских школ, ни еврейских техникумов. Их закрыли власти в 1938 году. Молодая учительница пошла на работу сначала в сельскую школу, где преподавание велось на белорусском языке. В послевоенные годы и до самой пенсии работала в витебской средней школе № 5, где все преподавали на русском языке.

Ольга Ноткина была в третьем классе, когда закрыли еврейскую школу. Говорили, что родители сами не хотели отдавать детей в эту школу. Мол, пускай учатся лучше на русском языке, тогда у них будет будущее, а то не смогут поступить в институты, техникумы, там надо все предметы сдавать на русском языке. Возможно, такие разговоры были, но школу закрыли распоряжением властей, и у жителей местечка никто совета не спрашивал.

Отец Ольги Ноткиной – Янкель Эльевич (нееврейские соседи называли его Яков Ильич) работал кузнецом. Как хорошего специалиста его ценили, он был всегда востребован. Отвечал за ремонт сельскохозяйственной техники и инвентаря. Про него говорили: «Когда Янкель подкует лошадь, она никогда не захромает».

Перед войной Янкель Эльевич работал в колхозе «Третий решающий». Кузня находилась в деревне Надежино в трех километ­рах от Колышек. Отсюда, через неделю после начала войны, он ушел на фронт, и воевал до Победы. Уходя на войну Янкель Эльевич просил свою сестру Сейну: «Береги мою семью». Он был хороший семьянин и честный труженик. Когда надо было в чем-то поклясться, вместо честного слова, говорил: «Ви их бин а ид», что переводится с идиш «также, как я еврей». Все в округе знали и уважали семью кузнеца Ноткина.

 Жена Малка Лейбовна (Мария Львовна) была домохозяйкой. В семье было пятеро детей – четыре дочери и сын. Дочерей звали Цыпа, Хана, Муся, Ольга, сына – Лева. Отец часто повторял детям: «Каждый должен иметь ремесло в руках, поэтому надо учиться. Учеба – ваша главная обязанность». А жене говорил: «Корми детей получше – им учиться надо».

«Мы жили в маленьком домике на окраине Колышек по Яновичской улице, – вспоминает Ольга Яковлевна. – Семья росла, и в 1936 году родители решили купить большой и просторный дом в центре местечка у одного из самых состоятельных людей – Вульфа Гитлина. Он занимался крашением сукна, которое ткали в окрестных деревнях. При доме был большой двор с хозяйственными постройками, большим огородом и двумя колодцами. В местечке, особенно в засушливые годы, были проблемы с водой. Это увеличивало значимость колодцев.

Вспоминается, как на ярмарки в Колышки приходили крестьяне.Свою обувь они обычно несли на палочке на плече, чтобы не стоптать ее в пути. Заходили к нам во двор, мыли ноги у колодцев, одевали сапоги и шли на ярмарку. Наш дом и просторный двор приглянулся крестьянам. Осенью, когда они везли в Лиозно сдавать государству зерно, лен, за день не успевали обернуться туда и обратно. И обычно останавливались у нас. Родители были добрыми и гостеприимными людьми.

Чтобы собрать деньги на новый дом, родители продали корову и поросенка. Но для маленьких детей нужно было молоко. Мы стали жить вместе с дедушкой Лейбой, у него была корова. Я хорошо помню дедушку. Он работал сапожником. Дедушка строго соблюдал все религиозные нормы. Питался только кошерными продуктами, У него была отдельная посуда. Он регулярно посещал синагогу.

Помню один забавный случай. Это было осенью, прошли дожди, и на улице было много грязи. Шел в субботу дедушка из синагоги, и вдруг у него в грязи свалилась с ноги  галоша. А в субботу поднимать ее нельзя. Тогда он своей тросточкой засунул ее поглубже в грязь, а назавтра рано утром, нашел ее там.

Дома у нас, естественно, говорили на идише. В местечке это был разговорный язык практически всего населения.

В 1937 году, когда проходили выборы в Верховный Совет СССР, в нашем просторном доме был агитпункт, а мама была членом участковой избирательной комиссии».