Колышки дали миру много ученых, профессоров, известных людей, авторов монографий и книг, но все же гораздо больше среди местечковых жителей было сапожников, портных, бондарей, балагул26, плотников, стекольщиков и кузнецов.
Отец Людмилы Евсеевны Гутман и Розы Евсеевны Базылянской был сапожником, а мама – дочкой и внучкой сапожников. Такие семьи складывались не потому, что колышанцы очень ревностно относились к цеховой принадлежности. Просто ремесленников было много в местечке.
«Помню дедушку по материнской линии, – вспоминает Людмила Евсеевна. – Очень строгий, я бы сказала, даже суровый был человек. Постоянно ходил в синагогу. Пользовался только кошерной посудой. Питался кошерной пищей. Помню его седого, с длинной до пояса белой бородой, всегда в одежде одного фасона.
Отец, Евсей Зеликович Амромин, трудился в сапожной артели, а в нерабочее время подрабатывал дома. Вспоминаю его сидящим за верстаком на табурете с сиденьем из переплетенных полос кожи. Рядом на подоконнике лежал рабочий инструмент: острые сапожные ножи с кожаными рукоятками, коробочки с гвоздями, разные молотки, клей, дратва, которой подшивали валенки. Клиентами отца были как местечковые, так и жители окрестных деревень. Они привозили старую стоптанную обувь, которая горой лежала у верстака. Традиционно «еврейскую» профессию сапожника Евсей Зеликович получил в Германии. В 1911 году, через две недели после свадьбы, его забрали в армию. Не успел отслужить, как началась Первая мировая война. Воевал, попал в плен. Домой вернулся только через девять лет. Три года был в плену в Германии. Работал там сапожником. Выучил немецкий язык. Евсей Амромин возвращался домой в Колышки в жаркий летний день 1920 года. Его жена Хана Лейбовна шла в поле доить корову. Сосед ей говорит: «Хана, вон твой муж едет». Она не поверила и прошла мимо, не обратив даже внимания на едущего на телеге мужчину. Когда он спросил: «Хана, ты не узнаешь меня?», она услышала родной голос и поняла – это ее Евсей.
В 1921 году, через десять лет после свадьбы, в семье Амроминых родился первенец.
Мама, Хана Лейбовна, до революции работала чулочницей. Дома вязала чулки на вязальной машине. В тридцатые годы была вынуждена сдать государству вязальную машину и стала домохозяйкой. В нашей семье было четверо детей: две дочки и два сына Гирш и Зелик».
Анна Пинхусовна Толочинская сейчас живет в Санкт-Петербурге. Она гостеприимно принимала меня, помогала разыскивать своих земляков.
Родилась в 1933 году в Колышках и хорошо помнит довоенные события. В детстве ее звали Бейлинсон Хана-Чивье.
Отец, Пинхус Наумович Бейлинсон, 1892 года рождения. Родился в местечке Ляды. Был очень верующим человеком. По-моему, других и быть не могло в Лядах, где находился двор раввина Шнеура-Залмана – основателя хасидской династии раввинов Шнеерсонов.
«Папа работал заготовителем в сельпо, – вспоминает Анна Толочинская. – У него была лошадь, он ездил по окрестным деревням. Для него самое главное, чтобы была свобода и никто им не командовал. Лошадь с утра запрягал, товар загружал и вез его по деревням. К нему очень хорошо относились крестьяне. Он был добрый человек, всегда на лице улыбка, охотно разговаривал с людьми, расспрашивал их о жизни, знал про каждого все с подробностями. Папа никого не обидел, не взял лишней копейки, за всю жизнь никого не обманул. Заготовители жили неплохо, все были побогаче нас.
Мамина девичья фамилия Юдкина, звали ее Стэрне-Сорэ. Ее семья из соседней с Колышками деревни. В 13 лет маму отдали учиться на портниху. Она деревенским женщинам шила кофточки, платья. Была очень хозяйственным человеком. Мы держали корову, поросенка, гусей, кур. Мама умерла молодой. Старшая сестра Рива, 1922 года рождения, сказала, что обязательно станет врачом и научится лечить болезнь, от которой умерла мама. Несколько раз она поступала в Ленинградский медицинский институт, в конце концов, ее приняли на учебу. У нас в семье было четверо детей. Отец, как бы тяжело ему ни было, не жалел ничего для их учебы».
15 января 1926 года на заседании президиума Лиозненского райисполкома было принято решение организовать Колышанский национальный еврейский совет. Население Колышек, по данным на 1923 год, составляло 1384 человека, из них 1047 – евреев, белорусов – 330, русских – 3, поляков – 3, других национальностей – 1. (Кем же был один представитель другой национальности? Почему его национальность решили спрятать под словом «другой»?)
На этом же заседании президиума райисполкома было решено: улучшить культурное обслуживание населения, для этого организовать драмкружок и библиотеку, читать доклады и лекции, также увеличить количество учащихся еврейской школы и помочь в организации профклуба. Президиум райисполкома сделал вывод, что «нет спайки между различными национальными группами».
Еврейское население Колышек в те годы делилось на следующие социальные группы: кустари, рабочие, служащие, земледельцы, торговцы. Кустари составляли самую большую группу – 40 процентов. Среди кустарного производства наиболее развитыми являлись кожевенное, сапожное, кузнечное.
Евреи занимались торговлей, покупкой и продажей хлеба, скота, льна, извозным промыслом, ремесленным производством. Как свидетельствуют документы, в среднем за сезон из Колышек вывозилось около 150 вагонов льна.
В 1926 году в местечке проживало 232 еврейские семьи. Торговцев среди них было 22 процента, людей без профессий – 12 процентов, земледельцев – 8 процентов и прочих еще 10 процентов. Членов профессиональных союзов было 8 процентов». («Der emes», 1926, nov.11 P. 2, цитируется по книге: Аркадий Зельцер «Евреи советской провинции: Витебск и местечки. 1917– 1941» )
Все делопроизводство в местечковом совете, а также собрания, совещания проходили на идише. Впрочем, это было естественно для населенного пункта, где значительно больше половины жителей считало идиш родным языком. А неевреи научились еврейскому языку от своих соседей, отлично понимали и бегло разговаривали на нем. По переписи 1926 г., 100 процентов евреев Колышек указали идиш как родной язык.
В 1930 году на территории местечка был организован колхоз «Профинтерн». Особой популярностью среди еврейского населения он не пользовался. К 1938 году колхоз объединял 82 семьи, из которых только 4 были еврейские. Традиционно удельный вес евреев-земледельцев в Колышках был невелик даже по сравнению с другими местечками Витебщины.
Об одной из семей, которая занималась земледелием еще до революционного 1917 года, мне рассказал Лев Иосифович Лисиц.
«Я родился в 1936 году. О местечке знаю со слов мамы Хаи Гиршевны Апарцевой. Она родилась в 1914 году в Колышках. Не успела пойти в первый класс, как лишилась родителей и осталась сиротой. Ее отца звали Гирш Апарцев. У него было 3 гектара земли, лошадка, другая живность в хозяйстве. С этого и жила вся семья. В годы Гражданской войны Апарцевых разорили, лишили всего нажитого. Как это произошло, не знаю. Дед и бабушка не перенесли этого удара. Они умерли сравнительно молодыми людьми.
Моя мама была младшей в семье. Ее забрали на воспитание родственники бабушки, жившие в Колышках по соседству. Их фамилия была Голоскер. Хозяин этой семьи был портным, он обучил маму швейному делу.
Старшая дочь Апарцевых – Евгения Гиршевна, 1896 года рождения, к этому времени выучилась на медицинскую сестру и уехала жить в Москву.
Хая Гиршевна окончила начальную школу и в двенадцать лет уехала в Витебск. Определилась в состоятельную еврейскую семью смотреть за маленькими детьми. Через пару лет устроилась на швейную фабрику «Знамя индустриализации».
Умение выстоять в пору невзгод отличало большинство местечковых жителей, с малолетства приученных к труду, обладавших навыками «зарабатывать копейку», не сломаться под ударами судьбы.
Хая Гиршевна была красивой девушкой и вскоре вышла замуж за мастера цеха Иосифа Хаимовича Лисица. Иосиф был человек активный, пролетарского происхождения, и его отправили на учебу в Институт Красной профессуры. Потом младшего лейтенанта Лисица ждал финский фронт и первое ранение. С военной кампании Иосиф привез домой полчемодана финского шоколада. Это самое яркое детское воспоминание Льва. Правда, в детском воображении несколько шоколадок могли легко вырасти до «половины чемодана». Потом молодого офицера послали на партийную работу. Сначала инструктором райкома партии в Ошмяны, потом – заведовать отделом агитации и пропаганды в Плиссу. Это были районы Западной Белоруссии, недавно вошедшие в состав Советского Союза. Как вспоминает Лев Иосифович, его отец был «стихотворец пропаганды и поэт агитации». В первые дни войны он сумел «с помощью крепких слов» посадить на «полуторку» жену и двух маленьких сыновей Льва и Ефима и отправить их на восток. Сам ушел в армию и погиб через двадцать месяцев, будучи политруком роты.
Хая Гиршевна одна поднимала и ставила на ноги сыновей.
