Я люблю приезжать в Речицу. Небольшой, уютный город в Гомельской области. Обязательно прихожу в еврейскую общину. Немного здесь осталось евреев, но сохранился традиционный еврейский менталитет. Он сразу чувствуется, как только переступаешь порог деревянного дома, который и есть общинный дом речицких евреев. Наверное, многое в сохранении традиций, в сохранении еврейского духа идёт от председателя общины Якова Плехова.

– Яша, сколько лет еврейской общине здесь?

– Это новая община. Всё время была община очень мощная. Здесь город хасидский. Община здесь с 17 века. Но к 80-м годам 20 века она практически исчезла. Олевский – последний председатель общины уехал в Америку, и последний Свиток Торы увёз с собой. Не оставалось Свитка у нас, и надо было всё начинать заново, восстанавливать общину.

Взялся за это учитель истории Рутман Лейвик Кивович. Начали снимать во Дворце нефтяников комнату. Собирались учителя, врачи. Тогда ещё много их было в Речице. В комнату не вмещались. Стала община прирастать, приходили и более простые люди. Более 300 человек стало.

Сначала Лейвик возглавлял, потом Сарра Абрамовна, она уехала в Израиль, после неё светскую общину возглавляла Шпон Алла Ефимовна.

Параллельно была создана и религиозная община, которую возглавил я. Когда Алла Ефимовна уехала в Израиль, это уже лет пятнадцать, и светскую общину я тоже возглавил.

– Что-нибудь со старых еврейских строений осталось в Речице?

– Из восьми синагог, которые здесь были, не осталось ни одного здания. Я ещё застал четыре синагоги, которые не функционировали как синагоги, но здания были. Одно под складами армейскими – это на улице Ленина, купеческая синагога под складом горпищепромторга, на высоком берегу Днепра, ещё одна – угол Пролетарской улицы и Калинина. Там сначала сделали Школу медсестер, а потом – кожно-венерологический диспансер. Это последняя постройка, перед самой революцией, угол Пролетарской и Калинина. Сожгли её и всё.

– Из старого еврейского наследия осталось только кладбище? Вы следите за ним?

– Общий язык нашли с городскими властями, с комбинатом благоустройства. Хотелось бы, конечно лучшего. Но трудно спорить. Они говорят, каждый возле своей могилки должен убираться. Общую площадь они убирают, подкашивают, нет претензий. Но где мне найти тех людей, которые должны убирать около могил: кто уехал, кто умер.

– А совсем старые захоронения есть?

– Конечно, есть. Красивый памятник, 1910 года, в форме обрубленного дерева.

– Кто-нибудь приезжает из внуков, правнуков?

– Раньше приезжали. Сейчас редко стали приезжать. Когда был раввин Иосиф Грузман, он присылал для проведения праздников ребят из ешив из различных государств: Америки, Португалии, Бразилии. Все владели идиш, и мне было легко с ними общаться.

– Ты говоришь на идиш?

– Я легко говорю на идиш. У меня мама окончила еврейскую школу, до 1938 года у нас была 8-летка. Мама коренная речицкая. Я бытовым языком владею.

– Как звали маму?

– Юдаша Наумовна. У нас дома говорили на идиш. До школы я мало по-русски знал. Пришёл, надо мной дети смеялись. Я не мог выговорить «пять», говорил «пьять».

– В каком году ты пошёл в школу?

– В 1955-м.

– Ещё жива была еврейская речь на улицах?

– Община жива была. Всё вокруг синагоги крутилось. Здания, уже не было, собирались по домам. Нарывались на финагентов. Это был цорес (несчастье – идиш). Надо было разбегаться. Я посещал такую синагогу. Собирались, особенно аф ёмтоф (праздник – идиш). Обносили Тору по кругу. Я целовал в одном месте, потом оббегал, чтобы стать в круг и ещё раз поцеловать. Смеялись надо мной.

Мама мне читала в подлиннике Шолом-Алейхема. И предлагала пересказать то, что она прочитала. Жили мы: бабушка, бабушкина сестра. Бабушка моя могла и по-белорусски хорошо говорить. Они ходили по деревням обшивали крестьян. Машинку носили с собой «Зингер». Мама пошла подростком в верёвочную артель работать. После войны вернулась, опять пошла туда же, которая потом стала ткацкой фабрикой. Простой рабочей. Но она была в еврейском смысле очень образованная.

До 10 лет меня прабабушка растила. 1866 года рождения. Девичья фамилия Глубовская, в замужестве – Перчинок. И бабушка моя Перчинок была, мама – Плехова. Дед был из деревни возле Гомеля – Залитье, наверное, у помещика работал у Плехова.

– Вернёмся к концу 80-х – началу 90-х годов. Много людей было в религиозной общине?

– Вначале у меня было человек пятьдесят. Зарегистрировался по домашнему адресу. Тогда можно было. Снял полдома, наискосок от меня стояла старая еврейская школа, в которой был бибколлектор уже. Там содержал и детскую школу.

– Сейчас миньян (десять человек) собирается?

– Почти невозможно. При всём желании, только семь наберётся.

– Когда-то, когда община старая была, я работал тут напротив, начальником отдела сбыта. Я из своего кабинета видел как Янкел Куперман, а габе гивен (староста был – идиш), как он крутится перед заводом на улице Карла Маркса в районе улицы Калинина. Они снимали дом, и молитва шла там. Янкель крутится там, значит, нет миньяна, не могут начать молитву. Не хватает человека. Я через проходную, слава Богу, не подотчётный был, бежал за ним, он впереди. Ивритом не владею, читать не могу, мне давали молитвенник. Я становился со всеми, до горы ногами иногда брал его, мне поправят – перевернут. И молился со всеми. Как все, повторял.

– Кто-то приезжает на праздники? На Йом-Кипур кто-то приезжает?

– Никто не приедет. Мы сами, как можем, так уж проводим.

– А светская община? Люди собираются на праздники?

– Да, собираемся мы. За свой счёт.

– Сколько человек? 15-20 собирается?

– Побольше даже.

 

Наш разговор состоялся в канун еврейских осенних праздников. И, конечно, коснулся темы, как их будут отмечать в речицкой общине. К беседе подключилась Шаповаленко Людмила. Круг её забот – пожилые евреи, живущие в Речице. Раньше была самостоятельная организация «Хэсэд» и она его возглавляла. Сейчас является специалистом по социальной работе гомельского Хэсэда, хотя круг забот остался тот же. И Яков, и Людмила сказали, что на праздники люди обязательно придут. «Скинемся», – уточнил Яков. Посидим, поговорим, расскажем. Поможет гомельский «Хэсэд».

Рассказывает Шаповаленко Людмила.

 

– До ковидных приключений, они к нам с концертом приезжали, к себе приглашали периодически на какие-то мероприятия.

– Расскажите про этот дом.

– Этот дом, был выкуплен общиной при помощи «Джойнта». А потом через несколько лет «Джойнт» подарил его общине. Оформлена дарственная. Но содержать обязали нас самих. Чего не хватает – собираем сами.

– Сколько всего, на ваш взгляд, евреев в Речице?

– С теми лицами, которые имеют право на репатриацию, человек двести.

 

Евдокия Менделевна Грабовская окончила филологический факультет Гомельского пединститута. Работала в школе. С начала 90-х годов, самый активный участник речицкой еврейской общины. В её душе живут еврейские традиции, и она, наверное, один из немногих, ныне здравствующих, представителей старой местечковой интеллигенции.

Разговор с ней, хоть и короткий, был для меня очень приятным. Зал речицкого общинного дома готовили к презентации журнала «Мишпоха», люди заходили, расставляли стулья, разговаривали.

Евдокия Менделевна рассказала несколько эпизодов из жизни своей семьи.

 

– Евдокия Менделевна, Вы отсюда, речицкая?

– Я родилась в Брагинском районе в деревне Ковака, в четырёх километрах от Брагина. До войны было несколько семей там, а после войны только наша семья. В 1946 году наша семья приехала из Казахстана. Я расскажу, почему наша семья уехала из этой деревни. После войны папины четыре сына – орденоносцы, воевали.

– Тут начались кражи. Наша семья единственная еврейская. То выведут скотину из сарая, а потом вообще украли всё, даже не оставили одежды. И, конечно, было страшно. Обворовали нас в последний раз, когда папы не было в деревне. Он был простой колхозник, и мама работала в колхозе. Мы переехали в Речицу в 1951 году. Папин сын от первого брака, он был вдовцом, когда женился на моей маме, помог. У него были деньги, и он помог здесь купить часть дома.

Мне было пять лет, когда мы приехали, а ещё через пять лет оказалось, что в деревне Ковака были полицаи во время войны. Они спрятались в подполье. Вырыли из комнаты через весь двор тоннель. Они жили там. У них были и пишущие машинки, и оружие, они воровали в семи районах. Они десять лет прожили в подполье. Их когда обнаружили, был в Гомеле суд. Судил военный трибунал. Полицаям дали по 25 лет, братьев, во время войны они были подростками и тоже воровали, посадили на 15 лет.

С 1951 года мы живём в Речице. Сначала в частном секторе, а теперь в благоустроенном кооперативном доме.

Евдокия Менделевна всегда была в центре речицкой еврейской жизни. К ней обращались, особенно часто, когда она работала в местном Хэсэде. Приходили, приезжали дети, внуки, родственники речицких евреев, разъехавшиеся по миру. Просили рассказать о своих родственниках, показать, где они жили, просили помочь найти их могилы.

Одна из таких историй связана с журналом «Мишпоха».

– В Речицу приехал один молодой человек из Перми. Он хотел найти могилу своего дедушки. Его дедушка был шойхетом. Фамилия Пинский. Я его знала лично. Хотел найти могилу и, к сожалению, не нашёл. Я тогда работала в Хэсэде. Предложила ему посмотреть, где жил его дедушка. Он был ребёнком, прошло время, не помнил. Я пошла с ним по улице Калинина, показала дом, где жил последнее время до смерти его дедушка. Когда вы приезжали, привозили журналы, и у меня несколько журналов было, читала их. Потом нашла в этом журнале прекрасную статью про его дедушку шойхета. С фотографиями. А я не знала где искать его, знала – Пермь, и я с большим трудом нашла этого внука через людей, и послала ему журнал. Получила благодарственное письмо. Он написал, что пошлёт эту статью своей тёте. Я была рада, что приложила к этому руку, что я помогла.

Беседовал Аркадий Шульман